Вячеслав Меньшиков - Ржев – Сталинград. Скрытый гамбит маршала Сталина
Алексей Исаев выдвигает и отстаивает свой тезис о наличии у Верховного командования Красной армии собственного стратегического наступательного плана кампании 1942 года, целенаправленно проводившегося в жизнь и ставшего основой для успехов Красной армии под Сталинградом и окончательного перехода стратегической инициативы в руки советского командования… А если действия советских вооруженных сил проводились по собственному плану советского ВГК, то, естественно, по всем законам логики в такой работе самое активное участие принимал Сталин как Верховный главнокомандующий, утверждая те или иные директивы и приказы для выполнения стратегического замысла советской Ставки на 42-й год. [10]
Как показало дальнейшее развитие событий под Ржевом, Главковерх и не надеялся на полный разгром дивизий вермахта, так как лучше других знал, для чего проводятся эти военные операции. Ему было нужно, чтобы на Ржевском плацдарме гитлеровцы задействовали как можно больше своих сил в группе армий «Центр». Он должен был быть уверенным, что фашисты останутся на своих рубежах, где рассчитала Ставка ВГК, и не смогут передислоцировать дивизии вермахта с одного участка своего Восточного фронта на другой, как это у них быстро и хорошо получалось ранее.
Собственно, для достижения этой цели и проводилась операция контрразведчиков «Монастырь». Количество войск Красной армии «посылаемых» под Ржев через советского двойного агента «Макса»-«Гейне» для дезинформации, естественно, увеличивалось многократно, что становилось известно немцам, и они были вынуждены выставлять против них все новые и новые резервы.
На полях ржевских сражений шли беспрецедентно жестокие сражения. Вот как о них, например, написал Илья Эренбург в своей пятой книге «Люди, годы, жизнь»:
«По накалу ожесточенности и потерям бои за Ржев в августе-сентябре очевидцами с обеих сторон сравнивались с боями в Сталинграде. Мне не удалось побывать у Сталинграда… Но Ржева я не забуду. Может быть, были наступления, стоившие больше человеческих жизней, но не было, кажется, другого, столь печального – неделями шли бои за пять-шесть обломанных деревьев, за стенку разбитого дома, за крохотный бугорок… Наши заняли аэродром, а военный городок был в руках немцев… В штабах лежали карты с квадратами города, но порой от улиц не было и следа… Несколько раз я слышал немецкие песни, отдельные слова – враги копошились в таких же окопах…» (Выделено мной. – В. М.) [11]
Эти впечатления известного публициста как раз и подчеркивают ту обстановку секретности, в которой почти никто не мог понять, почему шли такие ожесточенные бои «за избушку лесника». А также дают яркую картину этих боев как сражений нужных, с которыми нельзя повременить. Это как в шахматах, когда игрок применяет вариант под названием «гамбит», где уже в начале игры противнику дается жертва, которую тот принимает, а потом из-за нее же терпит поражение. В русской истории войн подобные «гамбиты» бывали и раньше. Так, к примеру, если в 1812 году такой вынужденной жертвой фельдмаршала Кутузова, которая затем принесла победу, была Москва, то в 1942 году для Сталина ею стал Ржев.
Кроме этого, на фронтах все знали, что Жуков – это наступление. Появление Георгия Константиновича означало даже не простые атаки, а наступление внезапное, решительное и сокрушительное. Вот почему предпринимались меры к тому, чтобы скрыть присутствие этого генерала армии в данный момент, на данном участке фронта. Жуков появлялся без знаков различия, о его присутствии запрещалось говорить, в шифровках не указывалось его имя, лишь псевдонимы: Константинов, Юрьев, Жаров. Эти правила распространялись и на других маршалов и генералов. Но вот что примечательно – под Ржевом Сталин особо не прятал Жукова, старательно не скрывал его, не «шифровал», а даже разрешал демонстрировать нахождение генерала армии в войсках.
Такое делалось Верховным не впервые. Например, в октябре 1941 года, когда дивизии вермахта вышли к Москве и столицу защищал Западный фронт, командование которым 13 октября принял Жуков, то главный редактор «Красной звезды» Д. Ортенберг (сослуживец Жукова по Халхин-Голу) послал в штаб Западного фронта фотокорреспондента с приказом сделать снимок «Жуков над картой сражения». Жуков прогнал корреспондента – не до фотографий. Однако через несколько дней фотокорреспондент вернулся в штаб Западного фронта с тем же приказом, но теперь его отдал Сталин лично.
Снимок появился на первых страницах газет: вся армия, вся страна, весь мир должны знать, что Москва не будет сдана – оборона Москвы поручена Жукову. Понятно, генерал армии не только оборонялся, но и перешел в решительное наступление, которое было полной неожиданностью для германского командования. [12]
Именно такой прием советский Верховный повторил в ноябре 1942 года, когда Жуков был послан под Ржев в ранге заместителя Верховного главнокомандующего для руководства боевыми действиями Западного и Калининского фронтов. Операция вновь направлялась на окружение и уничтожение 9-й полевой армии вермахта, однако опять этой цели она не достигла. Казалось бы, какие тут могут быть победные реляции[28]. Но в этом-то и была своя, военная, жестокая необходимость!
Войска фронтов западного направления под командованием Жукова добились очень важного результата, и уже только этим действия войск под Ржевом не были «бессмысленными»: они обескровили немецкую группу армий «Центр», причем так, что в ходе этих боев в нее было направлено дополнительно 12 полнокровных дивизий, в том числе некоторые дивизии с юга. Тем не менее Жуков оставался недовольным – продвижение все же было небольшим. Тогда он не мог знать, какой отклик имели Ржевская битва 1942 года в высшем руководстве Германии и его участие в ней. Штабы немецкой группы армий «Центр», узнав с некоторым запозданием, что советскими войсками руководит Г. К. Жуков, насторожились.
Писатель Николай Яковлев отмечает:
«Когда же после 9-10 августа Гитлер приказал обрушить на русских операцию “Смерч”, командующий группой армий “Центр” фельдмаршал Клюге запротестовал. Фюреру надо было отдать выделенные для него дивизии, 500 танков для “спасения” 9-й армии у Ржева. Хотя бы отбиться, а не дерзать наступать. Гитлер отказал, на что Клюге патетически воскликнул: “Тогда, мой фюрер, ответственность на вас!”
Тем временем 9-я армия Моделя у Ржева уже истекала кровью. Гитлер двинул туда моторизованную дивизию “Великая Германия”, которая была переброшена из группы армий “А”. Однако на бурном штабном совещании 24 августа 1942 года Галь дер потребовал разрешить Моделю отступить, ибо армия больше не могла позволить себе таких больших потерь. В одном из полков, например, за неделю сменилось восемь командиров». [13]
Обратимся далее к дневнику генерал-полковника, начальника генштаба германских сухопутных сил Франца Гальдера:
ДОКУМЕНТ ИЗ АРХИВА
24 августа 1942 года, 429-й день войны Обстановка на фронте.
…Группа армий «Центр». Серьезные удары по позициям 2-й танковой (восточный фланг), 3-й танковой (прорывы) и 9-й армий, где на нескольких участках снова отмечен незначительный отход наших войск. Несмотря на прибытие 72-й дивизии, обстановка остается напряженной. На западном участке отражено наступление в районе Белого.
Группа армий «Север». Гаже картина, что и в предыдущие дни. То же и в отношении железнодорожных перевозок.
На докладе у фюрера. Неприятный конфликт по поводу оценки обстановки в районе Ржева, где я отмечаю возможность полного израсходования введенных сил. (Подчеркнул Гальдер. – В. М.) Прибывшие части дивизии «Великая Германия» будут переданы под Белый в качестве резервов.
Генерал Хауффе. Совещание с румынскими офицерами по вопросу о подготовке к созданию румынской группы армий.
Подполковник Мери. Баланс потерь и пополнений. Перевод запасных унтер-офицерских контингентов с родины ближе к действующей армии. Противник придает «катюши» истребительным батальонам при наступлении.
Вечером генерал Хейнрике и генерал Тал вела у меня в гостях…
(Выделено мной. – В. М.) [14]
Николай Яковлев добавляет:
«Перед мысленным взором Гитлера, когда он совещался со своим генералитетом, предстала параллель с кризисом под Москвой:
“У вас только одно предложение – отступать! – бушевал фюрер. – Я требую, – закончил он свою яростную тираду, – чтобы генералы были не менее тверды, чем солдаты!” Впервые за всю службу генерал-полковник Гальдер потерял самообладание. Он отвечал: “Я тверд, мой фюрер, но там наши прекрасные солдаты и лейтенанты гибнут тысячами".
