Поль Фор - Повседневная жизнь армии Александра Македонского
Между Патталой и морем не обнаружили ничего интересного, разве что гряду, вынудившую четырех тысяч моряков при низком приливе прорыть отводной канал длиной 900 метров возле устья реки. Средняя скорость прохождения судов на реке и на спокойном море вплоть до местоположения современного Карачи — 25 километров в день. «Этот порт был большим и красивым, и Неарх решил назвать его порт Александра» (Арриан. Индика, 21, 10). Позднее македоняне превратили его в свой основной торговый порт в Индии, устроившись на островке Бибакта (Барке у Юстина, XII10?). Здесь сильный ветер задержал моряков на 24 дня. Они питались огромными моллюсками. Потом плавание возобновилось, продолжаясь иногда даже ночью. К востоку от устья Пурали, где никто из местных жителей, похоже, не знал о существовании Александрии Оритской, основанной довольно далеко на материке, порыв ветра послужил причиной гибели двух триер и одной kerkouros типа dungiyah, которую мы уже описали. Другие корабли починили и запаслись провиантом на десять дней, собранным по приказу царя на берегу. Уставших моряков сменили отважные воины Леонната. Теперь плыли вдоль пустынного берега, на вид покрытого пеплом. Когда на него стало возможным высадиться, моряки были поражены, увидев самых отсталых на свете человеческих существ, совершенно заросших волосами, мохнатых, вооруженных лишь длинными, как когти, ногтями и длинными заостренными и обожженными на костре палками. Они были одеты в шкуры зверей и панцири морских животных. Питались они, судя по всему, одной рыбой и жили в хижинах, построенных из скелетов китовых. Это были те, кого все античные тексты называют ихтиофагами. Они встречались по всему берегу Гедрозии, на протяжении 700 километров.
Наших путешественников неоднократно охватывал страх. Далеко в море в середине дня они обнаружили, что больше не отбрасывают тени, и все семиты бросились поминать полуденного демона, уносящего вместе с тенями души, в то время как греки и киприоты верили в присутствие здесь сирен и нереид. Остров Кармин (соответствует Асталу, между современными мысами Джадди и Нух), в 100 стадиях от берега, считался посвященным солнцу и служил пристанищем нереид, губивших корабли и превращавших неблагоразумных людей в рыб. Отважный флотоводец велел совершить здесь высадку; его не остановило даже исчезновение, вместе с матросами и имуществом, одного из kerkouroi. У моряков заканчивалось пропитание. Местные жители, те же ихтиофаги, предложили морякам овец, откормленных мукой из сушеной рыбы. Также греки ели верблюдов, мясо различных китообразных, горькие финики. Больше всего их пугали киты, выпускавшие из дыхательного отверстия целые фонтаны воды. Рулевые советовали Неарху обратить огромных чудовищ в бегство громкими криками, бряцанием оружия и звуками труб.
Последние планы
При входе в Ормузский пролив всё изменилось. Главный порт Гармозия обязан своим названием финику, основному продукту Кармании. Но здесь выращивали также хороший виноград, пшеницу, ячмень, сахарный тростник. Жители рассказывали о золотых и серебряных рудниках, различных минералах, которые они добывали у Бахрейна и в глубине Персидского залива. Около современного Бендер-Аббаса командующий флотом поставил корабли на стоянку и поднялся по Хану до Сальмунта, где доложил полному воодушевления «совету гетайров» («друзьям») Александра, что существует прямой и быстрый морской путь из Суз и Вавилона до Индии. Все берега, все острова разведаны. Это новый мир, открытый для средиземноморской торговли через Оманский залив. «Царь пожелал узнать об этом больше и снова приказал им плыть вдоль берега, пока они не подведут флотилию к устью Евфрата, а оттуда подняться по реке до Вавилона» (Квинт Курций, X, 1, 16). Онесикрит, страстный исследователь, хотел сперва обогнуть Аравийский полуостров. Он робко намекал царю на всем протяжении 324 года, что для столь уставшего флота это был бы лучший выход из положения вместо того, чтобы барахтаться в грязи Каруна, гнить в болотах Евфрата и тащиться вдоль берега в Вавилон. Царь, мечтавший о всемирном господстве, говорит себе, что у него остался лишь один враг, которого следует победить: торговый флот Карфагена. Как в славные времена ассирийцев, в порт Тапсака приходили огромные караваны с кедром и сосной из Армении и Ливана. На Евфрате строились флотилия, такая же большая, как на Инде, и причалы на тысячу торговых кораблей в Вавилоне и в двух новых портах, в месте слияния Тигра и Евфрата. Обустраивали остров Икар, современную Файлаку. Неарху, получившему от царя золотой венец и женившемуся на дочери Барсины, будет поручено исследовать берега Аравии и возвратиться в Средиземное море через Красное, если даже для этого придется погрузить суда на повозки и так пересечь Суэцкий перешеек. Веками именно так люди пересекали Коринфский перешеек, а во времена аргонавтов — пустыню Сирт[67]. Морской путь был проложен до Ормузского пролива. Множество больших кораблей, курсировавших возле Пиратского берега, должны были повести флот к стоянкам Аравии, откуда привозили ладан, мирру, кардамон, жемчуг. Отплытие завоевателей намечалось на середину мая 323 года. Целую неделю царь исследовал рукава реки, питающие Вавилонский оазис. Он столь страстно интересовался третьей морской экспедицией, что обсуждал ее с Неархом еще за восемь дней до своей смерти. Он собирался погрузить на корабли войско и отправиться, чтобы проплыть кругом земли. Мы не грезим, мы не бредим, как царь, сотрясаемый малярийной лихорадкой. Все это описано в официальных документах, царских «Ежедневниках» и «Переписке», опубликованных Эвменом из Кардия, и об этом можно подробно прочитать у Арриана и Плутарха.
Что от этого осталось
Смерть прервала все планы. Или, вернее, она придала развитию событий новое направление. Армия не погрузилась на тысячу своих кораблей. Она разделила судьбу военачальников, разорвавших Азиатскую державу на куски. Во время первого распределения провинций в 323 году Неарху достался юг Малой Азии, на котором он правил как сатрап десятью годами прежде. Мы обнаруживаем его в 320 году в ближайшем окружении Антигона I Одноглазого, сражавшегося с критянами за сохранение наследия Александра в целости. В 314–313 годах он оборонял Сирию, находясь при юном сыне Антигона Деметрии. После этого упоминаний о нем больше нет. Можно предположить, что он последовал за Антигонидами в Грецию, поскольку дельфийцы выбили в храме Аполлона его имя в списке привилегированных лиц. Как и многие другие участники великого предприятия, он написал мемуары. Красочный и правдивый рассказ об этом он вставил в свой «Paraplous» («Прибрежное судоходство»), который неустанно цитируют историки и географы. Государственный человек, воин, верный моряк, критянин по рождению, столь же великий на свой лад, как Магеллан, именно Неарх больше, чем все остальные, заслуживает быть прославленным современными гуманитариями, и именно поэтому среди всех основателей империй, всех великих исследователей он известен менее всех. Судьба, ревнивая к его отваге, стерла на Крите даже следы его имени. Еще в 1975 году на скале на берегу Эгейского моря, в трех километрах к северо-западу от порта Итанос (ныне Эримовполис, «Пустой город») можно было прочесть почти стертую надпись греческими буквами эллинистического периода. Там можно было распознать имя Неарха, to Nearkho. Потом здесь пробили дорогу; динамит разрушил скалу; надпись рассыпалась в прах. Пусть хотя бы эта книга сохранит память о нем, так же как о сорока тысячах моряков, соратниках сорока тысяч пехотинцев армии Александра, и пусть им воздадутся на этих страницах те почести, которых они заслуживают. Царь умер, но остались тысячи кораблей вместе со своими командами. Они установили самую крепкую, самую прочную связь между Ближним и Средним Востоком.
Заключение
ЭЛЛИНИЗМ ТОРЖЕСТВУЮЩИЙ
Для начала зададимся вопросом: кем они были, сопровождавшие Александра в его походе мужчины (да и женщины!), — разрушителями или создателями, завоевателями или строителями империи? Ответ, учитывая такое огромное количество македонян и их союзников, проведших в походе двенадцать лет, был бы, очевидно, неоднозначным. Они не были ни теми и ни другими. Можно быть уверенным только в одном: их жизнь, столь наполненная приключениями, удачами и несчастьями, вовсе не была повседневностью, а чем-то исключительным, всегда на грани, подобно какой-нибудь трагедии или рождению нового мира.
Трагический итог
Эпопея Александра была записана, положена на стихи и исполнена теми людьми, которые в ней не участвовали. Иначе они описали бы невероятные тяготы армии, потерявшей девять солдат из десяти в ледяных и огненных пустынях, в болотах и при переправах через огромные реки. А также их моральное опустошение, их отчаяние и страх, которые война внушала и грекам, оставшимся на Балканах, потому что в последний год уже невозможно было отыскать десять тысяч добровольцев, чтобы бросить их на смерть. Золото Гарпала, мародерства, предательства больше никого не прельщали. Итог двенадцатилетних походов и отступлений оказался весьма тяжелым. Уцелевшие ветераны, которых расспрашивал Клитарх, рассказывали не о славных подвигах. Они говорили о своих руках и ногах, отмороженных в снегах Гиндукуша или Алайских гор, о своих товарищах, оставшихся в водах Инда и раскаленных песках Белуджистана, о жажде, об изнуряющем голоде, об одежде, ставшей лохмотьями под дождем на берегу Биаса, реки, оказавшейся вовсе не последней рекой Индии. Другие рассказывали о своих болезнях, или как им удалось избежать холеры, дизентерии, малярии, или о внезапном укусе змеи, броске тигра или акулы. С одной стороны — четыре великих победоносных сражения, где было смертельно ранено столько людей, с другой — множество маленьких реальных поражений, ежедневных, ежеминутных! Так стоило ли им хвастаться резней, бесчисленными грабежами, пожарами, оргиями, по поводу которых персидские историки негодуют еще и сегодня? На самом же деле жизнь в армии являлась длинной чередой тягот, трудов, поручений, прерываемых редкими моментами безумных кутежей и радостью разрушения. И закончилось все это после смерти царя двадцатилетней войной между его наследниками, диадохами, все яростнее вырывавшими друг у друга куски державы. Нам безразлично, на кого или на что возлагать ответственность за столько смертей и тягот: на полководца, охваченного манией величия и опьяненного успехами и лестью; македонских военачальников, жаждущих высоких постов, земель и золота; на иллюзии, которые жители Европы всегда питали в отношении Азии и своего утраченного рая; или просто на изменения климата, опьяняющее или отравленное питье… Мы можем только констатировать, что за попытку колонизации державы Дария войском Александра греческая молодежь на протяжении тридцати лет расплачивалась своими бесценными жизнями. Но, возможно, требовалось как раз такое испытание, чтобы Греция наконец повзрослела.