Дэвид Дуглас - Норманны. От завоеваний к достижениям. 10501–100 гг.
21
Он уже проиграл войну на Сицилии, которую завоевали норманны, и остановился у Антиохии, где правил Боэмунд. — Примеч. авт.
22
Тости отправился в конечном счете именно в Норвегию, так как полагал Харальда наиболее реальным претендентом на роль «артиллерии главного калибра» в борьбе с английским королем. Харальд Суровый (Хардрада) — одна из наиболее космополитичных фигур Средневековья. Бежав в юношеском возрасте из Норвегии, он оказался при дворе Ярослава Мудрого, князя киевского, и не только ходил походами во славу Киевской державы и вел при дворе двусмысленную жизнь принца без королевства, но и влюбился в дочь Ярослава Елизавету — впрочем, безответно (скорее всего, именно в силу неопределенности своего статуса). Покинув Русь, Харальд стал воином гвардии византийского императора и в течение нескольких лет успешно сражался с врагами Империи (в том числе и в союзе и бок о бок с некими латинянами-норманнами, находившимися в рядах византийских войск). Через войны и политические интриги Харальд прошел с честью, став вождем скандинавской гвардии и весьма популярным человеком, был даже посажен в тюрьму в Константинополе, откуда бежал и со своими скандинавскими сторонниками вернулся на Русь. Елизавета теперь была отдана за вполне завидного жениха, и вместе с ней и немалым числом сподвижников Харальд отправился возвращать законный трон в Норвегию. В конечном счете в результате многочисленных сражений королем Норвегии он стал и, казалось бы, мог почивать на лаврах. Однако в 1066 г. к уже далеко не молодому Харальду явился Тости с тем, чтобы соблазнить его перспективой грандиозного предприятия — захвата Англии. Предприятия, начавшегося триумфально, но пресекшегося еще более внезапно, чем началось — героической гибелью в бою самого Харальда и значительной части его войска. Таким образом, Харальд за время своей жизни повоевал едва ли не по всему периметру Европы и как минимум дважды в жизни — на крайних участках своего пути — так или иначе оказывался вовлечен в отношения с нормандскими предводителями и воинами. — Примеч. ред.
23
Битва при Стэмфордбридже стала последним сражением викингов в Европе, завершив почти трехсотлетнюю историю походов на континент и в Британию. Она детально описана в «Саге о Харальде Суровом». Отметим здесь лишь то обстоятельство, что она представляет собой едва ли не первый в истории Средневековья случай, когда массированное применение конницы англосаксами против пеших норвежских викингов решило исход битвы. В этом смысле Гастингс, возведенный историографией нового времени в ранг поворотной битвы эпохи, без сомнения, все же вторичен. — Примеч. ред.
24
«Хаос отступления», несомненно, был предусмотрен сценарием Вильгельма Завоевателя — иначе невозможно объяснить внезапный поворот бегущих всадников и блестящую победу не только над увлеченными погоней хускарлами Гарольда, но и над оставшимися на холме англосаксами. — Примеч. ред.
25
В самом деле, история Англии — той, какой мы ее знаем, — ведет свое начало именно с этого дня. Феномен британской культуры сформирован почти исключительно в результате синтеза, осуществлявшегося под эгидой нормандских захватчиков и их потомков. И, отметим, это было последнее вторжение иноземцев на сухопутную территорию Британии (если, конечно, не считать таковым оккупацию немцами английских Нормандских островов в 1940 г., вызвавшую невероятную бурю патриотизма в Англии). — Примеч. ред.
26
«Книга Страшного Суда» («Domesday Book») — сборник, представляющий собой детальную перепись населения Англии как результат своего рода «инвентаризации», предпринятой норманнами в новообретенной стране. Воспринятая как предвестие Апокалипсиса населением, которому не приходилось ждать ничего хорошего от перспективы более тщательного налогообложения, «Книга Страшного Суда» представляет собой совершенно бесценное — и беспрецедентное для Европы еще очень долгое время — свидетельство, дающее исчерпывающий срез состояния общества в переломную эпоху, являясь неоценимым подспорьем для историков-медиевистов. — Примеч. ред.
27
Сейчас это место не заселено, оно находится на берегу реки Форторе между Сан-Паоло ди Чивитате и Серракаприола. — Примеч. авт.
28
Leo of Ostia, II, с. 15; Amatus, IV, cc. 2–8. Malaterra, I, cc. 16, 17, 18, 19. Gay, L'Empire byzantine, p. 505. В это же время зафиксированы нападения на Бизиньяни, Козенцу, Галлиполи и Отранто, весь залив в городе Таранто также находился под угрозой. Кажется, что имперские власти, хоть это и произошло, без сомнения, из-за столкновения лицом к лицу с турками и печенегами, странным образом не проявляют в эти годы в Италии никакой активности. — Примеч. авт.
29
См. ниже с. 190–195.
30
Yeatman, Bohemund. В мае 1082 года Боэмунд вторгся в Эпир и захватил его главный город — Янину. Летом 1082 года он безраздельно господствовал в Албании и Фессалии. — Примеч. авт.
31
С. Cahen, Syrie du Nord, pp. 223, 224; Yeatman, Боэмунд, p. 229. До 1096 года в Италии Боэмунд именовал себя просто «Боэмунд, сын герцога Роберта Гвискара», тем же именем в 1098 году в Антиохии он подписал хартию для генуэзцев. Но в 1100 году Боэмунд стал «князем», и был он «князем Антиохии». (Cod. Dipl. Barese, I, pp. 56–59; 61–65; V, pp. 38–42. Hagenmeyer, Kreuzzugsbriefe, pp. 156, 310). — Примеч. авт.
32
Типичный набор норманнского снаряжения был плодом эволюции наступательного и защитного вооружения в течение веков не только на Севере, но и по всей Европе. Несомненно, решающее воздействие на его сложение оказала эпоха викингов. Одновременно этот набор является переходным к экипировке эпохи начал расцвета рыцарства и первых крестовых походов. Интересно, что, за исключением ковра из Байё, немногих рельефов церквей Италии, а также единственного шлема середины XI в., сохранившегося в Европе, мы ничего не можем сказать об этом вооружении; однако шпалера эта настолько отчетливо воссоздает особенности оружейной культуры и методов ведения боя этого периода, что удачно латает лакуны наших представлений. Конический шлем с массивным наносником является вершиной мастерства в том смысле, что представляет собой наиболее лаконичное, эффективное и технологически совершенное творение оружейников. От него идет несколько ветвей эволюции, в которых берут начало все основные типы рыцарских шлемов развитого и позднего Средневековья. Кольчуга, вплоть до XI в. бывшая просто рубашкой из стальных колец, делает первый шаг к превращению в более поздний полный доспех: судя по изображениям, воины при Гастингсе — причем с обеих сторон — одеты в своеобразные комбинезоны до колен и с рукавами до локтя, представляющие единое целое. Аналогов в археологическом или ином сохранившемся материале мы не находим — вероятно, этот вариант остался мимолетным экспериментальным образцом, который, тем не менее, попал «в кадр» важнейшего свидетельства эпохи. Тяжелые копья были важнейшим элементом наступательного вооружения — они диктовали тип схватки, в которой почти все зависело от эффективности первого и решительного таранного удар всадников-копейщиков. Применение мечей каролингского типа или секир на длинных рукоятях было уже вторичным, хотя и не менее важным, действием. Именно поэтому мы говорим о том, что воины Вильгельма, по сути своей — первые настоящие рыцари Средневековья. — Примеч. ред.
33
Пассаж Дугласа вызывает некоторое недоумение. «Накладки на щит», то есть умбоны (впрочем, не медные, а стальные) использовались с глубочайшей древности и в Европе сопровождают всю историю раннесредневекового щита. Искать в них свидетельство поздней вставки этой подробности Анной Комниной нет никакой нужды. Сами же так называемые миндалевидные щиты являются свидетельством высочайшей универсализации вооружения — они распространяются повсеместно и, в частности, являются неотъемлемой принадлежностью русских дружинников этой поры. — Примеч. ред.
34
«Стена щитов», прекрасно известная по скандинавским источникам, была действительно наиболее эффективной мерой защиты пехотинцев в сомкнутом строю — будь то от натиска пехоты или конницы. Отметим, что, согласно ковру из Байё, пехотинцы представляли собой по своему внешнему виду практически тех же всадников, только без лошадей. Это свидетельствует о незавершенности процесса кристаллизации сословия рыцарей, еще не ставших своеобразной кастой средневекового общества. — Примеч. ред.
