Николай Иванов - Операцию «Шторм» начать раньше…
За четыре года службы в представительстве у Трояновского выработался свой ритуал получения известий: лишь входил шифровальщик с бланком телеграммы — а приходил он только к нему, все остальные работники представительства сами ходили в комнату к секретчикам, — Олег Александрович по поведению вошедшего старался определить, какие новости прислала Москва. Кто-то доказывает, будто есть люди с непроницаемыми лицами. Но тогда надо просто внимательнее вглядеться в походку, жесты, в то, как открывают и закрывают двери, как идут, как протягивают бумагу, — и десятки мельчайших, неконтролируемых движений, жестов, интонаций дадут первую реакцию.
В десять сорок пять по Нью-Йорку шифровальщик «нес» послу свое недоумение. Впрочем, ладно бы свое, личные дела у государственных людей неизменно на задворках и не требуют особого внимания. Но в руках у секретчика был бланк шифровки.
«Иран — Америка, Кампучия — Китай — Вьетнам», — определил конфликтные регионы уходящего 1979 года Трояновский.
Принял бланк. Секретчик остался стоять, готовый забрать его обратно и, если надо, подтвердить свое недоумение словами. Значит, это не могло быть сообщением по уже известным конфликтам. Здесь что-то другое. Может, лично к нему, главе представительства? Отзывают в Москву? Это в дипломатических кругах первое дело — не засиживаться на одном месте, дабы не терять остроту восприятия проблем. А может, новые указания по Шевченко?
Шевченко — заместитель Генерального секретаря ООН Курта Вальдхайма от советской стороны, недавно сбежал, попросив политического убежища. Трояновский был последним, кто разговаривал с ним в одном из магазинов на окраине города, куда его тот попросил приехать. Правда, разговор шел в присутствии адвоката, которого Шевченко успел нанять за те сутки, пока его искали всем представительством. Оправдания старые и смешные — он не желает возвращаться в Советский Союз именно по политическим, а никаким иным мотивам, а в доказательство — «мощнейший аргумент»: в свое время его отец был влюблен в батьку Махно. Пообещал, что напишет книгу, разоблачающую стиль работы советского МИД. Правда, его здесь, кажется, самого опередили. Одна из женщин Шевченко на днях выпустила книгу воспоминаний «Любовница диссидента», в которой тот представлен довольно в неприглядном виде. Америка — это не Союз, теперь ему надо тысячу раз отмыться, прежде чем будут серьезно воспринимать. Но все равно за сотрудника, хоть он напрямую и не подчинялся, Трояновский на себе почувствовал приличный груз ответственности.
А что еще?
Надел очки, выставил бланк на вытянутую руку, словно рассматривал фотографию с очень мелкими лицами. Однако, лишь прочитав первые строки, приблизил телеграмму к самому лицу: «Если в Совете Безопасности будет поднят вопрос по поводу ввода советских войск в Афганистан, руководствоваться статьей 51 Устава ООН о праве каждой страны на индивидуальную и коллективную самооборону. Громыко».
Какой ввод войск? Какой Афганистан?
«Если в Совете Безопасности будет поднят вопрос по поводу ввода советских войск в Афганистан…»
Трояновский поднял взгляд на шифровальщика. Тот молча протянул серенькую книжицу Устава ООН с торопливой закладкой — клочком телеграфной перфоленты. Но, еще не открыв книги, перевел взгляд на карту, висевшую на левой стене кабинета. Не сразу, но нашел Афганистан — коричневый аппендикс в подбрюшье СССР, Слева — Иран, внизу — Пакистан, справа — громадина Китая. Соседство…
Торопливо раскрыл книгу, хотя помнил смысл 51-й статьи — не так уж их много в Уставе. Рядом с ней была поставлена еле заметная карандашная точка — воистину, пролистаешь и не заметишь. Итак, дословно: «Настоящий Устав ни в коей мере не затрагивает неотъемлемого права на индивидуальную и коллективную самооборону…»
Так, это известно и из телеграммы. В дипломатии же самая безобидная на вид, но коварнейшая штука — это обрыв фразы, выхватывание ее из контекста. Что в статье дальше?
«…на индивидуальную и коллективную самооборону, если произойдет вооруженное нападение на члена Организации, до тех пор, пока Совет Безопасности не примет мер, необходимых для поддержания международного мира и безопасности». Вот теперь всё.
Шифровальщик все еще стоял у стола, правда, сделал несколько неслышных шагов влево, то ли чтобы самому лучше разглядеть карту, то ли от вышколенности — не закрывать обзор начальству, не маячить у него перед глазами. Да, собственно, большего он ничего и не мог дать. Взять мог, вернее, обязан был забрать обратно телеграмму: с секретностью, охраной государственных тайн после предательства Шевченко в представительстве, слава Богу, дело было поставлено.
— Если будет что-то дополнительно к этому, срочно мне, — отпустил шифровальщика Трояновский.
Лишь затворилась осторожно, уважительно дверь, Олег Александрович прошел к карте. Уж если и было где одно из спокойных мест в мире, то это как раз Афганистан. Даже несмотря на прошлогоднюю Апрельскую революцию, на убийство Тараки. Совсем недавно нынешний глава правительства Хафизулла Амин приезжал в Нью-Йорк, выступал на Генеральной Ассамблее. О чем же он говорил? О чем-то не очень существенном, иначе бы запомнилось. А-а, заседание Генассамблеи было посвящено проблемам разоружения. Вечный как мир вопрос, давно потерявший свою остроту. А вот теперь…
«Кабул, Герат, Кандагар, Джелалабад». — Трояновский отыскивал афганские города, читал их названия по слогам, стараясь запомнить. Что же произошло там такого сверхъестественного, что необходимо посылать войска? Готовится чье-то вторжение? Ирана? Нет, Иран отпадает, у него своих дел и забот с Америкой по горло, Китай? Этот сейчас со своей внешней политикой может пойти на все, но после осуждения его агрессии во Вьетнаме амбиции Пекина должны чуть остыть. Пакистан? Это реальнее всего. Зия уль Хак послал далеко-далеко просьбы практически всех стран о помиловании свергнутого им премьер-министра страны Бхутто — кстати, своего же учителя и покровителя, и сделал то, что наметил, — взял и повесил. Да, Пакистан — вероятнее всего. Но это опять же только догадки, а что там на самом деле?..
Вернулся к столу, сел в кресло. Поймал себя на мысли, что смотрит на белый телефон, стоящий за ненадобностью дальше всех на столе. Это — связь с Москвой. Подними трубку — и можно услышать голос Громыко. Только вопросы, которые мучают сейчас, разве по телефону задашь? Телефон советского дипломата в Америке — это для того, чтобы поинтересоваться здоровьем, и не более. То, что разговоры прослушиваются, в представительстве никто не сомневался. Как и в том, что кто-то где-то ведет на каждого служащего досье. Вон Михаил Аверкиевич Харламов, первый зам, при переезде на новую квартиру обнаружил ни много ни мало, а двадцать четыре подслушивающих устройства. В туалете и в ванной по два стояло, не говоря уже о комнатах и лестничной площадке. Так что ЦРУ получает из бюджета свои 35 миллионов долларов в год не для того, чтобы платить своим сотрудникам за красивые глазки. Поэтому, поднимая трубку, и в самом деле можно спрашивать про здоровье хоть Громыко, хоть свое — и тебе, если захотят, ответят четко и ясно сами «цэрэушники».
Для связи с Москвой оставалась кодированная связь, и Трояновский торопливо написал на личном бланке: «Прошу более подробной информации по Афганистану». Расписался. В Москве сейчас вечер. Даже если Громыко успеет прочесть его телеграмму, без решения Леонида Ильича он вряд ли что предпримет. Андрей Андреевич прекрасен как исполнитель, его опыту могли бы, наверное, позавидовать многие дипломаты мира, но вот как генератор идей, как руководитель, формирующий политику на своем участке работы, — здесь советские дипломаты чувствовали слабину у своего начальника. Так что ответ скорее всего будет только завтра. Да и будет ли? Если бы что-то можно было сообщить дополнительно, прислали бы и без его просьбы. Скорее всего, вопрос с вводом войск еще окончательно не решен. И тогда тем более никакого ответа не будет.
Трояновский свернул бланк, потом вложил его в папку — на уничтожение. Вдруг почувствовал — впервые и очень остро, — как он одинок и беззащитен в этом огромном кабинете и в этой стране. Никогда ничего подобного не возникало — ни во время работы послом в Японии, а это тоже не мед был, ни в многочисленных командировках за рубеж.
Поднял трубку телефона внутренней связи:
— Михаил Аверкиевич, зайдите, пожалуйста.
Харламов — первый заместитель. Вообще-то такой должности — первый заместитель — не существовало, было просто пять замов, занимавшихся кто экономическими, кто юридическими, кто кадровыми вопросами. Но год назад Василий Васильевич Кузнецов прислал от Громыко указание — Харламова назначить и считать первым заместителем.
Трояновский не возражал, хотя и решили этот вопрос без него. Михаил Аверкиевич — в свое время фронтовой корреспондент «Правды», партизанил в Брянских лесах. Приятно было узнать, что это именно он чуть ли не заставил Бориса Полевого писать о Маресьеве, когда тот рассказал ему о встрече с необычным летчиком. Некоторое время работал в штате МИД, куда его пригласил Молотов. Скрупулезен во всем, а потому не просто досконально изучает и знает дело — он мог отстаивать, драться за него. Трояновский иной раз даже по-хорошему завидовал настырности, несгибаемости, четкости в вопросах, какие бы ни решались заместителем. И сюда, в представительство, его назначили, чтобы урегулировать конфликт, возникший между коллективом и предшественником Олега Александровича — Маликом. А сейчас говорить или не говорить Михаилу Аверкиевичу о телеграмме? Пока о ней знают только двое — он и шифровальщик. Он и шифровальщик… Что-то сдерживает в отношении Харламова, какая-то мелочь. Надо додуматься, надо довериться интуиции… Дневники! Да, дневники. Заместитель ведет дневники, еще с времен войны, и это знают все. Значит, это насторожило, вернее, предостерегло. Неосознанно сработало на секретность. Хотя сколько она продержится, эта секретность?
