Барбара Такман - Библия и меч. Англия и Палестина от бронзового века до Бальфура
Герцлю о предложении сообщили по его возвращении из России. В конце месяца должен был состояться Шестой Всемирный сионистский конгресс в Базеле. В мучительных нравственных терзаниях Герцль старался убедить себя и своих коллег по Комитету действия (исполнительному органу конгресса), что такое предложение, не оставляющее надежды на возвращение в Палестину и несовместимое с пунктами изначальной Базельской программы, оправданно. Но это было бы собственное место («Ночлежка», по выражению Макса Нордау), временное убежище на самый черный час, и смогут ли они найти себе оправдание, если не представят на рассмотрение конгресса первое предложение земли, какое когда-либо было сделано евреям с момента утраты ими родины? Никого официального голосования среди членов комитета в этой мучительной ситуации как будто не проводилось, но когда конгресс собрался, Герцль объявил, что британское правительство предлагает евреям земли в Восточной Африке.
Первой реакцией было потрясенное молчание, изумление, за которым последовала буря аплодисментов. Но едва начал проходить первый шок от того, что евреи как народ действительно получили предложение от мировой державы, делегаты начали сомневаться. Пока по отдельности совещались делегации различных стран, начала нарастать оппозиция, особенно среди делегатов из России, самых ярых приверженцев сионизма, к тому же наиболее склонных к бурным дискуссиям. Даже делегат из Кишинева, до того говоривший Герцлю, что русские евреи готовы отправиться хоть в ад, лишь бы выбраться из России, теперь отверг идею Восточной Африки. Когда наконец дошло до голосования, голосовали не за то, принимать ли предложение или нет, а за то, следует ли уполномочить отправку экспертной комиссии в Восточную Африку. И проголосовали утвердительно: 295 голосов к 178. Но голосовавшие против встали и разом покинули зал заседания конгресса. На созванном ими совещании прозвучало множество гневных тирад и выкриков «Предатель!» в адрес Герцля, но было также много плача и разрывания одежд в традиционный знак траура29.
Глубину чувств, то, какие принципы стояли на кону, невозможно вполне понять без понимания страстной приверженности Палестине. Как неустанно проповедовал Ахад ха-Ам, Палестина была не просто землей, но и источником — возможно, единственным — духовной силы, способной воссоздать чувство государственности в евреях. Сам провозгласивший себя в дни Первого Конгресса «плакальщиком на свадьбе», Ахад ха-Ам сам отказался поддаться политическим мечтаниям Герцля и остальных убеждал, что на первом месте должен быть «культурный центр» в Палестине. Его влияние, особенно в среде восточных евреев, было огромным и теперь выразилось в их ощущении, что предается само их дело. Один такой еврей с криком «Смерть восточноафриканцу!» попытался убить Макса Нордау.
Свою роль тут сыграли и давно назревавшее недовольство авторитарным руководством Герцля, и застарелое неприятие русских евреев слишком светской, слишком прозападной фигуры во главе самого движения. Недовольные считали его веру в сделки на высшем уровне наивной. Но Герцль был не столько наивным, сколько спешил. Его ощущение настоятельности было гораздо большим, чем у русских евреев, пусть и менее реалистичным. Для них гонения были делом привычным, Герцлю, жизнь которого проходила словно кинофильм в убыстренной съемке, требовалось немедленное решение того, за что, как ему казалось, он несет личную ответственность. Он будто бы слышал за спиной шаги смерти, а участившиеся сердечные приступы служили этому подтверждением. Эта самоидентификация с сионистским движением была его величайшей слабостью: он вечно опасался, как бы оно не умерло вместе с ним. «Не наделайте глупостей, когда я умру»30, — написал он вдруг в середине длинного письма с наставлениями одному коллеге. Два месяца спустя, в июле 1904 г., он скончался в возрасте сорока четырех лет.
Само возвращение в Землю обетованную проходило гораздо медленнее и болезненнее, чем ему мечталось. Возможно, к лучшему, что руководство перешло к более терпеливому, более практичному, более уравновешенному Вейцману. Беспокойный дух Герцля не вынес бы сорока лет блуждания в пустыне. Всегда поражало, почему ранним израильтянам понадобилось так много времени, чтобы проделать путь, который по прямой составил бы три сотни миль. Когда колено Иосифа пришло в Египет ради зерна, оно преодолело то же самое расстояние за несколько месяцев, и после евреи еще несколько раз совершали путь туда и обратно. Приводимое в Священном Писании объяснение сводится к тому, что поколение Исхода, не годное для Земли обетованной, было вынуждено блуждать годами, пока не подрастет новое поколение, готовое вступить в эту землю. Старый опыт предстояло повторить современным изгнанникам.
Но Палестина была единственным Сионом. Предложение земель в Восточной Африке раскололо сионистское движение на фракции, хотя, разумеется, линии возможного раскола наметились задолго до него. Под ударом этого предложения фракции просто разошлись. Противники предложения, называвшие себя «сион-сионистами», собрались на раскольническую конференцию в Харькове. Впоследствии Герцль, чье сердце было отдано Палестине и который в последний год своей жизни снова добивался турецкой хартии, постарался с ними примириться. В результате откололась еще одна фракция: на сей раз сторонники Восточной Африки создали группу под названием «территориалисты» во главе с Израэлем Зангвилем.
Тем временем экспедиция в Восточную Африку по обследованию земли выявила множество препятствий. В изначально предложенной местности большие участки земли уже находились под опционом. В «Таймс» начали появляться протесты английских колонистов в Кении. Пустующие земли, предложенные взамен колониальной администрацией Восточной Африки, оказались непригодными для европейцев. Последовали намеки, дескать, британское правительство не слишком стремится выполнить свою часть соглашения, и Герцль и большинство руководителей сионистского движения даже обрадовались, что избавлены от неловкой ситуации. Некоторое время спорадические переговоры продолжались, и предложению, хотя оно официально так и не было отвергнуто, позволили тихо кануть в лету.
После смерти Герцля «территориалисты» продолжали гнуть свою линию, но к тому времени Чемберлен, инициатор предложения со стороны Британии, чей интерес всегда был мимолетным, ушел из правительства. Он подал в отставку в конце 1903 г., чтобы с большим успехом добиваться своих протекционистских тарифов, не нанося урона партии. Поскольку помимо начального этапа он никогда особо не занимался восточноафриканским проектом, его уход не сказался на его судьбе. Не будучи Палестиной, этот проект появился на свет с врожденным пороком сердца — и от него и умер.
Глава XVII
Кульминация: Декларация Бальфура и Британский мандат в Палестине
1. Мистер Бальфур и доктор Вейцман
Из-за судьбоносного географического положения Палестины стало неизбежно, что Британия заберет ее себе в случае распада Османской империи. Ход истории с того момента, когда британские канонерки прогнали Наполеона из Сирии до того времени, когда лорд Солсбери предложил альтернативу «присвоению земли», привел, как мы видели, к своему логическому завершению. Но что Британия одновременно вновь отроет старую землю для ее исконных владельцев, добавило привкус новизны к обычному методу аннексии.
Для Бальфура основы были заложены еще за десять лет до Декларации, когда в бытность его на посту премьер-министра его любопытство разбередил отказ сионистов от предложенной Чемберленом Восточной Африки. Любопытство привело к его судьбоносной встрече с Вейцманом и пониманию желания собрать рассеянный народ в Палестине. В последовавшие затем предвоенные годы у него назрело желание позаботиться, чтобы Британия «сделала что-то» для решения еврейского вопроса.
Циничный — такой эпитет часто употребляли знавшие Бальфура люди всякий раз, когда пытались описать его шарм, от которого каждый говоривший с ним чувствовал себя счастливым. Он обладал глубоким и философским складом ума, он оставался ленивым и невозмутимым в любых конфликтах, он чурался деталей, оставляя факты подчиненным, играл в теннис, когда только возможно, но свои принципы управления государством проводил в жизнь всеми средствами политики, доступными превосходному интеллекту. Как принадлежащий к правящему классу по праву рождения, он обладал независимым состоянием и, оставаясь холостяком, стоял в стороне от суеты повседневной жизни. Из-за этой отстраненности в сочетании с ощущением большого физического роста он иногда казался высшим существом. «Он был совершенно бесстрашен, — говорил о нем Черчилль. — Когда его повезли на фронт, чтобы показать ему войну, он через пенсне невозмутимо восхищался рвущимися снарядами». И добавляет: «По сути, не было способа его пронять»1.
