Борис Четвериков - Котовский (Книга 2, Эстафета жизни)
Фрунзе сразу узнал - Чайковский. Открывшая ему дверь хорошенькая девушка спрашивала о чем-то, а Фрунзе стоял в прихожей и безмолвствовал, весь превратившись в слух.
Девушка поняла. Она постаралась не мешать этому военному слушать музыку и тихо удалилась. А Михаил Васильевич машинально нащупал стул, сел здесь, около вешалки, и унесся вслед за трепетными аккордами, за мелодией, так и хватающей за душу.
Пианистка, видимо, любила этого композитора и безукоризненно передавала всю взволнованность Чайковского. Михаил Васильевич не шевелился, не двигался. Он весь отдался порыву, весь погрузился в прозрачный очистительный поток.
Чайковский рассказывал о том, как хочется человеку необычайной, какой никогда еще не бывало, очень счастливой жизни. Только бы вырваться из тесного мира насилия и произвола. И чтобы не было слез. Это будет, это настанет! Зачем черные тучи загораживают солнце? И как предугадать очертания грядущего золотого века, которого так неотступно жаждет человек?
Да, да. Разве не того же добивается Фрунзе? Разве не за эти же идеалы борются большевики? Оказывается, это вовсе не какой-то особенный мир музыка говорила о том же, о чем думал и чем жил Фрунзе!
Если бы музыка не захватила так врасплох, Фрунзе, может быть, и не поддался бы ее чарам. Но тут он капитулировал. Он полностью отдался наслаждению, и кто, как не Чайковский, мог так потрясти, растревожить, проникая в самую глубину чувств, к самому заветному в человеке!
Фрунзе подумалось, что он мог бы чаще делить досуг с Софьей Алексеевной, чаще бывать с детьми... Вот и музыка... Ведь можно бы и музыкой заниматься... Как же преотлично, интересно, разнообразно можно было жить, если бы не мешали недруги, если бы не злобные пасти ощерившихся орудий, направленных на нас из-за рубежа! И дети росли бы иначе, и достаток у людей был бы иной... Жить бы да радоваться... Сколько прекрасных вещей существует на свете, сколько необыкновенного, чудесного можно увидеть, узнать, испытать! И ведь будут же когда-нибудь жить так беспечально, так заполненно, так необыкновенно?!
Рояль захлебывался наплывающими, нарастающими звуками. Рояль плакал, кричал, протестовал, требовал. Рояль рассказывал о дерзаниях, о поисках. Это был крик души! Это был взрыв!
Бледный, потрясенный, Фрунзе сидел на стуле в прихожей и слушал.
Вот иссякло, ушло далекими грозовыми раскатами это исступление хроматических гамм, но не для того, чтобы сдаться. Маршевые четкие ноты говорили о настойчивости, о решимости не сдаваться.
Фрунзе сделал глубокий вдох. Стряхнул оцепенение. Выпрямился. Вот так. Держать себя в руках. Жизнь в борьбе. Он счастлив. Все ясно. Он выбрал такой путь, какой ему по вкусу. Шаг его тверд. Он берет от жизни все, потому что отдает жизни все.
В дверях показался Александр Ильич, такой славный, такой понятный и близкий, со своей светлой покоряющей улыбкой.
- Вы что же это не проходите, дорогой Михаил Васильевич?
3
И опять работа, и опять напряжение всех помыслов и сил.
Вот Фрунзе озабочен подготовкой командного состава во вневойсковом порядке. Он знает, как широко поставлена такая подготовка в Соединенных Штатах, во Франции. Знает, что в Японии сейчас обсуждается проект военизации средней и высшей школы.
Вот он принимает ряд мер для улучшения социального состава командиров. Уже созданы солидные кадры красного Генерального штаба и произведен ряд выпусков квалифицированных красных специалистов по артиллерии, инженерному делу, связи, авиации, химии. При непосредственном участии Фрунзе разрабатываются правила прохождения службы командным составом, основные положения об отбывании воинской повинности.
Вот он борется с беспринципным подыгрыванием красноармейской массе, с демократизмом в кавычках. Водились кое-где такие неправильные взгляды на воспитание и обучение в Красной Армии.
Фрунзе пояснял:
- Товарищи! Не перегибайте палку! Приказ есть приказ. Уговаривания и увещевания к выполнению приказаний сами по себе суть грубейшие нарушения дисциплины!
То, чего Советское государство добилось в какие-то два года, при других обстоятельствах потребовало бы, возможно, десятилетий. Медлить нельзя, время не терпит, нужно действовать чисто ленинскими методами, воодушевляя, мобилизуя. И Фрунзе горел, выполняя волю партии, борясь за ее принципы. А люди у нас были такие, что с ними можно горы ворочать.
- Мы, военные работники, - говорил Фрунзе, - должны усвоить лозунг юных пионеров. Так же, как они, на призыв "Будьте готовы!" отвечать твердо и уверенно: "Всегда готовы!"
И добавлял:
- Ведь на самом деле наш Советский Союз вместе с Красной Армией является своего рода пионером. Мы вторглись в старый мир как новое, страшное для него явление. Самим фактом нашего существования мы подрываем его основы, разрушаем устойчивость. Конечно, это приводит его в ярость. Можно ли ожидать, чтобы старый трухлявый пень полюбил острый топор, принявшийся за расчистку пустоши для молодых посадок? Горько трухлявому пню! Обидно! Ведь он искренне убежден, что является украшением жизни, что трухлявые пни самим богом поставлены на вечные времена!
Большие требования предъявляет Фрунзе к командиру:
- Наш командир должен стоять на недосягаемой высоте, как командир совершенно своеобразной армии социалистической революции. Для этого нужно, чтобы он в совершенстве овладел методом марксизма-ленинизма.
Фрунзе настойчиво повторяет:
- Стратегия, являясь высшим обобщением военного искусства, должна учитывать не только чисто военные элементы, такие, например, как численность армий, но должна учитывать и моменты политического характера.
Растут новые кадры. Фрунзе учит, что Красная Армия - армия нового типа, она должна поэтому создать новую тактику и новое оперативное искусство. В отличие от буржуазных армий, лживо провозглашавших принцип "армия вне политики", вручавших политическую направленность лишь руководящей верхушке, - мы всю силу нашей Красной Армии строим как раз на широко поставленной политпросветительной работе.
Вместе с тем Фрунзе требует внимания и к организации тыла. Без налаживания правильного питания фронта всем необходимым, без точного учета перевозок, без организации эвакуационного дела немыслимо ведение больших военных операций.
В Военной академии создан снабженческий факультет. Фрунзе говорит, что царская армия представляла собой, употребляя экономический термин, замкнутое домашнее хозяйство, она все должна была готовить сама. Опыт показал полную недостаточность ресурсов одного военного ведомства. Подготовкой должен заниматься весь наш тыловой гражданский аппарат.
Так звено за звеном подготавливает Фрунзе полную реорганизацию военного дела. В те годы подобные взгляды были новшеством, а внедрение их требовало настойчивости, требовало полного напряжения сил.
Страна меняла облик. Увеличивалась посевная площадь, строились Каширская, Шатурская электростанции, росла промышленность, налаживались дороги. Людям так хотелось жить в довольстве, в благополучии: спокойно трудиться, читать, ходить в театр, хорошо одеваться, вкусно и сытно есть... Но постоянно грызла тревога, не покидало сознание, что у самых наших границ непрерывно идет возня и подготовка, что в странах, которые мы не трогаем, не задеваем, то и дело раздаются призывы: "Сокрушить!", "Истребить!". Так как же нам не держать порох сухим?
Отставание, медлительность были совершенно нетерпимы. Военное дело развивалось с необычайной быстротой. Много голов работало над новыми схемами, над новым вооружением. Приходилось следить за тем, что делается в этом направлении и у нас, и в других странах. Нельзя было довольствоваться одним опытом гражданской войны. Нужно было учиться и переучиваться.
Вот почему наряду с высшими школами дополнительной подготовки решено было создать еще высшие курсы усовершенствования, задача которых освежать познания комсостава, держать его на уровне всех современных требований.
Может быть, самым острым вопросом становилось налаживание высоко развитой, передовой военной промышленности. Это было самое больное место. Фрунзе был крайне озабочен тем, чтобы мы не только освободились от ввоза изделий из-за границы, но и научились сами изготовлять безупречные изделия. Недаром же в кабинете Фрунзе так часто появлялись военные инженеры, конструкторы, изобретатели.
- Какая жалость! - говорил, беседуя с ними, Фрунзе. - Нет уже в живых Николая Егоровича Жуковского! Владимир Ильич называл его отцом русской авиации. Это почетное звание, и хорошо, что отец вырастил достойных детей.
- Мало того, оставил детям приличное наследство, - добавлял кто-нибудь из присутствующих, - более ста семидесяти работ по теоретической и прикладной механике и математике. Шутка сказать!
- Да, товарищи, - волновался Фрунзе, - военно-техническое оснащение нашей армии - это фундамент, на этом зиждется наша мощь. Не секрет, что исход будущих столкновений зависит теперь от людей чистой науки даже в большей степени, чем от командования.
