Виктор Баранец - Ельцин и его генералы
Вместо запланированных 12–15 часов наша группа добиралась до Курил шесть с половиной суток.
Первый военный, которого я встретил на островах, был начальник аэродрома отставной полковник Владимир Кузнецов, лет двадцать отбарабанивший на островах. Жена после увольнения полковника из армии тянула его на Большую землю, уже и контейнеры заказала, но Кузнецов наотрез отказался — прикипел. Тут какая-никакая квартира, участок, тут родились его два сына. Жилья на материке не было, да и должность такую, какой он несказанно гордился, вряд ли где-то ему бы предложили.
— Лучше на Курилах быть человеком, чем на материке бомжем, — сказал он журналистам, которые облепили его лицо диктофонами — дул ветрюган, аж в микрофонах свистело. С этого интервью началась наша работа.
Кузнецов поселил нас в лучших номерах аэропортовской гостиницы, где дуло в каждую щель, где громко скрипели рассохшиеся полы, иногда пробегали мыши и не было теплой воды. В тот же вечер мы познакомились с заместителем командира авиационного полка ПВО, который несмотря на грозную шифрограмму из Москвы переселил нас в военную гостиницу. Она после кузнецовской напоминала мне трехзвездочный «Хилтон» со своей горячей водой, телевизором и газовой печкой.
Летчики, узнав о цели нашего приезда, валом валили в наши номера, чтобы выразить возмущение: разномастные русские и японские агитаторы уже достали их своими проповедями о том, что «надо уходить». Возмущение часто выражалось в ненормативной лексике, но для газетчиков это было самое то. Яркий и темпераментный материал сам шел в руки. Я еле успевал перематывать кассеты, думая о том, что во время предстоящих в парламенте слушаний у начальника Генштаба будет прекрасный иллюстративный материал…
Авиаполк ПВО стоял на берегу Тихого океана, взлетнопосадочная полоса заканчивалась почти у воды. Там, в самом конце ВПП, у гранитной плиты на могиле погибшего майора стоял стакан с водкой, накрытый четвертушкой засохшего хлеба. А на соседней с аэродромом сопке была еще одна могила — братская. Самолет с несколькими десятками солдат и офицеров врезался в скалу…
Погода на Курилах вела постоянную войну с полком. Она была грознее японских и американских летчиков, постоянно щекотавших нервы нашим пилотам своими наглыми вылазками к островам. Полк Кириллова был уникальным, — пожалуй, единственный полк во всех ВВС России, который взлетал и садился в любую погоду. Даже самые храбрые московские летчики-инспекторы хватались за сердце и отворачивались от взлетно-посадочной полосы, когда очередной МиГ-23 взлетал или садился по тревоге. И этот полк-храбрец хотели изгнать с островов… Однажды полка не стало в течение часа. Налетевший тайфун сорвал истребители с толстых крепежных тросов и разметал их по округе. Ни один самолет не остался целым. Я впервые в жизни видел кладбище самолетов…
Беседуя с десятками людей, я постоянно убеждался, что идея возвратить острова Японии злит и нервирует всех. Эти люди, радующиеся помидору и арбузу, словно малые дети, ползающие летом на службу по уши в грязи, а зимой по горло в снегу, постоянно ощущающие свою оторванность от Большой земли, тем не менее считали острова частью Родины и готовы были погибнуть за Курилы. Меня трогала их искренняя преданность островам.
А фотокорреспондент «Правды» Майя Скурихина тем временем отыскала почти двухметрового симпатичного солдата-вятича Вову, притащила его на берег Тихого океана, нацелила на парня объектив и спросила:
— Вова, как ты относишься к возможной сдаче Курил японцам?
Вова думал недолго. Ответ у него был давно готов. Вова поднял свой кулак-чайник и свернул из него огромную дулю, сказав при этом:
— Вот им Курилы!
Щелкнул затвор фотоаппарата. Снимок этот вскоре увидел весь мир…
На одном из островов я познакомился со штабным офицером пулеметно-артиллерийского полка подполковником Александром Николаевым. Человек этот знал историю Курил не хуже иного профессора-востоковеда. Мы лазали с Александром по прибрежным скалам, он показывал мне, где раньше был встроенный в камни японский госпиталь. Из этого госпиталя японцы однажды решили эвакуировать больных и раненых. Поместили их на большую шхуну и вышли из бухты. Атам шхуну поджидала американская подводная лодка. Она расстреляла плавучий госпиталь торпедами. Николаев показал мне дот, вырубленный в скале. Из него японские пулеметчики вели огонь по советским десантникам, штурмовавшим остров осенью 1945 года. Почти под потолок он был засыпан ржавыми японскими пулеметными гильзами…
Несмотря на строгий запрет московского начальства, военные вертолетчики и моряки, пограничники и разведчики помогали нашей бригаде увидеть жизнь на всех островах, посетить все гарнизоны.
…Потом на небольшом пограничном катере мы шли на Шикотан. Командир катера старлей Володя пригласил меня в командирскую рубку и дал бинокль:
— Полюбуйтесь японскими браконьерами.
Я посмотрел в бинокль на туманный горизонт. В голубоватой дымке, словно огромные белые крысы, разбегались во все стороны японские белые шхуны.
Володя сказал, что японцы совершенно обнаглели и шастают в наших водах в поисках добычи. Их гоняют, но они снова лезут. Старлей был политически подкованным офицером и сообщил мне массу цифр, характеризующих в долларах доходы японцев от уворованных в наших территориальных водах крабов и рыбы.
— Душить их надо, — зло говорил он, — но как придушишь, если мой катер за японской шхуной не угонится. Если бы власти разрешали пограничникам брать себе штрафные деньги с наших и японских браконьеров, мы бы купили себе классные катера и отучили бы раз и навсегда всех браконьеров…
Володя мыслил по-государственному в отличие от московских чиновников, которые не разрешали пограничникам перейти на самообеспечение.
…Когда мы летели на вертолете на Кунашир, нам попалась еще одна японская шхуна. Командир и штурман решили показать московским журналистам искусство выдворения японцев из наших территориальных вод. Сначала вертолет на боевом заходе прошелся над шхуной так близко, что едва не сломал колесами шасси локатор. Затем штурман достал ракетницу и ракетами красного огня стал показывать японцам, чтобы они убирались вон. Но те не слушались. И тогда вертолет снова делал боевой заход на шхуну-хищницу. И так — до тех пор, пока она не вышла в нейтральные воды…
— Совсем оборзели, — зло сказала одна из пассажирок вертолета, держащая на руках грудного младенца, — дня нет, чтобы их не гоняли.
Она оказалась женой одного из офицеров погранотряда. Рассказала мне, что все ее подруги летают рожать на Большую землю. Но поскольку с транспортом плохо, то некоторые не дотягивают до отчего дома и рожают прямо в пути. Жена одного лейтенанта родила прямо в здании аэропорта. А если случается покойник, то везут его домой на Большую землю невероятно долго…
Мы побывали на нескольких рыбзаводах. И везде люди жаловались на то, что московские и сахалинские власти, высасывая из главного рыбного цеха страны огромные доходы, не могут обеспечить его работникам и защитникам человеческие условия существования.
— Мы же золото добываем, а живем, как скоты, — говорили рыбообработчицы на Шикотане. Многие из них уже лет по тридцать вкалывают здесь. Они ежедневно стоят по колено в соленой воде, ворочая лососей и крабов. Самая модная обувь — резиновые сапоги. Но они — дефицит. Иногда не хватает резиновых перчаток. И руки женщин до крови разъедает соль. А в домах гниют от влаги полы. Раньше хоть как-то могли съездить в отпуск на Большую землю. Сейчас — нет. Где взять такие деньги? А на огромном заводском плакате — гордая надпись: «Мы выпускаем каждую вторую банку красной икры в России!»
Жирует на островах только рыбная мафия, успевшая развить свою «параллельную индустрию». Она гонит рыбную продукцию преимущественно в Японию. Там отлично платят «зелеными». У мафии есть свои суда и свои самолеты, своя таможня и свои пограничники…
…По вечерам в гостинице я продолжал читать «трактат», который дал мне для изучения генерал Дубынин. Материал был собран огромный. Виктор Петрович основательно готовился к выступлению в Верховном Совете. Просматривая документы, я думал о том, что, наверное, были у начальника Генштаба в ту пору и другие, не менее важные проблемы, чем судьба Курил. Но в этом его особом внимании к островам, которым он «заразил» многих подчиненных, было что-то гораздо большее, чем просто стремление основательно подготовиться к парламентским слушаниям…
В «трактате» были многие места, подчеркнутые Дубыниным. На полях часто встречались огромные восклицательные знаки. Я читал: «…Справка: Южнокурильский рыбопромысловый район является одним из самых крупных и богатых в мире. Здесь добываются лососи, крабы и моллюски. Потенциальные запасы этих рыбопродуктов составляют многие миллионы тонн. Япония и Россия являются крупнейшими в мире рыболовными нациями и около трети их общего улова добывается в районе Курил. До 1945 года японские рыбаки господствовали в этом регионе и могли ловить рыбу в советских водах без большого риска. После 1945 года в связи с изменением владельца Курил более 1600 японских рыболовных судов были задержаны в территориальных водах СССР (РФ) и более 14 тысяч японских рыбаков были арестованы…»
