История Киева. Киев советский. Том 2 (1945—1991) - Виктор Киркевич
Еще Некрасов имел привычку из каждого зарубежного отеля, в котором останавливался, привозить пепельницу, дешевую пепельницу, обязательно с эмблемой отеля или города. Только однажды он купил маме темно-зеленую шерстяную кофточку с маленькими пуговичками. А после поездки в Париж, где он посетил «Гранд-опера», Виктор Платонович вернулся с черным костюмом… Гардероб у него был всегда демократичный и скромный. А тут в Париже надо было идти в «Гранд-опера». Нет костюма и нет денег! И тогда костюм Некрасову купили Луи Арагон и Эльза Триоле.
Запомнились и впечатления от рассказов о совместном путешествии с Константином Паустовским. Замечательный писатель делился с «Викой» своей печалью: «Некому передать эстафету русского слова. Все пишут, можно сказать, не на русском, а на советском языке. Вот разве что Юрий Казаков, его рассказы…» А в доме у Некрасова был, что называется, интеллектуальный клуб. Особенно в 1950—1960-е годы. Вечером приходили друзья, знакомые, с которыми он учился архитектуре, писатели, те, с кем жизнь сталкивала в разные периоды жизни в Киеве. Часто бывали Ава Милецкий, киевский архитектор, Леля Рабинович (писатель Леонид Волынский, участник спасения Дрезденской галереи, автор замечательной книги об этой операции), писатель Михаил Клигерман, Евгения Львовна Утевская, замечательной духовной красоты и интеллигентности женщина, известный химик, и ее дочь – писательница Паола Утевская, Анна Эммануиловна Кобзарь и ее сын Андрей…
Некрасова касалось все, но не в общечеловеческом масштабе страны. Он был человеком факта, беды отдельного человека, боли людей. Когда увидел, что делается в Бабьем Яру, воспринял это как свою собственную боль. И говорил об этом. «Над Бабьим Яром памятников нет…» Потом он начал водить туда тех, кто к нему приезжал. Повел и Евгения Евтушенко, который был настолько потрясен, что написал стихотворение, ставшее знаменитым. Его опубликовала «Литературная газета». Помню, друзья Некрасова обсуждали, что смелость главного редактора «Литературки» Косолапова стоила ему должности – дескать, превысил меру дозволенного.
А Дом Булгакова? Это отдельная история. Виктор Платонович был блестящим рассказчиком. Когда он чем-то увлекался, это становилось как бы внутренним его центром, вокруг которого группировалась и организовывалась вся информация, попадавшаяся ему на глаза. Перечитывая «Белую гвардию», он окунулся и в мир своих воспоминаний. Гулял по Андреевскому спуску, вспоминал, как они – дети, бегали вокруг Замка Ричарда. Вычислил Виктор Платонович дом, где жила семья Булгакова. Попытался зайти к людям, которые там обитали, расспросить их о семье Михаила Афанасьевича. Но его не впустили! То ли боялись любых напоминаний о страхах, которых они натерпелись за годы советской власти, то ли Виктор Платонович был «не в форме», то ли внешность его вызвала у них подозрение. В общем, не впустили и даже не стали разговаривать… Об этом он написал в очерке «Дом Турбиных».
Виктор Некрасов на Замковой горе возле Замка Ричарда
Ну а друзья Некрасова очень любили. Гордились им. Следили за публикациями, каждый раз надеясь, что обязательно будет шедевр, превосходящий или, по крайней мере, не уступающий «Окопам Сталинграда». Важным событием в жизни Виктора Платоновича было создание фильма по его «Окопам…». Это были счастливые дни. В доме у Некрасова все время обсуждалось, кого на какую роль берут, как продвигается работа над картиной. Была целая история с ролью Фарбера, интеллигентного еврея, одного из героев романа. Режиссеру Александру Иванову не нравились претенденты. Он уже потерял всякую надежду найти на эту непростую роль подходящего актера. И вот появился еще один. Режиссер в этот момент сидел спиной к сцене. А актер заговорил. «Повторите, голубчик, еще раз!» – оживился Александр Гаврилович. Это был тогда мало кому известный Иннокентий Смоктуновский. Ценители кино и театра после фильма «Солдаты» определили в нем большого артиста! И Виктор Некрасов тоже появился в том фильме – только в роли немецкого пленного, который замерзает и еле-еле передвигает ноги.
В начале 1962 года писатель побывал в Италии, США, и его путевые заметки «По обе стороны океана» потрясли меня, мы с друзьями живо обсуждали их. Вот название некоторых памфлетов: «Из окопов Сталинграда в окопы врага», «Турист с тросточкой», «Некрасов в Киеве – это Сахаров в Москве». Я тогда работал геологом, в экспедиции, в Черниговской области. И там купил эту книгу. Она формировала мою жизненную позицию! Но что началось в официозных кругах! Сам генсек Хрущев с трибуны заявил, что Некрасов продался Западу. И началась травля! Только ядовитые стрелы критиков нисколько не волновали Виктора Платоновича. Особенно старался Корнейчук. На одном собраний, сидя в президиуме, он выкрикнул Некрасову: «Что это вы задумали помирить нас с капиталистами? Вы с какого фронта сюда попали?» – «Со Сталинградского, – спокойно ответил Виктор Платонович. – А вы с какого, Александр Евдокимович?» Впереди было десятилетие травли… Он не молчал: «Я – коммунист, двадцать лет, как я поступил в партию. Друзья говорили: «Выйди на трибуну, признай ошибки, легче будет!» Тогда, в 43-м, в огне Сталинграда, я верил, что борюсь за свободу. И где она свобода?»
Журналист Некрасов выступил против проекта строительства парка на месте Бабьего Яра, добивался необходимости увековечивания памяти жертв фашизма. В 1969-м – очередное партийное взыскание за письмо в защиту В. Черновола и выступление по случаю 25-летия расстрелов в Бабьем Яру. Вскоре его исключили из Союза писателей Украины. Это было только начало трудностей, и алкоголь не помогал. Появилась нужда. Нередко деньги занимала актриса Надия Ник-Калнишевская – потомок последнего казацкого атамана. Пройдут годы, и пани Надия получит посылку со значительной суммой долларов и записку: «Возвращая долг». 19 сентября 1972 года партком Союза писателей Украины исключил Некрасова из Компартии, но Виктор Платонович, ставший коммунистом на передовой Сталинградского фронта, обжаловал это в Ленинском райкоме Киева.
Памятная доска на доме, где жил В. П. Некрасов
17 января 1974 года в шесть утра на квартиру № 10 по ул. Крещатик, 15 пришло девять типов. Предъявили ордер и 42 часа производили обыск. Вежливо, извиняясь, копались в личной переписке. Спрашивали: «Разрешите?» – и снимали картины со стен. Без насилия и грубостей обыскивали всех, кто приходил. А у хлебосольного Виктора Платоновича всегда были гости. Женщин подчеркнуто корректно приглашали в ванную, и специально вызванная сотрудница КГБ предлагала снять всю одежду. До самой кончины Киевлянин так и не узнал, что они искали. А им была необходима статья про Ивана Дзюбу и его статья «Інтернаціоналізм чи русифікація?». В 1966-м моя сотрудница из УкрНИИПНД Инга дала мне прочитать это произведение, напечатанное на папиросной бумаге.
