Римская империя. Рассказы о повседневной жизни - Коллектив авторов
Звали его Аллием Максимом, и жил он на господском дворе, рядом с управляющим. Между ними скоро завязалась большая дружба – все время они проводили вместе: то объезжали имение, то охотились, то нежились и дремали в прохладной бане, то затевали пиры, и тогда на господском дворе шел дым коромыслом. Крестьяне знали, что хитрый Аллий Максим совсем завладел своим другом, что недалекий управляющий не только дозволяет ему прижимать и обижать крестьян, но и всегда и во всем становится на его сторону, как бы несправедливо тот ни поступил. Они знали, что и на этот раз, как и в прошлом году, наверное, произойдет при приеме их взносов какая-нибудь неприятность, что кондуктор предъявить к ним еще новое незаконное требование, а управляющий будет его поддерживать, будет кричать, грозить им…
Уплата аренды в Древнем Риме
Медленно двигались возы по дороге к дворцу, башни которого видны были издали, позолоченный утренним солнцем. Угрюмо плелись за ними крестьяне. И все было похоже на похоронное шествие. Ведь и теперь, только скрепя сердце, они подчинились требованию Аллия Максима, которое считали противозаконным. До прошлого года все они исправно платили за пользование землей – положенные с них третьи части собранной пшеницы, ячменя, олив и плодов, как того требовал устав, утвержденный для имения еще самим императором Гадрианом. В прошлом же году, несмотря на то что императорский устав, начертанный на каменной плите, стоял у всех на глазах, посреди господского двора, им было объявлено от имени управляющего, что они должны кроме того доставлять еще и третью часть приготовленного ими вина, и добытого из олив масла, и что вообще все продукты, вносимые ими, должны быть в совершенно готовом виде, и привозить их на господский двор они обязаны на свой счет. Немало рассуждали и возмущались они тогда, что управляющий, по наущению Аллия Максима, произвольно толкует императорский устав о платеже крестьянских долей, что он не имеет права изменять условий аренды, потому что они – свободные съемщики земли, а не подневольные люди-рабочие. Обиднее и позорнее всего казалось им то, что таким образом с них, помимо продуктов, хотели получать и даровую обработку этих продуктов.
Больнее всех чувствовали эту несправедливость те из крестьян, которые были римскими гражданами. Другие, как напр. африканские туземцы или заброшенные сюда, неведомо какими судьбами, уроженцы Галлии и даже Германии, спокойнее относились к этим злоключениям: они были темные и беспомощные люди. Но для римлян, перебравшихся сюда из Италии, из африканских городов, тяжким преступлением казалось нарушение законного договора и повеления самого императора. Ходили после этого выборные из крестьян к управляющему, чтобы указать ему, что он искажает божественную волю самого Августа. Но тот вышел к ним мрачный и грозный и гаркнул: «Я вам покажу императора!.. Я вам и император, и бог! А недовольны – убирайтесь в пустыню: мои люди проводят вас туда!» Так они и ушли ни с чем. Погоревали крестьяне, а когда пришла пора, то, по совету своих старост, решили покориться требованию управляющего: повезли на своих мулах не только зерно и плоды, но и масло, и вино.
Вот и господский двор: массивные каменные стены, крепкие, наглухо запертые ворота, а по бокам их вооруженная стража.
– Стой! Что за люди? – завопил начальник стражи, угрожающе взмахивая длинным копьем, словно встречая нападающего неприятеля.
На самом деле, он отлично знал, что за телеги подъехали; и подъехавшие знали, что они будут так встречены, а потому вышедший вперед староста отрапортовал, как полагалось, кто они и зачем явились. Начальник отправил двоих солдат доложить управляющему. Но не сразу отворились тяжелые двери. Управляющий прислал своего человека, чтобы пересчитать крестьян и повозки; и когда оказалось, что все ожидаемые налицо, разрешил впустить их внутрь стены, проверяя, не несут ли они под платьем оружия.
Крестьян провели на задний двор. Это была просторная, выложенная каменными плитами площадка, по трем сторонам которой тянулись закрома и амбары – низкие каменные сараи без окон, а на четвертую выходили зады господского дома. Посредине стояли большие весы и глиняные кувшины разной величины для измерения жидких продуктов. Долго дожидались пришедшие, пока соблаговолил появиться сам управляющий. Он вышел под руку с Аллием Максимом. Оба почему-то громко хохотали, оба были с красными потными лицами, оба делали вид, что и не замечают крестьян. Потом прислужники вызывали по списку отдельных крестьян, которые разгружали свои телеги, а продукты взвешивались на весах. При этом прокуратор и кондуктор, как два ястреба, зорко наблюдали за этой церемонией, все время придирались, старались уличить крестьян в обмане – и кричали на них. Проверенные продукты дворовые люди уносили в кладовые. В душе и Аллий Максим, и управляющий были очень довольны тем, что они получили с крестьян, и тем, что крестьяне покорно привезли и то, что с них потребовали наперекор уставу. Но показать это «презренным мужичишкам» они не хотели: хороший хозяин и начальник должен был оставаться строгим и грозным. Принесли затем таблицы, на которых записано было, что из обязательных работ было выполнено каждым крестьянином и чего они не делали. Так повелось уже давно в императорских имениях, что кроме оброков крестьяне должны были отбывать еще и барщину, т. е. работать для господского двора. В уставе имения, составленном от имени самого державного хозяина – императора, определялись размеры барщины. И в Бурунитанском имении по уставу, данному императором Гадрианом, полагалось, чтобы проживавшие в нем крестьяне работали на барском дворе по шести дней в году. Каждый из них обязан был являться для полевой работы с своим рабочим скотом, причем из этих шести дней два приходилось на пахоту, два – на бороньбу, два – на жатву: такая повинность не была тяжелой, и крестьяне исправно и безропотно ее выполняли. Но этот
