Александр Снисаренко - Рыцари удачи. Хроники европейских морей

В 1471 году осуществилась еще одна мечта по­койного принца Энрики, вынашивавшаяся им всю жизнь: пал Танжер. Долгожданный ключ к воротам в Африку и Индию оказался наконец-то в руках пор­тугальцев. Но они не спешили им воспользоваться. Крутой поворот африканского берега к югу, обнару­женный Фернаном да По и Сикейрой, привел их в уныние: близкое, казалось, достижение Индии и цар­ства пресвитера Иоанна отодвигалось на неопреде­ленный срок. Португальцы на время удовольствова­лись грабежом открытых земель и охотой за рабами. Лишь десять лет спустя они возобновили продвиже­ние к югу.

Смерть Энрики и то обстоятельство, что Португалия равнодушно взирали на положение дел в далеком oi нее Средиземном море, всколыхнули пиратскую дея­тельность во всем этом бассейне. Особенно интенсив­ной она стала у североафриканских берегов: Гибралтар был теперь заперт для мавров, и они старались возместить упущенное на других путях.

С этого времени мавританские, или, как их еще называли, варварийские (берберийские) пираты прини­мают кроваво-экзотическую окраску в бесчисленных рассказах и россказнях того времени. Редко обходятся без их упоминания и летописцы, и люди делового мира, и политики, и авторы развлекательных новелл. Изо­бретение в середине XV века книгопечатания дало «путевку в жизнь» самым невероятным историям, делая их всеевропейским достоянием.

Италия первая вступила в эти годы на путь воз­рождения античных идеалов во всех областях культу­ры, и мавры давали ее писателям неисчерпаемый и первоклассный материал для контрастного отображе­ния двух рас (черной и белой), двух вер (мусуль­манской и христианской), двух языков (экзотичные имена мавров и «нормальные» - христиан). Молва о чернокожем населении тропической Африки, «живые» негры, носящие по улицам паланкины португальских и испанских вельмож, хорошо известные обитатели мавританского побережья в той же самой Африке,- все это привело к выработке особого типа литератур­ного героя - чернокожего мавра, коварного, свирепо­го, раба своих страстей, хотя порою и не лишенного благородства. Ведь многие знали о них только понаслы­шке: например, феррарец Джамбаттиста Джиральди Чинтио, включивший в свои «Экатоммити» новеллу о венецианском военачальнике-мавре, «человеке боль­шой храбрости», загубившем свою белокожую жену по имени Дисдемона в припадке ревности по навету завистливого поручика. У Чинтио этот мавр еще бла­городен, отважен и даже симпатичен. Англичанин Шекспир, сочинивший по этому сюжету трагедию и давший мавру имя, рисует его в совсем других тонах, черное становится у него беспросветно черным, бе­лое - ослепительно белым.

Это было время, когда даже самая короткая про­гулка по Средиземному морю таила в себе множество приключений и опасностей. Любой корабль, куда бы ни устремлял он свой бег, на деле всегда держал один и тот же курс - в неизвестность.

Флорентийский монах Аньоло Фиренцуола расска­зывает в своих «Беседах о любви» занимательную историю о том, как один корабль, направлявшийся из Флоренции в Валенсию, был занесен бурей к бере­гам Туниса и погиб в нескольких милях от города Сус. Одного из пассажиров, по имени Никколо, по­добрали на берегу рыбаки, «с великим трудом» при­вели его в чувство, а когда он заговорил, горячо воз­благодарили Аллаха за столь великолепный улов и тут же продали его в рабство знатному мавру Ладжи Амету (вероятно, Хаджи Ахмеду). Прослышав об этом, друг Никколо, флорентиец Коппо, быстро собрал боль­шую сумму денег и прибыл в Тунис, чтобы выкупить незадачливого путешественника.

Тут надо заметить, что человек, прибывавший к пиратам для переговоров о выкупе, не только был всегда в безусловной безопасности (как и его кошелек), но и пользовался почетом и гостеприимством «по выс­шему разряду». Пираты очень дорожили своим дело­вым реноме. Если даже переговоры оканчивались ничем, гостю иногда давали охрану, чтобы он мог беспрепятственно выйти за пределы «территориаль­ных вод». Однако в данном случае не понадобились ни деньги, ни охрана. Оказалось, что молодая жена Ладжи Амета, без памяти влюбившаяся в пригожего невольника, только о том и мечтала, чтобы переме­нить господина. Сговорившись обо всем, молодые люди назначили время, и мавританка, «собрав предвари­тельно изрядный запас золота, серебра и иных дра­гоценностей», однажды утром отправилась с Никколо на прогулку в сторону гавани. Само собой, шикар­ный корабль Коппо, покачивавшийся у причала, при­влекал всеобщее внимание, и ничего нет удивитель­ного в том, что любопытная женщина (а женщина Востока любопытна вдвойне) выразила желание осмот­реть его. Вышколенные матросы подняли паруса и отда­ли швартовы тотчас же, как только она и Никколо сту­пили на палубу, и ее свите, замешкавшейся на берегу, осталось только призывать гнев Аллаха на головы «не­верных». Пока Ладжи Амет организовывал погоню, корабль Коппо "был уже в Мессине.

Разумеется, весь этот рассказ - выдумка Фиренцу-олы, умело осовременившего одну из новелл Геродота и добавившего в нее эпизод из «Одиссеи», но выдумка эта выглядит очень правдоподобной благодаря обилию точных деталей. Еще правдоподобнее концовка этой истории. На беду беглецов, почти одновременно с ними в Мессину прибыл королевский двор со всем дипломатическим корпусом. Среди послов был и представи­тель Туниса, только что получивший письмо эмира с подробным описанием случившегося и категорическим требованием во что бы то ни стало разыскать беглую жену и вернуть ее безутешному мужу. Встретив и уз­нав ее, посол ударил челом королю, и тот повелел не­медленно восстановить справедливость. Всю троицу привели под конвоем на корабль Коппо, «который король отдал под командование своего человека», и уже показались берега Берберии, когда действие начало раскручиваться в обратном направлении: внезапный шквал отбросил корабль от Карфагенского мыса (мыса Картаж) в Тирренское море. Недалеко от Ливорно его захватили пизанские корсары, и, легко откупившись от них, все трое прибыли наконец во Флоренцию.

Другую байку того времени можно было бы считать документальной, если бы она упоминалась еще где-нибудь, кроме сборника новелл доминиканского монаха Маттео Банделло. Автор, лично знакомый с Леонар­до да Винчи, вкладывает в его уста повесть о прослав­ленном флорентийском живописце, монахе-кармелите фра Филиппо Липпи, чья беспутная жизнь была, по свидетельствам современников, полна невероятнейших приключений. Может быть, это широко известное об­стоятельство и побудило Леонардо (если только этот рассказ не назидательная выдумка) избрать своим героем именно Липпи.

Когда Липпи, рассказывает Банделло вслед за Леонардо, осмотрел музей Марке в городе Анконе на Адриатическом побережье Италии, ему вздумалось ос­вежиться, и он с несколькими друзьями отправился покататься на лодке по морю. Неожиданно у анкон-ского берега появились галеры Абдул Маумена - «великого берберийского корсара того времени». Скорее всего, мавры подстерегали в этом месте ко­рабли венецианских купцов, но веселая прогулка шум­ной ватаги переменила планы пиратов. Лодка была без труда захвачена, а ее пассажиры закованы в цепи и отвезены в Берберию.

Последующие полтора года фра Филиппо, поневоле забросив кисть, в поте лица осваивал искусство гребца на мавританской галере. Выручил его нечаянный слу­чай. Однажды ему пришла в голову счастливая мысль нарисовать на стене портрет Абдул Маумена, и сходство так поразило мавров, как известно, вообще не знавших портретного искусства, что Липпи и. его друзья перешли с того дня на куда более приятное положение друзей пирата. «Много еще написал кра­сками прекраснейших картин фра Филиппо для своего господина, который из уважения к его таланту одарил его всякими вещами, в том числе и серебряными ваза­ми, и приказал доставить его вместе с земляками целыми и невредимыми в Неаполь»,- так заканчивает Леонардо свой рассказ.

Вероятно, эта история произошла (если она вообще произошла) примерно в 1440 году, когда фра Филиппо едва перевалило за тридцать: дальше Леонардо упо­минает о его женитьбе и рождении сына - тоже зна­менитого живописца Филиппино Липпи, появившегося на свет около 1457 года. К этому времени и следует отнести деятельность «великого берберийского корса­ра» Абдул Маумена - первого мавританского пира­та, известного нам по имени, и к тому же лица явно реального, если даже вся история выдумана Леонардо.

Вызывает сомнения и еще один рассказ, относящий­ся к 1470-м годам и изложенный в книге Фернандо Колона «Жизнь Адмирала», посвященной своему отцу, прожившему жизнь не менее штормовую, чем фра Филиппо Липпи.

Отец Фернандо был, как чаще всего считают, сыном генуэзского ткача Доминико Коломбо, его звали Кристобаль. В четырнадцатилетнем возрасте (тоже предположительно) Кристобаль поступил юнгой на ко­рабль, совершавший каботажные рейсы между Генуей и полуостровом Портофино, изобилующим селениями и монастырями, а иногда ходил и на Корсику.