Коллектив авторов - Историческая культура императорской России. Формирование представлений о прошлом

В-третьих, журнал пытался влиять и на «литературную фазу» текстопорождения, анализируя особенности стиля и приемы изложения краеведческого материала. Как указывали С. Маловичко и М. Мохначёва, в провинциальной историографии и краеведении второй половины XIX века и в России, и в Европе господствовал антикварно-эрудитский тип историописания (он продолжает сохранять свои позиции и в современных отечественных исследованиях по региональной истории). Для такого типа текстов характерен культ эмпирического знания, когда процесс сбора фактов понимается как смысл исторического творчества. Часто такое историописание сопровождалось некритичным подходом к источникам, стремлением к комментированию всего, что есть в них, произвольным отношением к «фактам» и мнениям о них вплоть до построения весьма сомнительных общих конструкций[865]. Вполне естественно, что работы провинциальных историков часто вызывали непонимание у представителей академической историографии, сотрудничавших с «Вестником Европы». Поддерживая работы по региональной истории и историческому краеведению, они часто критиковали их авторов за отсутствие обобщений, игнорирование влияния природно-климатических, культурно-исторических условий на историю края, чрезмерную доверчивость к свидетельствам источников, преобладание позиции «краелюба» над позицией исследователя. Несмотря на то что основной объем рецензий занимал пересказ содержания произведений «областной литературы», они, тем не менее, включали и критические требования относительно и приемов повествования, и качества анализа источников, и «литературной обработки» исторического материала. А. Пыпин предложил такой алгоритм организации работы для провинциальных историков: 1) необходимо выяснить, что ранее написано по избранной теме; 2) выявить круг источников, в первую очередь местных, ранее не известных историкам; 3) сравнить информацию, содержащуюся в уже опубликованных источниках и работах предшественников, с собственными выводами[866].

Как сами провинциальные историки относились к рецензиям «Вестника Европы»? Для поиска ответа на этот вопрос прежде всего обратимся к текстам журнала и выясним, актуальна ли была для издания реакция самого «адресата» дискурса о провинциальной историографии. Наличие рецензий на повторные издания «областной литературы» или на новые публикации авторов, о которых уже ранее писали литературные обозреватели журнала с репликами о том, изменился ли рецензируемый текст под влиянием критики журнала или нет, позволяет ответить на этот вопрос развернуто. Как правило, позиция ведущего «Литературной хроники» журнала публично формулировалась в тех случаях, когда автор прорецензированного труда выражал свое несогласие с критикой. Журнал, таким образом, становился ареной для дискуссии, в ходе которой уточнялось видение задач, методов, источников работ по местной истории, формулировались сами правила и приемы профессиональной дискуссии. Позволю себе объемную цитату, иллюстрирующую типичную реакцию автора журнала на упреки со стороны провинциальных авторов. Речь идет о рецензии на книгу В. Витевского по истории Оренбургской губернии.

Что это – работа весьма полезная для истории нашей восточной окраины, в этом нет сомнения, автор весьма трудолюбиво собирает свой материал, в котором особливо ценным является, конечно, тот, который извлекает он из архивных бумаг… О способе изложения мы уже говорили. В предисловии автор опять счел нужным говорить о своих рецензентах и, между прочим, негодует на рецензию… «Вестника Европы», видя в ней несправедливые нападения на его работу. Нам очень жаль, что он пришел к такому заключению, потому что оно совершенно несправедливо. Например, в рецензии «Вестника Европы» было говорено о недостатках в изложении, которое впадало в ненужные излишества (например, по поводу процесса Волынского, по поводу известной Салтычихи), но оказывается, что то же самое замечание было сделано в рецензии «Журнала министерства народного просвещения», которую автор считает благосклонной к своему труду. Автор принадлежит к числу писателей, не допускающих никакого противоречия: он продолжает защищать уместность того, что его читателям (совершенно независимым друг от друга) показалось совершенно неуместным, но, очевидно, что в замечании «Вестника Европы» не было ничего недоброжелательного[867].

Приведенный фрагмент, как минимум, показывает не только наличие обратной связи «журнал – читатель», но и указывает на ее оперативность (и книга, и две рецензии «Вестника Европы» датируются одним годом), свидетельствует о важности мнения журнала для провинциальных историков и о значимости реакции последних для самой редакции. О типичности описанной ситуации свидетельствует содержание и других рецензий, очень схожих между собой не только по содержанию, но и лексике, риторическим приемам аргументации в коммуникативной цепочке «журнал – провинциальный историк – журнал». Таким образом, журнал участвовал в разработке корпоративного кодекса историков как представителей единого коммуникативного пространства, включавшего в себя не только профессиональных исследователей, но и провинциальных историков-любителей, выполняя роль посредника между ними. Он не только транслировал мнения столичных историков о том, какой должна быть провинциальная историография, но и включал региональных историков и краеведов в процесс обсуждения норм провинциального (и в конечном счете национального) историописания, информировал интеллектуалов о проблемном поле и результатах развития отечественной исторической науки.

Провинциальными авторами публикация своих работ на страницах «идейных журналов», в том числе и «Вестника Европы», воспринималась как возможность максимально расширить круг своих читателей; существенное значение имело для них и материальное вознаграждение за труд (так как надежда на гонорар многими провинциальными авторами расценивалась как шанс поправить свое, порой тяжелое, экономическое положение). Чаще всего «провинциальные материалы» передавались на суд редактора через посредничество сотрудников издания, биографически связанных с тем или иным регионом или хорошо знакомых с авторами, писавшими о нем.

Например, в «Вестник Европы» обращались с рекомендациями о публикации произведений о сибирской провинции Г. Потанин, Н. Ядринцев[868]. Посредниками для «определения» рукописей о Сибири в «Русскую мысль» выступали Г. Мачтет, Г. Успенский, К. Станюкович[869]. В «Русском богатстве» функции «литературных сватов» чаще всего выполняли сибиряк Н. Анненский, а также В. Короленко, А. Иванчин-Писарев, С. Кривенко, Д. Клеменц, познакомившиеся с сибирскими реалиями во время пребывания в ссылке[870].

Порой авторы напрямую обращались к редакторам и ведущим сотрудникам изданий с просьбой о публикации своих текстов. Архивные фонды редакторов ведущих журналов содержат немало обращений провинциальных историков с просьбой «решить судьбу» их произведений. Стасюлевич, например, как свидетельствуют воспоминания Л. Слонимского, старался своевременно сообщать авторам о судьбе присланных ими рукописей и не задерживал больше месяца редакционное решение, каков бы ни был объем материала. Отрицательные ответы давались гораздо быстрее, и если автор не являлся лично, то ему посылали сообщение по почте, часто с приложением рукописи[871].

Посредническую функцию в общении между провинциальными авторами толстых журналов и их редакторами выполняли журфиксы, роль которых в «журнальном» быту достаточно подробно охарактеризована М. Мохначёвой[872]. Известная мемуаристка Эмилия Пименова так писала о журфиксах «Русского богатства»:

Если кто-нибудь из провинциальных писателей приезжал в Петербург, то непременно появлялся в который-нибудь из четвергов в «Русское богатство». Это был своего рода «литературный клуб», но, разумеется, не все были вхожи туда, и для этого надо было обладать определенной репутацией передового общественного или литературного деятеля и быть знакомым кому-нибудь из членов этого круга[873].

Некоторое представление об авторитете «Вестника Европы» среди провинциальных интеллектуалов дают поздравительные телеграммы в честь юбилеев журнала и его ведущих сотрудников. В большинстве такого рода текстов, изобилующих гиперболами и метафорами, журнал называется «светочем среди мрака провинциальной жизни» (Курск), а его лидеры «глашатаями добра и широкого простора в общественной деятельности» (Ирбит), «гуманными защитниками окраин» (Тифлис), «представителями той общественной программы, которая в течение целого ряда лет напоминала о роли интеллигенции в создании лучших форм русской жизни» (Омск)[874].