Эрих Церен - Библейские холмы

Боже мой! Значит, мы имеем сейчас уже три системы египетского письма: иероглифическую, иератическую (которая отличается от иероглифов приблизительно так же, как наш печатный шрифт от рукописного) и, наконец, демотическую. Восхищения широкой общественности загадками египетских букв-знаков, отзвуков древнейшей, казалось, навсегда исчезнувшей культуры таинственного мира, за одну только ночь как не бывало.

И не случайно. Ведь тайна так и осталась нераскрытой. И ни один ученый, даже самый образованный языковед, не мог сказать, что скрывали бесчисленные надписи на стенах египетских храмов, на гигантских памятниках, на оружии и амулетах, стеблях папируса и надгробных камнях.

Никто! Если было так трудно расшифровать демотическое письмо, то казалось уже совсем невозможным понять иероглифы. Это, видимо, было бессмысленной задачей. И только глупцы могли еще пытаться решить ее! Глупцы, хотя и существовал   камень  из  Розетты!

На этом месте авторы, которые пишут о богах и гробницах, делают маленький экскурс, в начале которого саркастически утверждают, что стало уже обычным знакомить заинтересованного читателя с жизнью великих людей, привлекая массу не имеющих отношения к делу бытовых подробностей. При этом достойный уважения труд остается забытым, но зато тем подробнее описывают болезнь матери гения или смелые изречения пяти—семилетнего ребенка и по возможности какие-нибудь сенсационные или трагикомические моменты его жизни. По каким-то неясным причинам из него делают горячего сторонника республиканцев, несмотря на то, что на самом деле он был фанатичным поклонником Наполеона. Может быть, причина в том, что именно это больше нравилось читателю  республиканской  Франции.

Короче говоря, нет никакого смысла драматизировать жизнь Жана Франсуа Шампольона, хотя, конечно, ему приходилось преодолевать серьезные препятствия. Но одно, правда, можно утверждать точно: ради своей жизненной цели он трудился, не разгибая спины до самой смерти. Шампольон родился — пусть астрологи примут это известие к сведению — 23 декабря 1790 года в небольшом местечке французского департамента Ло. На его счастье, у него был двенадцатилетний брат, который впоследствии стал профессором греческого языка и как исследователь античности работал в Гренобле. По-видимому, брат и пробудил в маленьком Жане Франсуа Шампольоне овладевшую им в будущем страсть, а может быть, привил и ту упорную энергию, которой обладал сам. Брат стал для Жана Франсуа отцом, примером, кумиром его души. В развитии политического мировоззрения юноши место брата впоследствии занял Наполеон, в котором Шампольон стал видеть своего покровителя и защитника; он обучал, воспитывал и направлял внимание Жана Франсуа на исследование тайн Египта. Правда, никто, конечно, не может точно сказать, когда в молодом сердце юноши зародилось горячее желание доказать великими делами, на что он способен.

Жан Франсуа Шампольон отдал свою жизнь науке и достиг успеха. А его старший брат, профессор, хотя и пережил Жана Франсуа на целых тридцать пять лет, так и не сделал себе имени в науке.

В 1807 году 17-летний юноша приезжает в Париж, где он усердно занимается. В 1809 году Жан Франсуа становится профессором истории в университете Гренобля. Этому, несомненно, содействовал Жак Жозеф Шампольон, который был очень привязан к младшему брату.

В течение шести лет все шло хорошо. Все это время Жан Франсуа упорно пишет свой трехтомный труд «Египет при фараонах» — смелое по тем масштабам предприятие, если учесть, что тогда не могли прочитать ни одной строчки из памятников египетской литературы. Естественно, что 24-летний профессор из Гренобля мог быть вполне доволен собой. Но это было не так.

В 1815 году Шампольон был уволен с кафедры как бонапартист. Он переехал в Париж. И вот здесь в душу молодого человека запало то, чему он посвятил всю свою жизнь. Он сам поставил перед собой такие барьеры, которые только мог придумать уволенный профессор древней истории,— Шампольон решил расшифровать иероглифы. Он хотел перещеголять всех: де Саси, Окерблада, Юнга. Ради этого он голодал, ради этого он ломал голову.

И опять в мире случилось нечто, что было для упрямого Жана Франсуа Шампольона как бы указанием свыше: на Нильском острове Филэ, далеко на юге Верхнего Египта, в 1815 году нашли обелиск с двуязычной надписью — иероглифической и греческой. Греческая надпись содержала только два царских имени: Птолемея и Клеопатры.

Оба имени в иероглифической надписи были заключены в «картуши» — овалы, окружавшие царские имена,— и поэтому сразу бросались в глаза. А имя Птолемея, кроме того, уже встречалось на Розеттском камне. Надо было только сравнить группы иероглифов, заключенные в картуши, и доказать, что царские имена всегда писались в овалах. Отсюда и следовало начинать!

Ибо только так можно было доказать, по какому принципу написаны имена Птолемея и Клеопатры в иероглифическом тексте. А оба эти имени было нетрудно отличить друг от друга.

Несмотря на это, прошло еще семь лет.

В 1817 году Шампольон вернулся в Гренобль. Он снова принял профессуру. В дешифровке иероглифов он не видел еще никакого просвета. Шампольону было 27 лет — это еще слишком мало для славы.

О Джованни Баттиста Бельцони из Падуи (Италия) благочестивая легенда рассказывает, что его уважаемая и патриархальная семья прочила Джованни духовную карьеру. Но вместо этого молодой человек занимался какими-то основанными на гидравлике и граничащими с волшебством фокусами, которые он пытался показывать на рыночных площадях любопытной толпе.

Однако эти занятия не спасали его от нужды, и он был вынужден уйти в монастырь. Но вскоре этот красивый 22-летний мужчина покинул монастырь и уехал за границу. В Испании и Англии Бельцони меньше всего занимался катехизисом; чаще он выступал как атлет в цирке. Этим он, очевидно, производил исключительно сильное впечатление на некоторых женщин.

Из Англии и Испании судьба привела его, наконец, в Египет. Там в возрасте 37 лет он испытал самое большое приключение в своей жизни, и без того полной приключениями.

Вообще Бельцони хотел лишь заинтересовать египтян своими новыми методами добычи воды — при помощи любимой гидравлики. Но здесь он потерпел поражение. Консервативных жителей долины Нила совсем не заинтересовали какие-то новые методы. И Бельцони вынужден был искать себе новую профессию. Но на этот раз он не пошел в монастырь.

Совершенно случайно он встретился с немецким путешественником по Африке Буркхартом, который, в свою очередь, познакомил его с английским генеральным консулом Солтом. Этот англичанин заключил договор с сильным и, очевидно, мужественным Бельцони, который готов был безоглядно взяться за любую работу. Бельцони должен был перевезти «колоссальную статую Мемнона» (имелась в виду огромная голова фараона Рамзеса) из Фив-Луксора на среднем Ниле в средиземноморский порт Александрию. Оттуда этот колоссальный памятник хотели переправить в лондонский Британский музей.

И Бельцони удалось это. Он и на самом деле привез в Александрию голову фараона, которая весила несколько тонн. С тех пор он выполнял работы или по заданию Британского музея, или по собственной инициативе.

В течение пяти лет этот человек собирал для Лондона древние памятники везде, где только ему удавалось их обнаружить; памятники, начиная от маленького амулета и кончая обелиском длиной 25 метров, весившим несколько центнеров. Бельцони собирал все. Конкурируя с Дроветти, который работал по поручению французского консула для музеев Франции, Бельцони часто присваивал себе все египетские древности, казавшиеся ему и его музеям интересными и ценными, даже если их приходилось добывать с оружием в руках. Это была жизнь разбойника, возможная на берегах Нила лишь в начале  XIX  века.

В 1819 году Бельцони вернулся в Англию. Там он написал книгу о своих приключениях на Ниле. В 1821 году она вышла в свет, а через сто лет Г. Картер[2] считал ее самой увлекательной приключенческой книгой из всей литературы по истории древнего Египта. Рассказ о ссорах с египтянами и трудностях, с которыми сталкивался Бельцони (например, у него упал в Нил обелиск весом в несколько тонн, и он сумел его вновь выловить), открывает, так сказать, первую главу египтологии, которая находилась тогда в самой зачаточной стадии своего развития.

Однако все то, о чем написал Бельцони, могло лишь возмутить ученых-египтологов, работающих на университетских кафедрах Запада. Потому что у Бельцони отсутствовало всякое уважение к произведениям древнейшего искусства и надгробным памятникам. Например, он не побоялся использовать таран, чтобы в Долине царей проникать через замурованные входы гробниц.