Игорь Сдвижков - Тайна гибели генерала Лизюкова
1 гв. тбр вывести из района Сомово и сосредоточить в районе оврага в 2 км западнее Крещенка. Задача: с рассветом 26 июля нанести контрудар в направлении Суриково.
49 тбр с одним батальоном 1 МСБР и 89 тбр создают на рубеже Лебяжье, Малая Верейка, Большая Верейка с круговой обороной на север, запад и юг, удерживая эти пункта за собой. Донеся о принятом мною решении шифром и через представителя моего штаба, с 20:00 25 июля я начал производить отвод 1 гв. тбр и 1 МСБР из района отм. 210,9 и Лебяжье. Части в течение ночи и утра 26 июля выходили из боя под прикрытием 49 тбр и 89 тбр, одновременно отражая атаки противника своими арьергардами. 1 гв. тбр выйдя к 7:00 26 июля частью сил в район кургана с отм. +3,0, вступила в бой с прорвавшимися танками противника и обеспечила занятие рубежа обороны на фронте: 199,0, южн. окр. Фомина Негачевка остальным бригадам корпуса.
В 4:00 26 июля через офицера связи мною был получен ваш устный приказ о выводе всех бригад из района Лебяжье и лесов южнее и занятие рубежа обороны вдоль оврага 2 км западнее и юго-западнее Крещенка и до южной окраины Фомина Негачёвка. Мой КП — верховья оврага 4 км севернее Крещенка. С выходом бригад и занятие ими обороны указанного рубежа КП переношу в верховья оврага 1 км западнее Дмитряшевка.
Район Дмитряшевка скопилось большое количество неорганизованных стрелковых и артиллерийских частей и подразделений, которые отошли с оборонительных рубежей. В этот район мною выслана группа командиров для наведения порядка, и все скопившиеся и отошедшие подразделения собираю и сосредотачиваю в районе лесов 2 км юго-восточнее Верхняя Колыбелка. Прошу выслать вашего представителя в эти районы для выяснения причин отхода и постановки задачи этим подразделениям. Задержанный мною в районе Дмитряшевка 124 ГАП РГК подчинил себе и развернул на ОП на рубеже оврага 3 км юго-западнее Дмитряшевка. Выяснив, что этот полк действует со 167 сд, вернул его в распоряжение командира 167 сд. Принял меры для установления связи с 167 сд и соседними частями. Прошу вашего указания штабу опергруппы о более полном информировании меня в оперативном отношении на фронте группы, так как мне совершенно неизвестно положение частей и действия противника на других участках. Все данные о своих частях, соседях и противнике на фронте Озёрки, Суриково Выселки, Большая Верейка, Нижняя Верейка получаю только при помощи своей разведки»[336].
Обратим внимание, что Катуков в подробностях пишет не только о действиях своих частей, но и о том, что происходило у соседей, он описывает общий ход событий и сообщает обо всех принятых им важных решениях (включая и не слишком для начальства важное известие о возвращении обратно подчинённого себе сгоряча артполка РГК), но НИ СЛОВА НЕ ГОВОРИТ о якобы только что произведённых по ЕГО РАСПОРЯЖЕНИЮ похоронах обнаруженного командира соседнего танкового корпуса, генерала, ГЕРОЯ СОВЕТСКОГО СОЮЗА, которого ищут и не могут найти! Не странно ли? Неужели спустя всего 2–3 дня он уже забыл об этом? Или посчитал настолько неважным, что даже не упомянул в донесении? (Подумаешь, какая мелочь! Похоронили пропавшего генерала!) Так сказать, чтобы не отвлекать начальство от принятия важных решений всякими там незначительными подробностями?!
Этому странному молчанию Катукова о том, что потом он так ярко описал в своих мемуарах, есть, с моей точки зрения, только одно спасительное для версии «находчиков» объяснение. Они могут уверенно заявить: Катуков потому ничего не написал о Лизюкове в этом пространном и длинном донесении от 26 июля (на следующий день после описанного им в мемуарах последнего боя командира 2 ТК!), что о смерти и захоронении по его распоряжению Лизюкова в Лебяжьем он уже сообщил раньше! Потому-де и не стал повторяться!
Резонно. Логично. Но на этом вся «спасительность» такого объяснения для «находчиков» и кончается, потому что никакого другого раннего донесения с информацией о смерти, обнаружении и захоронении Лизюкова НЕ БЫЛО. Предыдущее донесение под номером 18 было составлено 22 июля, то есть ещё ДО ГИБЕЛИ Лизюкова[337].
Следовательно, если Катукову и требовалось сообщить (он просто обязан был это сделать!) о похоронах ПРОПАВШЕГО, напомню, Лизюкова «со всеми воинскими почестями в Сухой Верейке», то это надо было делать именно в следующем боевом донесении, то есть в донесении № 19 от 26 июля. Соответственно, скорбное известие о гибели легендарного командарма ДОЛЖНО было быть в составленном Катуковым документе. Но его там нет! Нет его и в более поздних донесениях, что совершенно устраняет весьма сомнительное предположение о том, что Катуков просто «закрутился» в делах, потом «спохватился», «вспомнил о Лизюкове» и сообщил ВАЖНЕЙШУЮ в деле поиска генерала информацию позже.
Предположение о том, что каких-либо упоминаний в документах 2 ТК об обнаружении и захоронении генерала Лизюкова соседним ТК нет потому, что в 1 ТК просто «забыли» сообщить об этом соседям (а заодно и штабу Брянского фронта!), является совершенно нелепым! Такие упоминания обязательно остались бы, если б всё описанное Катуковым и Нечаевым (в пересказе А. Курьянова) было правдой. Наглядный пример тому — события на том же участке фронта и в те самые июльские дни. В донесении 167 сд штабу опергруппы отдельным пунктом идёт сообщение о гибели на участке дивизии командира 124 ГАП подполковника Колесникова[338], который опять же (ещё один наглядный пример из череды многих!) был отвезён в тыл и похоронен там, а не у передовой, наспех[339].
Остаётся последняя зацепка: а что, если Катуковым было послано наверх некое сверхсекретное и от соседей, и от собственного начальства (!) спецсообщение о гибели Лизюкова, никак не нумерованное, но зато с актом захоронения у церкви и его подробным планом-схемой, которое (ну чем бы ещё помочь «находчикам»?! А — вот чем! Знакомый ход!)… просто как-то так НЕ СОХРАНИЛОСЬ и потому-де не лежит сейчас в архивных делах к услугам дотошных исследователей! Но то, что оно было, это уж, конечно, точно…
Стоп. Здесь «потеря письма» уже не пройдёт, потому что если бы даже подобное донесение и не сохранилось или же было вообще передано Катуковым устно, о нём ОБЯЗАТЕЛЬНО осталось бы упоминание в других документах и в первую очередь — в материалах расследования штаба Брянского фронта. (Обоснованность такого подхода ярко подтверждают и сами «находчики», которые доказывают наличие письма Нечаева другим письмом с его изложением!)
Поэтому, как ни старайся, как ни придумывай, но остаётся только одно и единственно возможное объяснение молчанию Катукова в донесении о «произведённых» по его распоряжению «похоронах Лизюкова». Их не было.
Итак, никаких нужных «находчикам» упоминаний о Лизюкове в донесениях Катукова нет. Но может быть, Горелов и Ружин захоронили Лизюкова без всяких указаний начальства, так сказать, по собственному разумению, и даже не поставили своего командира в известность? При этом они ещё за два дня (!) до планомерного отхода корпуса вдруг испугались, что не успеют вывезти погибшего генерала, а потому схоронили его у церкви наспех? И потому Катуков ничего не знал и никому не докладывал о весьма странной самодеятельности своих подчиненных? Нет, как хотите, а я в это нелепое предположение верить отказываюсь.
Но я уже слышу, как оппоненты раздраженно возражают мне, что мы не можем точно знать всех сопутствующих этим похоронам обстоятельств, а потому, мол, у руководивших погребением Ружина и Горелова всё-таки могли быть некие неподвластные здравому смыслу, не поддающиеся логическому объяснению, неизвестные сейчас причины, чтобы не вывозить убитого командира, а похоронить его в селе, которое, может быть, им вообще придётся оставить врагу! Ну решили они так (что тут можно поделать!): генерала закопать у церкви, а самим спокойно уезжать во второй эшелон. Мол, пусть генерал полежит под немцами во временном захоронении, а уж потом мы вернёмся и сделаем всё подобающим образом! Это же «разумнее», чем вывезти его сразу и похоронить в тылу по-человечески! (А также гораздо выгоднее для лукавых толкователей отсутствующих писем.)
Может, такие «удивительные» резоны и можно допустить, и пусть явная нелепость захоронения генерала у передовой, когда его можно запросто вывезти в тыл, ещё не является доказательством, что этого не было. Но… позвольте ж мне тогда опять задать «находчикам» и их главному архивисту вопрос, от ответа на который они все так старательно уходят, а именно: если Горелов и Ружин всё-таки похоронили Лизюкова в Лебяжьем, отчего же тогда они не сообщили об этом по команде? Почему же в те самые дни, когда хватились искать командира и комиссара 2 ТК, когда проводился опрос лиц, которые могли дать показания по этому вопросу, а из штаба Брянского фронта приехала комиссия проводить расследование, они молчали, вместо того, чтобы сообщить о том, что они знают, и разом снять все подозрения и недомолвки?! А вместе с ними молчали и все остальные, присутствовавшие при захоронении? Они что, все сговорились никому об этом не рассказывать и хранить как самую страшную военную тайну, в том числе и от собственного начальства, и от вдовы и сына Лизюкова?
