Джон Норвич - История Византии
Не став счастливым отцом, император не стал и успешным полководцем. В 1030 г., не послушав совета своих военачальников, он решил идти походом на Сирию, и в первом же бою сломя голову бежал с поля боя. После этого Роман счел за благо отставить в сторону военные дела и посвятить себя заботам государственного управления. Однако с течением времени стало ясно, что в делах административных василевс столь же неуспешен, как и во всех остальных. Потому, по-видимому, неизбежным было его обращение к церковному строительству, тем более что, как и Юстиниан, он стремился оставить по себе долгую память. Практическим результатом этой устремленности стали громадная церковь, посвященная Богоматери Перивлепте, или Всевидящей, и подчиненный ей монастырь, который имел еще более огромные размеры. Согласно хроникам, оба эти памятника императорской мегаломании привели народ Константинополя на грань мятежа.
А что же Зоя? Она была также сильно обозлена на мужа. Во-первых, окончательно оставив надежду заиметь потомство, он отказался делить с ней ложе и завел любовницу. Во-вторых, Роман воспретил ей доступ в сокровищницу. Зоя была в высшей степени гордой и до крайности избалованной своим отцом женщиной, который в течение полувека ей ни в чем не отказывал. И вот теперь ее обделяли не только любовью, но и деньгами. Возмущенная и обиженная, она вымещала свой гнев на сестре, а в 1031 г. и вовсе отправила ее в монастырь.
И тут на сцене появляется странная и весьма зловещая фигура Иоанна Орфанотрофа[63] — пафлагонского евнуха, поднявшегося из самых низов до положения директора главного сиротского приюта в городе; с этой должностью и связано его новоприобретенное имя. Из четверых братьев Иоанна двое были, как и он, евнухами; еще один брат, девятнадцатилетний Михаил, отличался исключительной красотой, но, к несчастью, страдал эпилепсией. В 1033 г. он был привезен Иоанном во дворец и формально представлен Роману и Зое. Императрица, лишь только взглянув на него, сразу же безоглядно влюбилась в юношу — в точном соответствии с намерениями Иоанна. С этого момента она не думала уже ни о чем ином, кроме как о молодом пафлагонце.
Михаил, хотя и был польщен, не испытывал особого энтузиазма в связи с подобным поворотом событий, но он получил надлежащие инструкции от брата, а его собственные амбиции довершили дело. Император, оповещенный своей сестрой Пульхерией о неблаговидном поведении Зои, благодушно отнесся к заверениям Михаила, что все слухи беспочвенны.
И вдруг Роман серьезно заболел. Стал ли он жертвой отравления? Во всяком случае, у Зои для этого имелась и мотивация, и возможность. И уж конечно, она была вполне способна совершить преступление. Смерть настигла Романа в дворцовых банях накануне Страстной пятницы 1034 г. Но умер ли он от апоплексического удара или — как утверждают некоторые источники — вследствие того, что кто-то в течение продолжительного времени удерживал его голову под водой, в точности так и не было установлено.
На рассвете в Страстную пятницу, 12 апреля, патриарх Алексий был срочно вызван во дворец, где, к своему ужасу, увидел почти обнаженное тело Романа. Прежде чем патриарх оправился от шока, открылись огромные двери, и за ними — в величественном коронационном зале — он увидел торжественно восседавшую на троне императрицу. На ее голове была императорская диадема, в руках скипетр, на плечах расшитая золотом парчовая императорская мантия, вся усыпанная драгоценными камнями. А рядом с ней — к изумлению патриарха — сидел юный Михаил в такой же мантии и с короной на голове.
Зоя разговаривала с патриархом столь решительно и твердо, что Алексий не смог ей перечить. Прямо там же он соединил руки пятидесятишестилетней императрицы, овдовевшей всего лишь за несколько часов до описываемого действа, и ее любовника, а также вероятного участника преступления, страдавшего эпилепсией молодого пафлагонца, который был почти на сорок лет младше ее. В заключение патриарх посвятил юношу как василевса, равноапостольное лицо.
Если императрица рассчитывала, что ее второй муж будет играть роль коронованного раба, то вскоре ей суждено было разочароваться. Еще в текущем году Михаилу стало ясно, что он может управлять империей намного лучше своей жены, и Зоя оказалась вновь фактически заточенной в гинекее, а ее свобода и расходы были урезаны даже больше, чем при Романе. Впрочем, имелись и дополнительные причины, по которым Михаил держал жену подальше от себя. Его эпилептические припадки становились все более частыми, а в такие моменты присутствие Зои было ему совсем уж в тягость. К тому же интимные контакты с ней стали практически невозможны — Михаила начала одолевать водянка, а этот недуг быстрыми темпами вел к импотенции. Наконец Михаил просто не мог смотреть в глаза императрице, поскольку был обязан ей абсолютно всем, ничего не дав взамен.
Впрочем, он считал, что его неблаговидное поведение по отношению к жене ничто по сравнению с тем, как он обошелся с Романом, и вся оставшаяся жизнь Михаила представляла собой отчаянную попытку спасти собственную душу. Он ежедневно проводил по нескольку часов в церкви; он основал десятки монастырей; он выстроил огромный приют для вставших на праведный путь куртизанок; в самых дальних уголках империи он выискивал праведников.
В остальное время, не связанное с решением духовных вопросов, император был всецело занят государственным управлением, и в этой области добился ощутимых положительных результатов. Сфера финансов и налогообложения была подведомственна его брату Орфанотрофу; всеми же остальными вопросами Михаил занимался сам. Особое внимание он уделял управлению на местах, иностранным делам и армии, чей пошатнувшийся боевой дух ему в значительной степени удалось восстановить. Хотя образование у него было весьма скудное, он быстро всему учился. Уже через несколько месяцев после прихода к власти Михаил управлял империей уверенной, твердой рукой. Советники правителя поражались его работоспособности, быстроте восприятия, политическому инстинкту и, несмотря на подверженность эпилепсии, душевному равновесию. Те же, кто хорошо знал Михаила, восхищались мужеством, с которым он переносил два своих основных несчастья — болезни и семью.
Из четырех братьев Михаила трое вели паразитический образ жизни и только старший, Орфанотроф, был достаточно серьезной фигурой. Ему недоставало таких наработанных Михаилом качеств, как самоотверженность и высокие моральные установки, но умом и трудолюбием Иоанн мало чем отличался от императора. Он, однако, думал не столько о процветании империи, сколько о благе своей семьи; видимо, поэтому Орфанотроф держал василевса в неведении относительно разнообразных бесчинств его братьев и те избежали суровых санкций со стороны Михаила. Хуже того — Иоанн взял под крыло и своего зятя Стефана, бывшего конопатчика кораблей в гавани Константинополя. Орфанотроф добился, чтобы зять был назначен командовать транспортной флотилией в ходе самого амбициозного военного предприятия Михаила — давно уже откладывавшейся экспедиции на Сицилию.
Изначально запланированная Василием II на 1026 г., но отмененная из-за его смерти, эта экспедиция сейчас была необходима более чем когда-либо. Базировавшиеся на Сицилии сарацины все чаще совершали набеги на принадлежавшую Византии Южную Италию. Они также пиратствовали в Средиземноморье, в результате чего цены на импортные товары росли, а уровень внешней торговли начинал снижаться. Другими словами, сицилийские сарацины стали представлять собой серьезную угрозу государственной безопасности. Кроме того, на острове, который каждый византиец продолжал считать частью империи, была достаточно велика доля греческого населения. То обстоятельство, что язычники удерживали Сицилию уже два столетия, ущемляло национальную гордость Византии.
Да и момент для экспедиции был благоприятный: на острове как раз вспыхнула гражданская война, вызванная враждой между арабскими эмирами, и постепенно распространилась по всей Сицилии; сарацины, все более и более разобщенные, едва ли были сейчас готовы оказать серьезное сопротивление мощному византийскому десанту.
Экспедиция началась летом 1038 г. Командовать ею назначили Георгия Маниака, который, сделав к этому времени блестящую карьеру на Востоке, являлся ведущим полководцем империи. Самым сильным элементом его армии был грозный варяжский контингент, в составе которого находился скандинавский герой Гаральд Гардрад, недавно вернувшийся из паломнической поездки в Иерусалим. Самой слабой ее частью являлся отряд лангобардов из Апулии, не делавших секрета из своего отвращения к военной службе, на которую их насильно призвали.
Высадившись на сицилийский берег в конце лета, византийцы поначалу преодолевали все препятствия, встававшие у них на пути; сарацины едва ли могли что-то предпринять против этой лавины. Мессина пала почти сразу же, затем началось медленное, но упорное продвижение к Сиракузам, которые сдались Маниаку в 1040 г.
