Сергей Кремлев - До встречи в СССР! Империя Добра

Книгу Лемешева, хотя не все его исторические и политические оценки верны, можно читать — особенно сегодня — на одном дыхании, настолько она полна информацией и размышлениями. Я приведу оттуда лишь одну, но развёрнутую цитату, практически ничего в ней не сокращая, потому что в ней как в капле воды можно увидеть всё сразу — и результаты внешней подрывной работы бацилл Зла в теле Советского Добра, и уровень и масштаб разложения и предательства «элиты», и то, как просто было повысить благосостояние народа в СССР, если бы не тотальная измена народу брежневско-горбачёвской «элиты».

Вот что писал Михаил Лемешев в 1990 году, и я очень прошу читателя прочесть эти строки не торопясь и вдумчиво:

«Приведенные выше данные о росте распродажи наших природных ресурсов не могут поправить положение. Такая политика способна лишь окончательно превратить СССР из великой державы в сырьевой придаток империалистических монополий.

К несчастью, некоторые наши «ведущие» экономисты сознательно толкают нашу страну в эту пропасть. Так, академик С.С. Шаталин, он же член Президентского Совета СССР, в одном из последних своих интервью заявил: «Хватит нам причитать по поводу того, что правительство распродает природные ресурсы, не заботясь о внуках (теперь уже можно сказать — о пра— и праправнуках. — С.К. ). Страшно не это, а другое: мы хищнически используем эти ресурсы, бросаем их на ветер, живем — в отличие от всего цивилизованного мира — по принципу «ни себе — ни людям» («Известия», 21.04.90 г. — С.К. ).

В связи с этим суждением хотелось бы задать академику один вопрос: знает ли он о том, что десятки миллионов русских, украинцев, белорусов живут без газа? Подумал ли он о том, что, например, в Вологодской области из восьмидесяти с лишним сельских пунктов имеют возможность пользоваться газом лишь 29 сел и деревень? Известно ли ему — члену Комиссии Совета Министрова СССР по экономической реформе, что в центральных областях России только 7 процентов квартир газифицировано? Выходит, формула «ни себе — ни людям», приведенная С.С. Шаталиным в его интервью, справедлива применительно к нашей ситуации лишь в ее первой части — «ни себе». Что же касается второй ее части — «ни людям», то здесь обстоит дело как раз наоборот. Пусть академик взглянет на карту, чтобы убедиться в этом. Вся страна иссечена гигантскими магистральными газопроводами, которые несут десятки миллиардов (сейчас — примерно две сотни миллиардов. — С.К. ) экологически чистого голубого топлива западным монополиям…

Такая же картина и с продажей нефти…»

Это было написано в 1990 году и через два десятка лет если в чём и устарело, то лишь в некоторой академичности тона — сегодня для оценки ситуации впору пользоваться «новорусской» «нормативной» лексикой.

Действия Михаила Горбачёва поставили вроде бы точку в истории СССР — Страны Добра. Однако статья Колба превращает эту вроде бы точку — если мы этого захотим — в многоточие. А оно, как известно, ставится в конце предложения тогда, когда мысль не окончена и может последовать продолжение…

Что же до «эпохи Гробачёва», то одной из её «знаковых» примет стало почти повальное отступничество от своей Родины не только высшего руководства страны, но и того слоя, который привык считать себя «совестью нации» и её «мозгом». Я имею в виду, конечно, интеллигенцию.

Поэтому нельзя не поговорить в этой книге и о ней. 

Глава 19. «Знаем мы, чем пахнет яма…»

АМЕРИКАНСКИЙ художник Рокуэлл Кент всегда привлекал меня не только самобытностью таланта, но также ироничной честностью по отношению к жизни и к себе, не очень-то свойственной людям искусства. Так вот, в автобиографической книге «Это я, Господи!», в главе «Налоги и голоса избирателей», Кент пишет:

«Что касается отступничества <…> интеллигентов, то этому явлению я ещё не нашёл удовлетворительного объяснения. Я склонен думать, что здесь кроется какой-то психологический фактор, поэтому поведение интеллигентов нельзя во многих случаях с <…> лёгкостью объяснить мелочной расчётливостью…

Однако никто не станет отрицать, что бывают и такие люди, которые продаются. Будет ли этим изменникам наградой овёс в конюшне для рядовых осведомителей или, если они более одарены, хорошо оплачиваемые должности в редакции журнала «Ридерс дайджест», зависит от их рыночной цены».

Всё это полностью применимо и к многим «россиянским» интеллигентам — они нередко оплёвывают свою Родину и её прошлое просто из любви к искусству — не высокому Искусству, а мелкому искусству жить в постоянной духовной пакости.

Впрочем, я не буду, конечно, отрицать, что бывают и такие, которые продаются. Вот только вряд ли кто-то из них может рассчитывать на хорошо оплачиваемые должности в редакции журнала «Ридерс дайджест». Более чем на «Огонёк» им не потянуть.

Что же до типичного поведения интеллигента, то нередкая психологическая загадочность его характерна не только для наших времён. Русский интеллигент всегда твёрдо знал, что его генеральная линия — путаться в трёх соснах и при этом вести за собой как можно больше других своих сограждан.

Так, поэт Максимилиан Волошин 17 мая 1920 года выступил в Коктебеле перед своими гостями с поэтическим циклом о России, а предварил чтение стихов вступительной лекцией. Из её объёмного текста я представлю на суд читателя небольшой, но любопытный отрывок.

Волошин говорил тогда:

«Один убеждён в том, что он должен каждый день обедать, и настаивает на одинаковых правах в этой области, другой убеждён в своём праве иметь дом, капитал и много земли, но распространяет подобное право на немногих ему подобных, третий хочет, чтобы все были чернорабочими, но имели бы время заниматься умственным трудом в свободное время. Может быть, все эти разнородные хотения, возведённые в чин убеждений, и утряслись бы как-нибудь (угу! — С.К .) с течением времени, но политические борцы в пылу борьбы слишком легко рассекают вопросы на «да» и «нет» и, обращаясь к мимо идущему, восклицают: «Или с нами, или против нас!», совершенно не считаясь с тем, что этот встречный может быть ни за тех, ни за других, а иногда и за тех, и за других, и что по совести его нельзя упрекать ни в том, ни в том…

Поэту и мыслителю совершенно нечего делать среди беспорядочных столкновений хотений и мнений, называемых политикой».

Читая это, я глазам своим не поверил! Как! Ставить на одну доску того, кто считает, что каждый должен иметь право обедать каждый день, и того, кто высокомерно отвергает это право для всех во имя права кучки на барские поместья и прочее? И называть «хотение» справедливости «беспорядочным»?

Стоит ли после этого удивляться, что в горячую пору Гражданской войны подобных «мыслителей и поэтов», подвернувшихся под горячую руку, порой ставили к стенке?

Маяковский думал и писал иначе:

Я — ассенизатор и водовоз,

Революцией мобилизованный и призванный,

Ушёл на фронт из барских садоводств

Поэзии — бабы капризной…

И ещё так:

…Словесной не место кляузе!

Тише, ораторы!

Ваше

слово,

товарищ маузер!

Однако так думал и оценивал ситуацию не только «агитатор, горлан и главарь» Маяковский. Ниже я приведу мысли другого современника эпохи, а читатель пусть попробует угадать, кто мог так мыслить ещё в дооктябрьской России:

«Мама, ты прислала мне очень милые «кадетские» стишки, <…> но меня ужасно беспокоит всё кадетское и многое еврейское, беспокоит благополучием, неуменьем и нежеланьем радикально перестроить строй души и головы…

Я нисколько не удивлюсь, если (хотя и не очень скоро) народ, умный, спокойный, понимающий то, чего интеллигенции не понять (а именно — с социалистической психологией, совершенно, диаметрально другой), начнёт <…> спокойно и величаво вешать и грабить интеллигентов (для водворения порядка, для того, чтобы очистить от мусора мозг страны)…

<…>

Если мозг страны будет продолжать питаться всё теми же ирониями, рабскими страхами, рабским опытом усталых наций, то он перестанет быть мозгом, и его вышвырнут — скоро, жестоко и величаво, как делается всё, что действительно делается теперь. Какое мы имеем право бояться своего великого, умного и доброго народа? А могли бы своим опытом, купленным кровью детей, поделиться с этими детьми.