Ольга Елисеева - Тайна смерти Петра III
В челобитной Шванвича сказано: «Во время вступления Вашего Императорского Величества на всероссийский императорский престол находился при Вашем Императорском Величестве… а по несчастью моему безвинно крепким арестом заключен был и… из оного заключения освобожден по сообщению… графа Кирилла Григорьевича Разумовского присланном в Государственную Военную коллегию о пожаловании меня капитанским чином и о определении в украинской корпус».
25 июля 1762 г. Разумовский послал Военной коллегии объявление, касавшееся некоторых сотрудников Петра III и офицеров, считавшихся его сторонниками. Этот список начат фамилией Мельгунова. Среди прочих: «Ингерманландского поручика Александра Швановича… определить… капитаном в украинские полки». Этот документ вообще не упоминал об аресте и даже принадлежности Шванвича к голштинцам. Он и сам в челобитной опустил данный факт, ставший после переворота неудобным.
Где же «бесспорное» опровержение версии Шумахера? Или хотя бы данные о времени и продолжительности заключения? В 1792 г. сын Александра Мартыновича – Николай – сочинил краткий мемуар об отце под красноречивым заглавием «Памятная записка о любимце Петра Третьего». Этот документ, составленный по воспоминаниям старшего Шванвича, давно известен историкам и содержит откровенные «неточности». Так, Николай утверждал, что его отец получил от императора 300 душ, но поскольку Петра вскоре свергли, так и не смог вступить во владение. Во время переворота его якобы захватили и увезли в Шлиссельбург, где содержали полгода. Ни тот, ни другой факт не подтверждается ни собственной челобитной Шванвича, ни объявлением Разумовского.
Однако в памятной записке есть любопытная информация, пересекающаяся с текстом Шумахера о посещении раздосадованным Александром Мартыновичем гетмана. Правда, сын облагородил мотивы этого визита, но в целом картина сходная: «Пошел к одному великому вельможе и говорит ему: “Я просил Государыню не о принятии меня в службу, а о пожалованных мне… деревнях… Я не знаю, кто и за что мне в том злодействует”.
Вельможа с грозным видом, однако же отступая назад, сказал: “…Ты и то доволен ее милостью”. …Потом вельможа скрылся, а через два часа моего отца заключили в Петропавловскую крепость, из коей через три недели отправили за караулом уже в полк, квартировавший в Оренбурге»625. На самом деле Шванвич поехал в Оренбург за женой и детьми, а откуда уже отбыл на Украину.
Сопоставив данные челобитной, объявления и памятной записки, где сказано, что заключение в Петропавловской крепости длилось три недели, Писаренко предложил примерную дату ареста Шванвича, который последовал не ранее встречи с «великим вельможей». Три недели – 21 день – отнимаются от 25 июля, когда Разумовский отправил в Военную коллегию объявление. Выходит 4 июля626. Примерно тогда Александра Мартыновича и взяли под стражу. Таким образом, Шванвич имел шанс принять участие в убийстве Петра III.
«ЧЕЛОВЕК БЕЗ КРЕДИТА»На наш взгляд, рассказ сына Николая о деревеньке в 300 душ и о заключении в Шлиссельбурге имеет некую основу. Голштинцев, как мы помним, задержали, а потом начали отпускать, приведя православных к присяге. Это краткое пребывание в земляной крепостице и могло стать основой для преувеличения – полгода в одной из самых страшных тюрем империи.
Согласно воспоминаниям Сиверса офицерам разрешили разойтись по своим квартирам. Среди них, вероятно, был и Шванвич. Чтобы склонить человека к убийству, нужны веские доводы. Перевод из далекого холодного Оренбуржья на Украину – один из них. Ходатаем выступил сам гетман. Вероятно, обещаны были и иные награды. Недаром Шванвич почувствовал себя обманутым. Если при жизни Петр III обмолвился ротмистру о деревеньке, но не успел выполнить слово, то вожделенные 300 душ тоже легли на чашу весов. Вряд ли покровители отказали в них из жадности. Просто такое пожалование человеку, внешне ничем в перевороте не отличившемуся, обращало на него внимание. А внимания как раз следовало избежать. Шванвич проявил жадность и не захотел сидеть тихо. Поэтому его арестовали, подержали в крепости – для вразумления – и выслали из города под караулом. Такое развитие событий правдоподобно.
Однако швед необычайной силы – не единственный убийца, названный Шумахером. Его провел к жертве действительный статский советник Григорий Николаевич Теплов – личность весьма примечательная. Один из самых одаренных людей своего времени: администратор, писатель, музыкант, естествоиспытатель, философ, автор многих политических проектов и… совершенно беспринципный человек. Он напоминал яблоко, сердцевина которого сгнила раньше, чем бока налились соком. Сын придворного истопника, ученик Феофана Прокоповича, Теплов рано обратил внимание высоких особ на свои способности, и рано, еще во времена Анны Иоанновны начал писать доносы.
Возвышение Григория Николаевича началось после того, как в 1743 г. Алексей Разумовский выбрал его из числа академических переводчиков в качестве наставника для брата Кирилла. Во время поездки за границу Теплов сумел завоевать доверие подопечного. После назначения Кирилла президентом Академии его бывший ментор стал членом Академического собрания и фактически осуществлял руководство Академией вместо молодого, не склонного к наукам вельможи. Он пользовался безусловным покровительством гетмана, распоряжаясь даже в его доме627. Заведуя гетманской канцелярией, Теплов держал в своих руках и малороссийские дела. При Петре III его ненадолго заключили в крепость за нелестные отзывы об императоре, но вскоре выпустили по недостатку улик. Вместе со своим высоким патроном Теплов принял участие в заговоре и стал составителем первых манифестов Екатерины II, за что был пожалован в статс-секретари.
Однако вернувшийся из опалы старый канцлер А.П. Бестужев-Рюмин затребовал свое следственное дело и на основе его материалов пришел к выводу, что предателем был именно Теплов. Он донес о тайной переписке Екатерины с гетманом. «О сем секрете никому известно быть не могло, кроме Теплова»628, – рассуждал Алексей Петрович. Позднее Теплов старался очернить своего благодетеля Кирилла Разумовского в глазах молодой императрицы. По выражению Григория Орлова: «лобзая, его же предал»629.
Вот такой человек, по словам Шумахера, прибыл утром 3 июля в Ропшу вместе с Шванвичем и Крузе. Если под загадочным «Тервю» из донесения Беранже скрывается именно Теплов и перед нами не более чем неудачная расшифровка скорописи, то рассказ французского дипломата мало чем отличается от рассказа Шумахера. «Вершиной гнусности и злодейства стал Тервю, отправившийся к нему (Петр III. – О. Е.) через четыре или пять дней после свержения, заставлявший его силой глотать микстуру, в которой он растворил яд, коим хотели убить его. Государь долго сопротивлялся приему микстуры, выражая сомнение в том, что содержимое бокала – лекарство, и полагают, что он уступил только силе и угрозам. Добавляют, что после этого он попросил молока, в чем ему бесчеловечно было отказано, и что яд не произвел скорого действия, и тогда решили его задушить… Врач Крузе, которого он ненавидел и которого послали к нему, подозревался в приготовлении этого яда»630.
Любопытно, что по горячим следам Беранже не упомянул Орлова среди убийц. А вот позднее имя Алексея появилось в депешах. Значит, был промежуток времени, когда традиционного козла отпущения не считали виновным, и лишь позднее, под влиянием старательно распространенных слухов, им заменили всех остальных.
Шумахер не назвал имена тех высоких персон, которые стояли за спиной Теплова, Шванвича и Крузе. Он лишь поведал о конфликте шведа с Разумовским и тем намекнул на суть дела. Но полагать, будто датский дипломат указал еще и на Панина с Дашковой, как иногда делают сторонники версии о заговоре вельмож, неверно. Имя Никиты Ивановича вообще отсутствует. О Екатерине же Романовне речь заходит только в связи с планом заколоть императора во время пожара и бросить в горящую комнату. Но не в связи с Ропшей.
Единственным звеном между этими людьми и роковым событием является Теплов. В примечаниях на книгу Рюльера княгиня отрицала, что он отправился к императору. При этом построила фразу весьма двусмысленно: «Теплов не был послан в Ропшу». Не был послан? Или не ездил? Впрочем, близкое знакомство с Одаром Дашкова тоже отрицала.
Возможно, и Теплов – того же рода компрометирующая связь. Относительно него княгиня пометила в комментариях: «Он писал очень свободно и красноречиво, и я думала назначить его секретарем императрицы»631. Из этих слов видно, какое место Екатерина Романовна отводила себе – человека, который может назначать чиновников в окружении царицы. Позднее Г.Р. Державин, конфликтовавший с княгиней по своей сенаторской должности, вспоминал: «Дашкова была честолюбивая женщина, добивалась первого места при государыне, даже желала заседать в Совете»632. Имелся в виду тот самый Совет, проект которого исходил от Панина, и где Никита Иванович надеялся играть главную роль. Как оказалось, не он один. Впрочем, Рюльер подчеркивал, что разногласий между ним и племянницей не было: «Панин и княгиня одинаково мыслили на счет своего правления»633.
