Рафаэло Джованьоли - Спартак
Три начальника горячо одобрили благородное поведение Спартака и были тронуты его великодушным самопожертвованием: они ушли от него, переполненные еще большей любовью к своему доблестному другу и верховному вождю.
Спартак вошел в свою палатку, когда уже настала ночь. Он снял панцирь, оружие и бросился на свое ложе. Долго он ворочался с боку на бок и уснул очень поздно, забыв погасить терракотовую лампу.
Он спал уже около двух часов, сжимая рукой медальон Валерии, который всегда носил на шее, как вдруг был разбужен долгим и горячим поцелуем в губы. Он проснулся, сел на постели и воскликнул:
- Кто это? Кто здесь?..
Он увидел стоящую на коленях красавицу Эвтибиду, которая, сложив свои маленькие руки в знак мольбы, шептала:
- Пожалей меня, Спартак, я умираю от любви!..
- Эвтибида! - воскликнул в изумлении вождь гладиаторов, еще сильнее сжимая в руке медальон. - Ты., ты здесь? Каким образом?
- Уже столько ночей я скрываюсь в этом углу, - и она показала рукой, ожидаю, пока ты уснешь. Я становлюсь на колени у твоего ложа и смотрю с обожанием на твое прекрасное лицо и плачу безмолвно. Вот уже пять долгих, бесконечных лет, как я тебя люблю, и люблю безнадежно, как безумная, как одержимая. Отвергнутая тобой, я тщетно старалась изгнать твой образ из своего сердца, - ничто не помогло мне. Сжалься, сжалься надо мною!.. Не отталкивай меня, Спартак; если ты еще раз отвернешься от меня с презрением, ты можешь сделать меня способной на все, на все.., даже на самые дикие и бесчестные поступки!
Схватив руку Спартака, влюбленная девушка покрывала ее горячими поцелуями. При этом взрыве слов и страстей, лицо Спартака то пылало жаром, то становилось белым как мел; он чувствовал как дрожь пробегает по нему, и все крепче сжимал медальон с локонами Валерии и Постумии, - только в этом талисмане он мог черпать силы, чтобы устоять против очарования прекрасной гречанки. Наконец он мягко отнял свою руку и почти с отеческой добротой сказал:
- Успокойся.., успокойся.., глупенькая... Я люблю другую женщину, она меня сделала отцом. А ты знаешь, что у Спартака одна только вера, и как, отдав всю душу делу угнетенных, он будет жить и умрет за него, так он не полюбит никогда другую женщину... Поэтому выбрось всякую мысль обо мне из твоей разгоряченной головки.., перестань говорить о любви.
- А!.. Божественные Эриннии! - воскликнула глухим голосом, скрежеща зубами, Эвтибида, которую Спартак при последних словах мягко, отстранил от себя. - Валерия, ненавистная, проклятая Валерия, она отрывает тебя от моих ласк, от моих поцелуев!..
- Девушка! - воскликнул в негодовании Спартак, и лицо его стало мрачным и грозным. - Уходи из моей палатки, и пусть больше никогда ноги твоей здесь не будет; завтра ты отправишься с другими контуберналиями, назначенными в ставку Эномая.
Куртизанка с опущенной головой, кусая руки и с трудом заглушая рыдания, вырывавшиеся из ее груди, медленными шагами вышла из палатки. А Спартак, открыв медальон, покрывал поцелуями лежавшие в нем пряди волос.
Глава 16
ЛЕВ У НОГ ДЕВУШКИ
УБИЙЦА, ПОНЕСШИЙ НАКАЗАНИЕ
Эвтибида не была заурядной женщиной; разум у нее всегда подчинялся порыву страстей, а страсти были чрезмерны. С нежного возраста она была брошена похотливой волей развратного патриция в самые отвратительные, грязные оргии и бесстыдные сатурналии и потеряла два наиболее прочных щита, защищающих сердце женщины, - целомудрие и сознание дурного.
Она не знала удержу в желаниях: она добивалась того, чего желала, не считаясь ни с какими последствиями; для нее добром было удовлетворение ее желаний, хотя бы другие и страдали от этого, и с непоколебимым упорством, с дикой силой воли она всегда добивалась цели.
Пресыщенная наслаждениями, несметно богатая, окруженная поклонением наиболее изящных щеголей и богатых патрициев Рима, она увидела Спартака во всем блеске его красоты, его мужества и силы, победителем в кровавом бою в цирке. Как раз в это время жизнь для нее не представляла уже никакой привлекательности, никакого соблазна и не обещала уже никакого счастья. Увидев Спартака, она увлеклась им, думая, что ей легко удастся удовлетворить свой каприз, и предвкушала в своем пылком воображении опьянение этой новой любовью, которая пришла как раз кстати, чтобы нарушить монотонность жизни, ставшей для нее невыносимой.
Но когда на этом пути появились неожиданные препятствия, когда она увидела, что Спартак нечувствителен к ее прелестям - предмету желаний стольких сердец, когда она узнала, что другая женщина оспаривала власть над любимым человеком, неудовлетворенное желание и бешеная ревность воспламенили воображение куртизанки; бурно закипела ее кровь, мимолетный каприз превратился в дикую страсть, страсть, которая в такой порочной, энергичной и решительной душе, как у Эвтибиды, очень быстро дошла до крайности.
Она хотела забыть этого человека. Но ни разнузданные оргии, ни путешествие, в которое она отправилась, не излечили ее от несчастной страсти. Мысль о Спартаке преследовала ее повсюду и отравляла ей существование. Тогда она решила вновь испытать сердце гладиатора.
Со времени их первых встреч прошло уже четыре года; Спартак мог забыть Валерию, вероятно, уже забыл ее, и Эвтибида подумала, что настал момент, чтобы завоевать любовь фракийца. Она продала все свои драгоценности, собрала все свои богатства и явилась в лагерь гладиаторов, решив посвятить себя с безграничной преданностью восточной рабыни человеку, который зажег в ее сердце такую сильную страсть:
Если бы Спартак раскрыл ей свои объятия, она была бы счастлива, и, - кто знает? - вероятно, изменилась бы к лучшему, так как она чувствовала себя способной на любой благородный и мужественный поступок для того, чтобы завоевать любовь этого человека.
Она ждала, она надеялась, и она обманулась.., он ее отверг во второй раз... Она вышла из палатки вождя гладиаторов с лицом, искаженным от гнева и мокрым от слез, с сверкающими глазами, с краской негодования на лице, с отчаянием в сердце.
Она бродила, потеряв голову, по молчаливому лагерю, спотыкаясь о подпорки палаток, не замечая этого, натыкаясь на столбы веревочных загородок, окружавших места для лошадей.
Утренний ветер, жгучий и резкий, пронизывавший ее белоснежное тело, вывел ее из Оцепенения и вернул к действительности. Эвтибида завернулась в складки пеплума и, осматриваясь кругом, как в бреду или беспамятстве, постаралась собраться с мыслями и понять, где она находилась. Тут она заметила, что руки ее в крови, и вспомнила, как безжалостно она их искусала; остановившись, подняв свои зеленоватые глаза и покрытые кровью руки к небу, она мысленно, со всей силой своей глубокой ненависти, поклялась небесным богам отомстить за унижение и муки. И на крови, покрывавшей ее руки, она посвятила голову Спартака фуриям-мстительницам и богам ада.
На следующий день Спартак сообщил Эномаю, что посылает к нему на службу одного из своих контуберналиев.
Это не поразило Эномая, но он был изумлен, когда увидел прибывшую к нему Эвтибиду, которую он считал любовницей Спартака.
- Как?.. Ты?.. - воскликнул удивленный германец. - Именно ты - тот контуберналий, которого Спартак посылает в мое распоряжение?..
- Я.., именно я! - ответила девушка, на бледном лице которой заметна была серьезная озабоченность и глубокая печаль. - Почему ты так удивлен?
- Потому.., потому.., потому что ты Спартаку была дороже...
- Эх! - сказала с улыбкой горькой иронии девушка. - Спартак - человек добродетельный и Думает только о торжестве нашего дела.
- Но это не должно было помешать ему заметить, что ты прекрасная девушка, самая прекрасная из всех, которых освещало солнце Греции.
Должно быть красота Эвтибиды сильно поразила Эномая: медведь становился ручным, грубый дикарь превращался в любезного человека.
- Ты не думаешь, надеюсь, предлагать мне свою любовь? Я пришла сюда сражаться против наших угнетателей, и ради этого святого дела я оставила богатство и утехи любви. Учись у Спартака быть трезвым и сдержанным.
Произнеся эти слова надменным тоном, девушка повернулась к Эномаю спиной и ушла в соседнюю палатку, служившую жилищем для контуберналиев.
- Клянусь божественной красотой Фреи, матери всех вещей, эта девушка не менее красива и не менее горда, чем самая гордая и прекрасная из валькирий! воскликнул пораженный красотой и манерами гречанки Эномай.
Нетрудно было понять, что Эвтибида старалась влюбить в себя германца. Но кто бы мог сказать, с какой целью она добивалась этого? Вероятно, эта любовь не была чужда планам мести, которые она замышляла.
Как бы то ни было, но ясно, что такой женщине, как Эвтибида, одаренной столь необыкновенной красотой и обладавшей таким опытом в искусстве обольщения, нетрудно было завлечь окончательно в свои сети грубого и простодушного германца. Она очень скоро добилась полной и безграничной власти, над ним.
