Питер Акройд - Лондон: биография
Традиция нашла свое продолжение в сенсационных жизнеописаниях знаменитых преступников, по своей мелодраматичности ни на йоту не уступавших театральным постановкам с участием тех же героев. «Вы не можете себе представить, — писал Хорас Уолпол ближе к концу XVIII столетия, — какой нелепый ажиотаж царит вокруг узников из Ньюгейта: все стремятся на них поглазеть, скупают их портреты и читают о них книги, которые раскупаются не хуже мемуаров маршала Тюренна». Несколькими десятилетиями раньше Свифт сатирически изобразил этот ажиотаж в рассказе о том, как Тома Клинча везли на эшафот:
Служанки вздыхали, смотря ему вслед:«Ах, какой симпатичный! Стыда у них нет!»
В XIX веке было написано эссе о «Восхищении публики великими ворами», автор которого замечает, что в предыдущем столетии англичане «кичились дерзостью своих разбойников не менее, чем достижениями своих войск». Отсюда и огромный успех «Ньюгейтского календаря» — таково название альманаха, публикация которого началась в конце XVIII века; первый его номер назывался «Сведения о злоумышленниках, или Новый Ньюгейтский и Тайбернский календарь», и популярность его была сравнима с популярностью «Книги мучеников» Фокса в середине XVI столетия или общеизвестных легенд о святых в эпоху Средневековья. Ее можно сравнить даже с популярностью сказок в начале XIX века. Двусмысленность этого «тюремного» жанра еще более усугубилась с появлением так называемого «ньюгейтского романа», возникшего примерно в ту же пору, — на этой волне добились широкого признания такие литераторы, как Харрисон Эйнсуорт и Булвер-Литтон. Любопытно, что и обитатели самого Ньюгейта питали пристрастие «к легкой литературе… романам, модным песенкам, пьесам, книгам». Все в обществе подражали друг другу.
Тон этих сочинений также был двусмысленным — не то восторженным, не то обвиняющим. Подобное же отношение обычно вызывали такие уличные достоинства, как сноровка и хитрость, умение притворяться и обманывать. В конце 1740-х весь Лондон превозносил ловкость некоего «Малыша Кейси», девятилетнего карманника. За сорок лет до него на улице промышляла Мэри Янг по кличке «Воровка Дженни»: она притворялась беременной и, спрятав под одеждой искусственные руки, с легкостью обчищала чужие кошельки и карманы. Лондонцы восхищались ею за «расчетливость, сообразительность и актерский талант».
Несколько позже в городе развернул свою деятельность Чарлз Прайс, или «Старый Пройдоха», — он занимался хитроумными подделками и сбывал фальшивые банкноты, тщательно гримируясь под разных людей. Это был «плотный мужчина средних лет», но он часто притворялся дряхлым и немощным, надевая «длинный черный камлотовый плащ с широкой накидкой, завязанной под самым подбородком». Еще он носил «шляпу с большими опущенными полями и зеленые очки или зеленый козырек на глазах» — другими словами, одевался как «старик» с театральных подмостков.
На исходе XIX века большим мастером перевоплощения слыл преступник по имени Чарлз Пис: сын слесаря, он жил как обычный английский домовладелец попеременно в Ламбете и Пекеме. Однако, «выдвинув нижнюю челюсть, он мог совершенно изменить весь свой облик. Порой он притворялся одноруким, пряча вторую руку под одеждой… Полиция заявляла, что даже без помощи грима, парика и прочих специальных средств он умел так менять свою внешность, что его невозможно было узнать». Он сконструировал складную лестницу восьми футов длиной, которая в сложенном виде становилась пятнадцатидюймовой (то есть вшестеро короче), и прятал ее под мышкой. Когда-то он был уличным музыкантом и потому питал большую любовь к скрипкам; он даже наловчился красть их, хотя иногда они мешали ему скрыться с добычей. После его смерти на эшафоте коллекция принадлежавших ему инструментов была выставлена на продажу с аукциона. Но главным его талантом в глазах лондонской публики, всегда обожавшей зрелища и лицедейство, было, конечно же, умение перевоплощаться. В «Черном музее» Скотленд-ярда хранились синие очки, «с помощью которых он создавал свой излюбленный образ — старого чудака-философа».
Он был также хладнокровным бандитом, убивавшим всех, кто вставал у него на пути, поэтому восхищение его актерским даром несколько умерялось отвращением, которое вызывала его жестокость. «Ньюгейтский календарь» вообще изобилует рассказами о самых разнообразных зверствах — в пример можно привести хотя бы «Историю об ужасных измывательствах Элизабет Браунриг над ее служанками». Браунриг была повитухой, которой попечители прихода Сент-Данстан вменили в обязанность «помогать разрешаться от бремени бедным женщинам из работного дома». В ее доме на Флер-де-Ли-корт близ Флит-стрит было несколько служанок, девушек без гроша за душой, и она систематически издевалась над ними, мучила и убивала их. Осенью 1767 года, когда ее вели на казнь, лондонская толпа кричала, что «она отправится в ад» и «ее заберет дьявол». После смерти ее тело было анатомировано, а скелет выставлен в музее Хирургического общества.
Подобные события повлекли за собой возникновение и другого жанра — так называемых «предсмертных исповедей». Иногда их действительно составляли сами преступники, которые часто с упоением читали в камерах свои «Последние речи», но обычно эти мрачные нравоучительные тексты писал ньюгейтский «ординарий», то есть священник, подготавливавший заключенных к смерти. Затем город становился сценой, где ради устрашения и развлечения столичной публики разыгрывались жестокие спектакли.
У Артура Конан Дойла есть рассказ о том, как Шерлок Холмс разоблачил мошенника, притворявшегося нищим. Герой «Человека с рассеченной губой», преуспевающий предприниматель из кентских пригородов Невилл Сент-Клер, каждое утро ездил в Сити и каждый вечер возвращался с Каннон-стрит электричкой, которая отправлялась оттуда в четверть шестого. Однако затем выяснилось, что у него была тайная квартира на Аппер-Суондам-лейн (это «грязный переулок» к востоку от Лондонского моста), где он перевоплощался в «угрюмого калеку» с «ярко-рыжей шевелюрой и бледным лицом, изуродованным чудовищным шрамом» и шел торговать спичками на Треднидл-стрит. Эта новелла была опубликована в 1892 году в цикле «Приключения Шерлока Холмса». Двенадцать лет спустя на Бишопсгейте продавал спички нищий, хорошо известный всей округе, потому что он был «парализован… часто видели, как он с трудом тащится по обочине — голова его свешивалась набок, все конечности сотрясала сильная дрожь, одну ногу он волочил за собой, а правая рука у него была сухая и неподвижная. В довершение к этой ужасной картине его лицо было искажено самым невероятным образом». Это слова из книги старшего инспектора городской полиции Эрнеста Николлса «Преступления в пределах одной квадратной мили». Осенью 1904 года молодой констебль из того же полицейского участка решил проследить за этим торговцем спичками и обнаружил, что, дотащившись до Кросби-сквер, парализованный нищий «выходил с другого ее конца стройным юношей». Он оказался джентльменом по имени Сесил Браун Смит, который имел дом «в фешенебельном пригороде Норвуде» и вел безбедное существование на подаяния тех, кто проходил мимо него на Бишопсгейте. Это — любопытное совпадение, если не сказать больше, и оно может быть причислено к длинному ряду странных совпадений, которыми богата жизнь в городе.
В той же книге о полицейских буднях рассказывается об окровавленной бритве, найденной за автобусным сиденьем; нашедший ее молодой человек медлил несколько дней, прежде чем отнести ее в полицию, поскольку года два-три назад он сам перерезал горло своей подружке именно таким орудием. Это выглядит так, будто сам город уличил преступника. История о «фальшивом» нищем может навести на мысль о том, что Сесил Браун Смит читал новеллу Конан Дойла и решил воспользоваться выдумкой писателя; однако возможно, что некоторым писателям удается подметить и запечатлеть в своих книгах подлинные уловки городских мошенников.
В любом случае, связь между реальным и воображаемым в мире преступлений не распалась и в XX столетии. Томми Стил играл Джека Шеппарда в спектакле «Где Джек?», Фил Коллинз был Кутилой Эдвардсом в «Кутиле», Роджер Далтри — Джоном Маквикаром в «Маквикаре», а двое исполнителей из «Балета Шпандау» изобразили братьев Крей в одноименной постановке. Традиция «Оперы нищего» и «Беггарс-буша» жива по-прежнему.
Глава 30
«Вареные раки» и прочее
Если злодеи становились героями, то полицейские служили вечной мишенью для насмешек. Создавая сатирический образ констебля Догберри[56] в комедии «Много шума из ничего», Шекспир следовал давней традиции лондонцев, которые всегда любили поиздеваться над представителями закона.
Поначалу «стражи», как называли блюстителей порядка в течение многих веков, действительно были часовыми, охранявшими городские стены. В одном документе 1312 года говорится, что «во все дневные часы два человека, вооруженных как должно, обязаны нести стражу у ворот, внутри или снаружи, дабы встречать тех, кто явится на коне или с оружием и пожелает вступить в Город». Но как же насчет внутреннего врага? Согласно обычаю, за порядком в каждом уорде следили «добрые люди», то есть попросту его жители, но в 1285 году была введена неофициальная система «народной» охраны: появились «стражи», которые подчинялись констеблю и должны были поддерживать порядок в своем районе. Каждый домовладелец, свободный от выполнения обязанностей бидля (церковного сторожа), констебля или мусорщика, время от времени отправлялся в дозор; увидев нарушителя, дозорные должны были поднимать крик, после чего хулигана ловили всем миром. В письменных источниках того времени встречаются сообщения о погонях за непокорными подмастерьями и арестах «ночных бродяг». Постоянно упоминаются также «буяны», которые пили, играли в азартные игры и избивали людей на улицах. Их хватали, сажали под замок, а наутро приводили к мировому судье.
