Мистра - Игорь Павлович Медведев
Таким образом, под власть Мистры собиралась значительная часть территории Пелопоннеса и крепостей. На востоке полуострова греческие владения достигли восточного берега Аркадии (до города Астроса), на западе — Каритены и на севере — крупного города Аковы. Из двенадцати бывших баронств Ахейского княжества под властью последнего остались лишь четыре: Патры, Велигости, Востица и Халандрица[127]. В 1321 г. Андроник Асан был отозван в столицу, и, очевидно, в это же время император Андроник II Палеолог, стремясь ослабить партию своего внука, назначил правителем Мистры великого доместика Иоанна Кантакузина[128]. Любопытно, что последний воспринял это назначение как ссылку в захолустные места империи (έν εσχαταις της 'Ρωμαίων γης)[129]. Так как династические интересы требовали присутствия Кантакузина в столице, то он с помощью Андроника Младшего и великого логофета Феодора Метохита постарался отделаться от этого назначения, ссылаясь на то, что в Пелопоннесе умер его отец и он не вынес бы пребывания в тех краях[130]. Тем не менее Иоанн Кантакузин сумел правильно оценить это «византийское захолустье», так как позднее (после своего восшествия на императорский престол, в 1349 г.[131]) послал своего младшего сына, деспота Мануила, правителем в Мистру. Этому событию, о котором сообщают почти все византийские писатели и хронисты, как современные, так и позднейшие,[132] исследователи придают особое значение. Исходя из того, что с этого момента и вплоть до турецкого завоевания (1460 г.) Мистра и провинция Морея управлялись членами царствующего дома (сыновьями императора или его братьями) — носителями деспотского титула считали, что указанным начинанием Иоанн Кантакузин положил начало созданию политического организма, который впоследствии приобрел государственные формы и юридический статус деспотата со столицей в Мистре. Однако в новейшей историографии вопрос о деспотатах в Византии оказался одним из наиболее спорных. Исследования Стирнона и особенно Ферьянчича показали, что звание деспота в Византии имело чисто титулатурный характер и не было связано с исполнением определенных функций. И если Стирнон в принципе не отрицает существования деспотатов в поздней Византии и только поправляет Найкола в том, что касается возникновения так называемого Эпирского деспотата, то Ферьянчич приходит к категорическому выводу, что история Византийской империи вообще не знала государственных образований, управление которыми вменялось бы в обязанности деспотов как таковых и которые бы назывались деспотатами[133]. Византийские владения в Морее, по его мнению, не составляли исключения: члены императорской фамилии получали их независимо от деспотского звания, которое они носили, как правило, задолго до назначения правителями Мистры[134]. Действительно, византийские источники никогда не обозначают владения империи на Пелопоннесе термином «деспотат»; и даже термин δβσποτάτον, которым у Сфрандзи называется Эпир,[135] можно объяснить заимствованием из западных источников. Но тот факт, что западные источники сплошь и рядом квалифицируют византийскую Морею как Despotatus,[136] говорит о том, что современники рассматривали эту провинцию как достаточно автономное, этатического типа образование. Фактически деспотат существовал, хотя римская идея единой и универсальной империи, лежавшая в основе византийской политической доктрины, исключала признание этого факта de jure. То же самое можно сказать и о более мелких раздачах отдельных владений членам царствовавшего дома, прежде всего сыновьям императора, в качестве апанажей. Ферьянчич склонен рассматривать данное явление как качественно новое для Византии, свидетельствующее о том, что развитие феодальных отношений в Византийской империи достигло большего размаха, чем было принято думать[137]. С этим можно согласиться, но опять же с учетом специфики Византии, где феодальные институты чаще всего существовали de facto, но не de jure. В данном случае византийцы прекрасно отдавали себе отчет в том, что раздел империи не соответствовал «древнему римскому обычаю» (κατά την έπίκοατήσασαν 'Ρωμαίοις άρχαιαν συνήθειαν) и что теория государства у византийцев противоположна той, которая принята у западных держав[138].
Возвращаясь к назначению деспота Мануила правителем Мистры, следует отметить, что сам Иоанн Кантакузин объясняет это анархией, царящей на полуострове: «Так как Пелопоннес был совершенно опустошен не только турками (в тексте υπό των Περσών) с их значительным флотом и латинянами Ахайи, подвластными князю, но больше всего самими жителями, которые постоянно вели междоусобные войны, грабили владения и убивали друг друга, и так как неукрепленные деревни были уничтожены иноземными врагами, а города, казалось, должны были быть совершенно оставлены жителями, император вознамерился проявить некоторую заботу о пелопоннесских делах. Не в состоянии сделать большего, он послал своего сына, деспота Мануила, с триерами управлять пелопоннесцами и проявлять всевозможную заботу»[139]. Однако думается, что прав Макарий Мелиссен, дополнивший хронику Георгия Сфрандзи сообщением о том, что Иоанн Кантакузин сделал своего второго сына правителем в Мистре, «желая, чтобы вся власть и управление находились у него и перешли по наследству к его сыновьям»[140]. Несомненно, династические соображения были одной из причин, продиктовавших Кантакузину эти чрезвычайные меры.
О Мистре времени правления Мануила (1349–1380) сохранилось очень мало сведений, хотя именно эта эпоха признается исследователями самой выдающейся в ее истории[141]. В частности, до нас совсем не дошли документы, исходившие от Кантакузинов. Благодаря рассказу самого Иоанна Кантакузина более или менее известны события первых лет правления Мануила. 26-летний деспот начал с того, что положил конец междоусобным распрям пелопоннесских феода лов-архонтов, «наказав зачинщиков и припугнув остальных»[142]. Был заключен мир с соседями-франками, и в короткое время, как утверждает Иоанн Кантакузин, «города вновь окрепли и, казалось, оправились от великих бед, страна заселялась, и Пелопоннес, который был пустыннее Скифии, стал возделанным (γεωργοομένη) и подавал надежды на будущее изобилие»[143]. Интересна попытка Мануила создать местный флот (τριήρεις κατασκευάζει), с помощью которого можно было бы охранять пелопоннесское побережье от турецких пиратов[144]. Поскольку общественная казна была небогата, а константинопольский двор, занятый более серьезными проблемами, не мог прийти ему на помощь, он решил собрать необходимые средства среди морейских архонтов[145]. Это привело его к столкновению с ними. За сбор денег добровольно взялся Лампудиос, один из представителей местной феодальной знати, который, воспользовавшись оказанным ему доверием, объехал весь полуостров, агитируя за восстание против деспота. Собравшись отовсюду, пешие и конные сторонники Лампудиоса выступили против деспота, «имея во главе самого Лампудиоса и других знатнейших». Деспот же, сопровождаемый 300 воинами (λογάδαις), которых он привел с собой из Константинополя, и небольшим отрядом албанских наемников, встретил Лампудиоса и его сторонников и без труда разогнал недисциплинированные войска мятежников[146].
Более серьезными для деспота явились события 1352 г., когда император Иоанн V Палеолог назначил
