Краткая история российских стрессов. Модели коллективного и личного поведения в России за 300 лет - Яков Моисеевич Миркин
Общество перенасыщено идеями коллективизма, оно пронизано «левизной». По опросам для 44 % социализм и порядок — синонимы, для 38 % социализм — это коллективизм, для 29 % он равнозначен справедливости. А что такое «капитализм»? Для 45 % — «власть узкой группы людей», для 28 % означает социальную незащищенность, для 23 % капитализм — синоним бедности. 17 % видят будущее России в «социализме» Швеции, 11 % — ура китайскому социализму, но только 9 % хотели бы в России общества по модели Германии, США, Франции, Великобритании (опрос в декабре 2020 г.)[10].
Большинство населения «влюблено в государство»: 65 % считают, что роль государства необходимо усилить в самых разных сферах, включая экономику и бизнес («Государство и общество», ВЦИОМ, опрос в январе 2021 г.). Всего лишь 28 % за то, чтобы вмешательство государства было минимальным. А какова главная обязанность государства? Для 96 % — оказывать социальную поддержку и заботиться обо всех. А о чем, собственно, заботиться! В первую очередь, здравоохранение и образование, на 3-м месте — «новые производства», обеспечение жильем — на 4-м (там же, ВЦИОМ). Они — «люди государевы»
Преобладающая философия жизни? «Работу и зарплату мне дает крупный (государство, бизнес), у него же я лечусь, отдыхаю, учусь сам и учу своих детей, получаю жилье или даже льготные ссуды на жилье. Мне это положено, для меня все это распределят и до меня и моей семьи доведут. Да, я служу у „них“, „они“ мне обеспечат стабильность, а на мой век мне хватит».
Такова философия службы, и она побеждает, пока есть сырье, пока на него есть спрос и потоки сырья и валюты могут обеспечить приемлемый уровень жизни.
Модель коллективного поведения жестко формирует модель общества / модель экономики (не без обратной связи, конечно).
Карта обществ. Наша модель
Какая модель экономики сложилась в России за 30 лет? Доля государства в капиталах 10 крупнейших национальных компаний: Россия — 88 %, Германия — 11 %, Франция — 17 %, Бразилия — 50 %, Индия — 59 %, Малайзия и Индонезия — 68–69 %, Китай — 96 % (2013, ВЭФ).[11] Наш главный тренд — рост влияния государства в экономике, все большая концентрация ресурсов, денег, мозгов в центре, в столицах. Укрупнение, усиление вертикалей по всем фронтам. Модель экономического роста — всё вокруг бюджета. Каждый крупный промышленник или аграрий добивается бюджетных субсидий, налоговых льгот, софинансирования из бюджета на что угодно (инвестиции, возмещение затрат на ссудный процент, лизинг, НИОКР, разницы в ценах и тарифах).
Но такая модель роста заранее обречена на поражение. Бюджет — не резиновый. Он не может выдержать и пушки, и масло, и инвестиции, и постоянную откачку средств в избыточные резервы. Так не бывает.
А что внизу? Экономика большинства регионов очень зависит от того, найдутся ли для них федеральные проекты. Удастся выбить средства — живы, цветем. Нет — всё хуже. А еще от того, какие расходы и какого размера дефициты бюджетов регионов удастся возместить из центра. В госфинансах та же логика — собрать как можно больше наверх, а потом частично раздать вниз.
Всё вместе — экономика вертикалей. Конечно, это не административная система (в ней Россия жила 70 лет). Нет 100 % собственности государства на предприятия. Нет на 100 % централизованного распределения ресурсов. Это не тотальное прямое управление, вечно не успевающее за жизнью, не «сталинская модель» экономики. Но все-таки — избыточная централизация. Крупнейшие активы сбиваются в пакеты, упрощаются — и ими управляют сверху вниз, с «командных высот экономики». То же — с землей. Доля госсобственности на землю выше, чем до 1917 г. А частные земли все больше укрупняются в латифундии, зависящие от преференций государства.
Это — экономика перевернутой пирамиды. В ее основании (семьи) слишком мало собственности. Семьи слишком зависят от куска «сверху». Малый и средний бизнес подавлен. Уже годами его доля не выше 20–22 % ВВП (в ЕС до 50–55 %).
В такой экономике служат, а не действуют. Конкурсы в вузы, где готовят служащих, зашкаливают. В ней неважно себя чувствуют инновации. Крупные структуры малоподвижны, плохо принимают все новое, особенно со стороны. Нет бульона из мелких генераций идей, когда все кипит.
Такая экономика неизбежно основана на взгляде, что люди — «вторая нефть», что они готовы жить и работать правильно, только если их принудить. Всегда желают выскользнуть, убраться в щели, там накопить жирку. Значит, нужно знать о них всё (надзор); извлечь у них всё, что им не нужно (налоги); изъять, что скрыли, копят в серости (жесткие законы и сила). Население должно быть прозрачно для властей. Из года в год наращивать учет, контроль, способность достать до каждого, когда он — «не туда».
В такой экономике вечны переделы собственности. Всегда времянки, потому что бизнес в любой момент может стать целью враждебного поглощения. Или объектом для укрупнения в госсекторе. Или будет мешать какому-то проекту. В ней не строят бизнес для следующих поколений. Взять свое — и исчезнуть.
В такой экономике, как ни борись с офшорами, бизнес будет стремиться вывести за границу капиталы, активы, прибыли. Многие годы Россия является чистым экспортером частных капиталов. Давным-давно доля офшоров во входящих/исходящих прямых иностранных инвестициях примерно 60–70 %.
Такая экономика неизбежно настроена на торможение. Низкая доступность кредита для бизнеса, сверхвысокий процент, избыточные налоги, тяжелейшие административные издержки, огосударствление, денежное опустынивание регионов — и, наоборот, сверхконцентрация ресурсов и собственности в Москве.
Что еще? Это «экономика наказаний», а не стимулов. Объемы Уголовного кодекса и Кодекса об административных правонарушениях выросли в три с лишним раза с момента их принятия.
В России огромный дефицит инвестиций, но зато — избыточные резервы. Фонд национального благосостояния (ФНБ, деньги из бюджета) в 2020–2021 гг. — больше 150 млрд долл. В начале 2020-х мы — 4-е в мире по международным резервам (больше 600 млрд долл.), 5-е по запасам золота у Центрального банка, но 11-е в мире по номинальному ВВП. Эти деньги (золото не в счет) долгие годы лежали за рубежом, не расходовались ни на инвестиции, ни на «социалку». В феврале — марте 2022 г. больше половины живых денег из международных резервов / ФНБ были заморожены на Западе.
В итоге — еле ползем. Многие годы
