Артур Конан-Дойль - Роковой выстрел
— Я уже начал объяснять, но могу повторить.
— Пожалуйста.
И я уселась внимательно слушать.
— Итак, — начал Чарли, — с каждой стороны выступает по десяти стрелков. Стреляют по очереди: сначала один из нас, потом один из них и так далее… понимаете?
— Да, это я понимаю.
— Стрельба начинается с дистанции в двести ярдов. Это — самая близкая из всех мишеней. По этой мишени мы даем пять выстрелов, потом — пять по следующей, более удаленной, и снова пять — по мишени в семистах ярдах расстояния. Вон она там, довольно высоко на откосе холма. Победителями считаются те, у кого больше очков. Поняли, в чем дело?
— О да, это очень просто.
— А знаете вы, что такое бычачий глаз? — спросил Чарли.
— Какое-нибудь пирожное? — наудачу сказала я.
Чарли был поражен глубиной моего невежества.
— Бычачий глаз — это черная точка в центре мишени. Если вы попадете в него, вам засчитывают пять очков. Вокруг этой точки начерчен кружок, которого вы не разглядите отсюда; он называется центром мишени; попадание в центр дает четыре очка. Остальная поверхность мишени называется «площадью» и дает попавшему три очка. Место попадания вы узнаете по цветному диску, который выкидывается маркером. Он же заделывает дыру в мишени от попавших в нее пуль.
— О, теперь я отлично все понимаю! — в восторге воскликнула я; — и знаете, что я думаю сделать, Чарли? Я буду записывать результаты каждого выстрела на бумажке и таким образом буду знать судьбу Роборо.
— Это будет великолепно, — смеясь, одобрил он мою идею, и большими шагами поспешил присоединиться к группе своих стрелков, потому что раздался звонок, возвещавший начало состязания.
Я заметила в траве кучку лежащих на ней людей в красных куртках.
Слева от этой группы лежала другая, в серых куртках.
— Бум!
Раздался выстрел, и из травы поднялось облачко синеватого дыму.
Фанни вскрикнула, и я радостно подхватила ее крик, потому что увидела белый диск, означавший попадание в бычачий глаз.
Этот выстрел принадлежал одному из стрелков из Роборо.
Мой восторг был, впрочем, скоро охлажден следующей пулей, принесшей пять очков армейцам.
Следующий выстрел снова попал в «быка», но был моментально отквитан противной партией.
К концу отдела стрельбы на короткую дистанцию обе группы стрелков имели по сорок девять очков из максимума в пятьдесят, то есть игра вышла вничью.
— Это становится интересно, — сказал Чарли, подходя к трибуне. — Через несколько минут мы приступим к дистанция в пятьсот ярдов.
— О, Чарли, — вне себя от волнения вскричала Фанни, — ради Бога не осрамитесь!
— Я сделаю все, что могу, — весело уверил ее Чарли.
— Пока что вы все время попадали в глаз, — вмешалась я.
— Да, но это не так легко, когда приходится подымать мушку. Но мы сделаем все, что в наших силах. Они набрали себе отличных стрелков на большие дистанции. Подите сюда на минуту, Лотти.
— В чем дело, Чарли? — спросила я, когда он отвел меня в сторону.
Я видела у него на лице выражение тревоги.
— Опять этот субъект, — недовольно проворчал он. — И кой черт принес его сюда? А я уж думал, что мы никогда не встретимся с ним.
— Какой субъект? — заикаясь, спросила я, чувствуя, как сердце у меня сжимается каким-то смутным предчувствием.
— Да эта шельма-швед, как его… Октавий Гастер.
Я проследила глазами за взором Чарли и убедилась, что он прав.
На бугорке, совсем близко от того места, где лежали стрелки, чернел высокий угловатый силуэт иностранца.
Он как будто не обращал никакого внимания на сенсацию, производимую его странной фигурой среди окружавшей его толпы плотных, грубо сколоченных крестьян.
Он вытягивал то в одну, то в другую сторону свою длинную худую шею, как бы отыскивая кого-то.
Его взор упал на нас с Чарли в тот самый момент, когда мы внимательно смотрели на него; несмотря на отделявшее нас расстояние, мне почудилось, что глаза его сверкнули лучом ненависти и торжества.
Мной овладело странное предчувствие, я обеими руками уцепилась за руку любимого человека.
— О! Чарли, — вскричала я, — не покидайте меня, откажитесь от участия в состязании — придумайте какой-нибудь предлог и поедемте домой!..
— Какие глупости, малютка моя, — весело смеясь, перебил он. — Чего вы так вдруг испугались?
— Это он, все он!
— Не будьте же такой глупенькой, дорогая. Судя по вашим отзывам о нем, это выходит не человек, а какой-то полубог. Но вот и звонок. Нам надо расстаться.
— Хорошо, — вскричала я, идя вслед за Чарли, — тогда обещайте мне не приближаться к нему!
— Хорошо, хорошо.
Мне пришлось удовольствоваться этой уступкой.
Глава VIII
Стрельба на дистанцию в пятьсот ярдов тоже вышла очень горячей и интересной.
Вначале Роборо опередило противников на два очка, но потом ряд попаданий в бычачий глаз одного из лучших стрелков последних склонило победу на их сторону.
Этот отдел состязаний кончился поражением нашей группы, уступившей армейцам три очка — результат, встреченный громом аплодисментов плимутцев и вытянутыми лицами крестьян.
Все время стрельбы Октавий Гастер оставался неподвижен и бесстрастен на бугорке, на котором поместился с самого начала.
Мне казалось, что он мало обращает внимания на зрелище: он стоял, повернувшись вполоборота к маркерам у мишеней и бесцельно устремив глаза вдаль.
Один момент он обернулся ко мне профилем.
Мне почудилось, будто его губы быстро двигаются, точно шепча молитву. Возможно, впрочем, что это был лишь обман зрения, вызванный вибрацией горячего летнего воздуха.
Как бы там ни было, но я ясно помню, что видела движение этих губ.
Скоро было приступлено к стрельбе на наибольшую дистанцию, результат которой должен был решить исход всего состязания.
Стрелки из Роборо приступили к делу с мрачной решимостью наверстать упущенные три очка; с другой стороны, и пехотинцы давали себе слово не уступать.
Послышались выстрелы.
Волнение зрителей возросло до такой степени, что они сгрудились кругом стрелков и разражались взрывом аплодисментов при каждом попадании в бычачий глаз.
Мы, со своей стороны, тоже поддались общему увлечению, сошли с трибуны и смешались с толпой, решаясь терпеливо вынести толкотню и давку, лишь бы не упустить ничего из работы наших чемпионов.
Солдаты набили себе семнадцать очков, наши — шестнадцать.
Местные жители были сильно разочарованы. Тем не менее положение улучшилось, когда обе стороны сравнялись на двадцати четырех, и прояснилось окончательно, когда наши считали за собой тридцать два против тридцати их противников.
Но теперь надо было еще отвоевать три очка, потерянных на средней дистанции.
Мало-помалу число очков возрастало, и обе команды делали отчаянные усилия обеспечить за собой победу.
Но вот по толпе пронеслась волна дрожи: последний из красных курток сделал выстрел; у наших был еще выстрел, у солдат было лишку на четыре очка.
Мы, женщины, вообще говоря, очень равнодушны ко всякого рода спорту, дошли до такой степени увлечения, что были совершенно поглощены состязанием, которое должно сейчас решиться в пользу той или другой партии.
Если последний из наших чемпионов выбьет бычачий глаз, игра была за нами.
От этого последнего выстрела зависела судьба серебряного кубка, славы лучших стрелков и закладов, державших нашу сторону.
Читатель легко поймет, что мой интерес к зрелищу мог только возрасти, когда я, вытянув шею и поднявшись на цыпочки, увидала, что Чарли с величайшим хладнокровием вкладывает в свое ружье свежий патрон.
Итак — честь Роборо всецело зависела от его талантов. Именно это обстоятельство, должно быть, и дало мне силы протолкаться через толпу и занять место в первом ряду зрителей, откуда можно было видеть решительно все.
По обе стороны от меня стояли два гигантского роста фермера; дожидаясь желанного выстрела, я не могла не прислушаться к их разговору, шедшему поверх моей головы, на грубом девонском наречии.
— Ну и портрет у этой длинноногой цапли, — сказал один.
— А, да, — добродушно согласился другой.
— Да ты посмотри на него. Ты никогда не видал его раньше?
— Ей-ей, Джек, я и так поверю тебе. Но смотри-ка — он пузыри начинает пускать, точь-в-точь как та собака фермера Ватсона — помнишь, та маленькая, что подохла от бешенства.
Я оглянулась, чтобы поглядеть на предмет их наблюдений и сразу же увидала доктора Октавия Гастера, о котором я успела совсем забыть в увлечении состязанием.
Лицом он стоял ко мне, но мне было ясно, что он не видит меня.
Его взгляд был неподвижно устремлен на половину пути между мишенью и им самим.
До этого момента я не видела ничего, что было бы достойно сравнения с напряженностью его взгляда, от которой белки его глаз налились кровью и выпучились, между тем как зрачки сузились до последней степени возможности.
