Валерий Замыслов - Горький хлеб (Часть 3)
Толпа хмуро слушала приговорный лист, тихо перекидывалась словами.
- А ведь про этого Якимку нам дед Терентий только что сказывал. Вот и сгиб человек. Эх, жизнь наша горемычная, - наклонившись к Иванке, невесело вымолвил Шмоток.
Болотников молча смотрел на Якима, который напоминал ему чем-то отца. Такой же высокий, костистый, с глубокими, умными и усталыми глазами.
- А приказной дьяк заключил:
"И указал великий государь и царь всея Руси Федор Иоанович оного воровского человека казнить смертию..."
В толпе недовольно заговорили:
- Невинного человека губят.
- Царь-то здесь ни при чем. Это татарина Годунова20 проделки.
- За правду тяглеца казнят. Верно, он в народе сказывал - не его, а Бориску бы на плаху...
В толпе зашныряли истцы и земские ярыжки. Одному из посадских, проронившему крамольное слово, вдели в руки колодку и поволокли в приказ.
Якиму Михееву развязали руки, передали свечу монаху с иконкой Спаса. Один из стрельцов подтолкнул бунташного человека бердышом в спину к помосту.
Яким повел широким плечом - стрелец отлетел в сторону.
- Не замай, стрельче, сам пойду.
Угличанин поднялся на помост. Ветер взлохматил черную, как деготь, бороду, седеющие кудри на голове.
Палач приосанился, ловко и игриво подбросил и поймал топор в воздухе.
- Клади голову на плаху, Якимка.
Тяглец сверкнул на палача очами, молча повернулся лицом к колокольне Ивана Великого, истово перекрестился, затем низко поклонился народу на все четыре стороны, воскликнул:
- Прощайте, православные. От боярских неправд гибну, от Бориски злодея...
К посадскому метнулись стрельцы, поволокли к палачу. Яким оттолкнул служивых, сам опустился на колени и спокойно, словно на копну мягкого сена, положил голову на плаху.
Палач деловито поплевал на руки и взмахнул топором. Голова посадского глухо стукнулась о помост.
Болотников сжал кулаки, кровь прилила к смуглому лицу, и на душе все закипело, готовое выплеснуться горячими и злыми словами в угрюмую, притихшую толпу.
- Уж больно ты в лице переменился. Идем отсюда, Иванка.
- Смутно мне, Афоня. Впервой вижу, как без вины человека жизни лишают и топором голову рубят. Отчего так все горько на Руси? Где ж правда?
- Правда у бога, а кривда на земле, парень. Уж такое дело сиротское, вытаскивая молодого страдника из толпы, сказал бобыль.
- Да нешто так жить можно: все терпи и назад оглядывайся, - зло проговорил Болотников.
- А ты близко-то к сердцу все не примай, Иванка. Оно и полегче будет. Плетью обуха не перешибешь...
Глава 32
ОСЛУШНИКОВ В ПОДКЛЕТ!
На Никольской улице, возле государева Печатного двора, Афоня Шмоток спросил посадского в синей однорядке:
- Не скажешь ли, милок, где тут хоромы князя Андрея Андреевича Телятевокого?
- За Яузой, на Арбате, на Воронцовском поле, близ Вшивой горки, на Петровке, не доходя Покровки, - озорно прокричал посадский и шмыгнул в переулок.
- Будет брехать, типун те на язык, - крикнул ему вдогонку Афоня и заворчал. - Ну и народец, ничего толком не дознаешься.
Спросили старичка в драном армяке, с холщовой сумой за плечами. Тот молча указал на монастырь Николы Старого, за которым виднелись богатые хоромы царева стольника Телятевского.
Наряден и причудлив рубленый терем. Башни узорчатые, кровли живописные, над крыльцами шатровые навесы, с витыми столбами, затейливые решетки да резные петухи.
Гонцы подошли к бревенчатому тыну. Болотников постучал в калитку. Из открывшегося оконца высунул пегую бороду старый привратник.
- Кого надось?
- Дозволь к князю пройти, батюшка, - просяще вымолвил Афоня.
- Ишь чего захотели, князя им подавай! Велико ли дело у вас к государю нашему?
- Велико, друже. Из вотчины к князю миром посланы, челом бить от крестьян.
- Недосуг нонче Андрею Андреевичу. Только и дел у него мужиков принимать, - строго вымолвил привратник и захлопнул оконце.
- Деньгу доставай, Иванка, иначе не допустит. Здесь на Москве и шагу без денег ступить нельзя, - шепнул Болотникову бобыль и вновь забарабанил в калитку.
- Уж ты допусти к князю, батюшка. Дело наше неотложное. Прими от нас полушку за радение.
Привратник высунул в оконце руку, зажал в пятерне монету и показал гонцам куклш.
- Ишь чего удумали. Нешто доступ к князю полушку стоит, - хмыкнул в пегую бороду привратник и, вдруг, страшно выкатив глаза, закричал, потрясая кулачищем:
- А ну плати алтын, а не то собак со двора спущу, нечестивцы!
- Ну и дела, - сокрушенно качнул головой Болотников. Однако пришлось снова раскошеливаться.
Привратник после этого заметно потеплел, распахнул калитку и окликнул возле терема статного парня в легком темно-зеленом кафтане.
- Якушка! Допусти мужичков к князю.
Челядинец сошел с красного крыльца, неторопливо, поигрывая кистями рудо-желтого кушака, окинул пытливым зорким взглядом гонцов и приказал распахнуть кафтаны.
- Али мы лиходеи какие? Нет при нас ни ножа, ни пистоля, - проговорил Афоня.
- Кто вас знает. Из Богородского села что ли наехали? Ну, айда к князю, - весело проронил Якушка.
Челядинец, однако, в терем не пошел, а повел страдников вглубь двора, где раскинулись многочисленные княжьи службы, конюшни, поварни, погребки, клети, мыльни и амбары. Затем потянулись заросли вишневого сада.
- Ты куда это нас ведешь, молодец? - недоумевая, спросил Афоня.
- Иди и не спрашивай, - оборвал бобыля Якушка.
В глубине сада, возле темного замшелого приземистого сруба, высокий мужик в белой полотняной рубахе и кожаных сапогах махал широким топором по толстенной и сучковатой дубовой плахе.
Дровосек взмахнул раз, другой, но кряж неподатлив. У мужика аж вся спина взмокла.
Якушка остановился в шагах пяти от дровосека, предупредительно поднял палец над головой. Болотников пожал плечами, присмотрелся и высказал громко:
- Разве так плаху колют, друже? Ты ее комлем вниз поставь да вдарь как следует меж сучьев.
Мужик воткнул топор в кряж и обернулся. Гонцы оторопели: перед ними стоял князь Андрей Телятевский. Слыхано ли дело, чтобы государев стольник мужичью работу справлял. Не зря, видимо, в народе говорят, что с чудинкой бывает князь Телятевский.
О том же и Якушка подумал. У князя, что ни день, то причуда. Любит мирской работой потешиться. Еще неделю назад наказал: "Приготовь мне, Якушка, с полсотни плах посуковатей. Топором разомнешься - силу приумножишь". Вот теперь каждый день и балуется с топором. Ну, потеха!
Князь Андрей Андреевич грозно насупил брови, хотел прикрикнуть на дерзкого парня, но сдержался.
- А ну, бери топор, кажи свою сноровку.
Болотников смутился, замешкался. Князь сбросил рукавицы и выжидал, подперев бока руками.
Была не была! Шагнул Иванка к неподатливому кряжу, перевернул другой стороной, поплевал на руки и что было сил ударил топором посередине плахи. Кряж распался надвое.
- Ловко вдарил. Хвалю. Это ты, кажись, на ниве с Мокейкой схватился?
- Я, князь, - отбросав топор в сторону, с легким поклоном сказал Болотников.
- Ко мне в дружину пришел?
- Пахарь я, князь. Куда уж мне до дружины. Прислал меня мир до твоей милости.
- Отправную грамоту от приказчика привез?
- Грамоты с собой не имею. Крестьяне гонцом послали к тебе, князь, челом ударить. А приказчика мы не спросились.
Телятевский нахмурился, заходил вдоль сруба, затем приказал Якушке:
- Ослушников до моего указу в подклет сведи.
Афоня Шмоток повалился на колени, взмолился:
- Выслушай нашу нуждишку, батюшка Андрей Андреевич. В деревеньках и на погостах мужички обнищали, ребятенки мрут...
Князь, не желая выслушивать мужика, резко повернулся и зашагал к терему. На ходу сердито бросил своему любимому челядинцу,
- Смердов в подклет. А тебя кнутом укажу пороть, чтобы знал, как мужиками князю докучать.
Глава 33
КНЯЖЬИ ЗАБОТЫ
Стуча посохом, в палату вошел старый дворецкий в долгополом аксамитном21 кафтане.
- Прости, батюшка Андрей Андреич. Из Вологды приказчик Гордей прибыл.
- Зови немедля. Гордей мне надобен, - проговорил князь.
Гордей черен, дороден. Лицо округлое, глаза пронырливые, пушистая широкая борода до ушей. На нем суконная однорядка, опоясанная малиновым кушаком и сапоги из юфти с медными подковками.
- Засиделся ты что-то в Вологде, Гордей. Ишь как отъелся на княжьих харчах.
- Зря хлебушек не ем, князь, - с достоинством зачал приказчик и, расправив густую бороду, поведал князю о своем долгом сидении. - Не в одной я Вологде был. Наезжал в Псков да Новгород. По торгам ходил, в монастыри наведывался. Все изведал доподлинно и с торговыми людишками по рукам ударил. По двадцать алтын за четверть хлебушек теперь можно сбыть. Самое время приспело, князь.
Телятевский заметно оживился. Поднялся с лавки, заходил по палате, прикидывая в уме барыши.
- Вот за то хвалю, Гордей. Коли хлеб по такой цене сбудешь, награжу щедро.
