В Розанов - Перед Сахарной
— Гостья улыбнулась и начала пить…
В тот же момент, как бы отделись от земли… она оставила Баубо внизу, а сама поднялась в сонм олимпийских небожителей, около Зевса, Хроноса, Урана, Геры, Гелиоса, Аполлона, получив имя поклоняемой «Деметры».
Таким образом, миф… миф и «таинства» греческие… учили и открывали избранным и немногим, что то, около чего мы девятнадцать веков ставим «не знаю», — существует и никакими гонениями не могло быть истреблено, ибо оно протягивает нить связи между землею и небом… И что происхождение «существа человека» не предполагаемо — божественно, а фактически — небесно и божественно, а обнаруживается это в неистребимом инстинкте людей, хотя бы очень немногих, повторять неодолимо «ни к чему не нужное», «ни из чего не истекающее», вполне «анормальное», если не признать суть небесную в сем: и тогда вот это adoratio et divinatio становится понятно, нормально и естественно.
? 1. Но это — есть.
? 2. Стало быть — суть небесная.
Арх. Хрисанф ни одним словом не сопровождает сообщения Климента и Арновия. Но замечательно, что Катков в «Очерках греческой философии» [30] тоже говорит «о шутках Баубо»: но и принимает их за «шутки», «шутливость», за «игру» с богинею, не догадываясь, что под видом и зрелищем шутящей Баубо греки излагали таинства. Нужно бы посмотреть у С. Н. Трубецкого в «Метафизике Древней Греции», да лень. М. б., мои былые друзья справятся.
Египтянки, провожая в Серапеум нового Аписа, заглядывали в глаза юношам и напевали из Толстого
Узнаем коней ретивыхПо таким-то их таврам.Юношей влюбленныхУзнаем по их глазам. [31]
Тут встретил их пьяный Камбиз:
Из Толстого?! Запрещено! Святейшим Синодом!
И пронзил Аписа.
________
В Мюнхене я видел останки-мумии Аписов. Увы, мертвые они были отвратительны. Чудовищные бока и страшенные рога. Умерший даже архиерей не стоит живого дьячка. И вот, когда Апис пал, о нем запели:
«— Умер!.. Умер, Возлюбленный!..» — «Женщины рвали на себе одежды и посыпали головы землею» (истории религий).
________
Так и египтянки, вспоминая длиннокудрого Владимира Соловьева, при выходке пьяного Камбиза, — процитировали из него:
Ныне так же, как и древле,Адониса погребаем…Мрачный стон стоял в пустыне,Жены скорбные рыдали. [32]
Дьякон подтягивает:
И ныне и присно и во веки веков.
* * *
Что я так упираюсь [+]? Разве я любил жизнь?
Ужасно хорошо утро. Ужасно хорош вечер. Ужасно хорош «встречный человек при дороге».
И мои три любви.
(на Забалканском, дожидаясь трамвая;
собираемся в Сахарну) (яркое солнечное утро).
* * *
Пьяный сапожник да пьяный поп — вся Русь. Трезв только чиновник, да и то по принуждению. От трезвости он невероятно скучает, злится на обращающихся к нему
и ничего не делает.
(на полученном письме со стихотворением; любящее) (в трамвае на Забалканск.).
* * *
…да ведь и оканчивается соском, как в обыкновенном детском «рожке» («выкормили ребенка на рожке»). Даже снизу углубленьице есть — для положения языка: чего нет в детской соске.
Приспособленность, соответствие, сгармонированность — большая, чем в необходимейшем питании детей. Для чего?
5000 лет смотрели и не видели. Розанов увидел. Первый
……….Какое изумительное открытие Небесной Гармонии.
(на пути в Сахарну).
* * *
Никогда не упрекайте любовь.
Родители: «увидите ли вы любовь детей, не говорите им, что еще „не пришла пора любить“». Они любят и, значит, любят, и — значит, пришла их «пора». Та другая, чем была у вас «пора», и она вам неизвестна, ибо вы другого поколения и другой души и других звезд (гороскоп).
И вы, дети, когда уже бородаты и кормите своих детей, не смейте делать изумленных глаз, увидев, что отец или мать начали опять зарумяниваться. Не отнимайте радости у старости. Ибо Саре было 90 лет, когда она услышла: «У нее родится сын». И засмеялась. Но Бог услышал, как она засмеялась за дверью, и сказал мужу ее, столетнему (Аврааму): «Чего она смеется: хоть 90 лет, жена твоя родит от тебя младенца, и произойдет от нее множество народа».
Ей уже не хотелось: но теперь она захотела, видя и узнав от мужа, что захотелось Богу.
Ибо Он — Великий Садовод. И не оставляет пустою ни одну кочку земли. И поливает бесплодное и удабривает каменистое, и всему велит производить семя.
Верьте, люди, в Великого Садовода.
И страшась отмщения Его, ибо Он мститель за поруганную любовь, никогда не улыбайтесь о ней.
Услышите ли о ней, увидите ли — благословите и останьтесь серьезны.
Что бы и когда ни услышали — не улыбайтесь.
Ибо улыбнуться о ней — значит лишить любовь надежд. Между тем любовь есть уже надежда, а надежда есть уже любовь к тому, на что надеется.
И не отнимайте крыл у любви: она всегда летит. Она всегда ангел, и у всякого.
(10 мая; услышав рассказ о Джорж
Элиот и Т.; дай Бог обоим счастья).
* * *
Я отростил у христианства соски…
Они были маленькие, детские; неразвитые. «Ничего».
Ласкал их, ласкал; нежил словами. Касался рукой. И они поднялись. Отяжелели, налились молоком.
Вот и все.
(моя роль в истории) (7 мая; жду возле Технологического трамвая) (сборы),
* * *
«У нее голубые глаза», — сказал древнейший завет о любви и насадил для нее рай сладости.
— Нет, глаза у нее черные, — сказал второй завет о любви. И указал ей могилу.
С тех пор любят украдкой, и тогда счастливо. А если открыто, то «все уже сглазили».
(8 мая, вагон; едем в Сахарну).
* * *
Целомудренные обоняния… И целомудренные вкушения… То же в лесу, что здесь.
И если в лесу невинны, почему виновны здесь?
(вагон; близ «Барановичи»; 9 мая)
----------
Комментарии А.Н.НиколюкинаЛетом 1913 г. В. В. Розанов отдыхал вместе с семьей в Бессарабии, в имении Е. И. Апостолопуло — Сахарна. Записи этого года составили книгу, получившую название «Сахарна» и разделенную писателем на три части: «Перед Сахарной», «Сахарна», «После Сахарны». По тону, характеру, манере книга непосредственно примыкает к «Уединенному» (1912) и «Опавшим листьям» (1913, короб 2-й — 1915). В предисловии к «Сахарне» намеренная нелитературность, свобода письма, интимность и доверительность тона утверждаются Розановым как принципиально значимые для него:
«Ах, книги, книги… Сочинения, сочинения… Что-то несется в душе. Кому? Зачем? Знаем ли мы источник, корень написанного? В особенности, понимаем ли мы смысл написанного, и автор и читатель? Читает книгу одно поколение, читает книгу другое поколение. Всем она одно скажет? Я думаю, смысл книг, как и растений, и цивилизаций, и каждого из нас, смертных, уясняется окончательно лишь тогда, когда мы или вот книги — умрем.
Что пишу? Почему пишу? А „хочется“. Почему „хочется“? Господи, почему Ты хочешь, чтобы я писал? А разве без Твоего хотенья я написал хоть одну строку? Почему кипит кровь? Почему бежит в жилах? Почему сон? Господи, мы в Твоих руках, куда же нам деться?
Мне кажется, кому не соответствует книга, — не должен ее читать. Не пришло время, не пришла минута. Не настало „такого настроения“. Или „такое настроение“ прошло. Ах, мы страшно разные люди, и бесконечно разны наши минуты.
А если так бесконечно разнообразен мир, не всякие ли книги, в сущности, „должны быть“. „Распустим немного губы“, не будем сжимать их. Холоду, суровости, в сущности, слишком много. Ну, вот мы сжали губы и замолчали. Какой толк? Даже чаю напиться нельзя без беседы.
Зачем гордо замыкаться в себе? Зачем вообще всякое недоверие друг к другу? Мы все люди и ужасно слабы. Но уже сказав „слабы“, выиграли в силе, потому что выиграли в правде. Не нужно абсолютностей. Господь с ними. Ограничимся ограниченностью, кой-какой помощью друг другу, и вообще будем вместе.
Книга, в сущности, — быть вместе. Быть „в одном“ со мною, и, пусть верит читатель, я буду „с ним“ в его делишках, в его дому, в его ребятках и верно приветливой милой жене. „У него за чаем“.
Не будем, господа, разрушать „русскую компанию“. И вот я издаю книгу»
(Литературная учеба. — 1989 — № 2. — С. 89).
Первая часть («Перед Сахарной») печатается по корректуре невышедшей книги (ЦГАЛИ, ф. 419, оп. 1, ед. хр. 227).
Примечания
1
Шура — А. М. Бутягина, дочь В. Д. Розановой от первого брака.
2
Наташа — Наталья Николаевна Розанова (1879–1950), дочь старшего брата писателя.
3
«Синтетическая философия» Герберта Спенсера — основной труд Г. Спенсера «Система синтетической философии» (1862–1896).
4
статья Рог-Рогачевского о футуристах — статья В. Л. Львова-Рогачевского «Символисты и их наследники» (Современник. 1913. Х9 6–7).
