К.А. Иностранцев - Хунну и Гунны (разбор теорий о происхождении народа Хунну китайских летописей, о происхождении европейских Гуннов и о взаимных отношениях этих двух народов).
Сходных со Шмидтом взглядов придерживался и известный русский синолог Иакинф Бичурин. Он писал по этому вопросу сначала в «Записках о Монголии» (СПб. 1828), потом в «Собрании сведений о народах, обитавших в Средней Азии в древние времена» (СПб. 1851). Этот учёный, прекрасный знаток китайского языка, к несчастью не обладал историческим талантом. По его мнению Средняя Азия всегда была населена теми народами, которые населяют её теперь. Переводя из китайских летописей известия о кочевых народах, живших к северу от Китая, он довольствовался только переводом, не критикуя и не проверяя данных, сообщаемых этими летописями. При таком способе работы всё написанное им по истории замечательно главным образом как собрание материалов, а не как научные исследования. Мы начнём с первого из упомянутых сочинений, во–первых потому, что оно появилось раньше, а во–вторых потому, что в нём Иакинф сообщает больше собственных взглядов, чем во втором.
«Записки о Монголии» разделены на четыре части. 1–ая — дневник поездки автора от Пекина до русской границы, 2–ая — географическое и статистическое описание Монголии, 3–ья — собрание исторических сведений (в пересказе по китайским летописям), 4–ая — излагает уложение, по которому китайцы управляют теперь Монголией. По предмету нас занимающему более всего данных находится в третьей части, хотя некоторые замечания можно найти и во второй. Как синолог и историк северовосточной части Азии, Иакинф касался только истории Хунну. «Более нежели за двадцать веков до нашей эры скитался уже монгольский народ со своими стадами по пустыням, сопредельным северному Китаю», говорит он (т. II, стр. 1), верный своим взглядам относительно неизменности состава народов, населявших Среднюю Азию[21]. Неизвестным как предшественникам, так и некоторым писавшим после Иакинфа, остался тот факт, что Хунну в 15 г. по P.X. получили предложение от китайского императора Ван–Мана переменить своё имя на Гунну. «Хунну, по китайски Хун–ну или Сюн–ну, значит: злой раб, а Гунну значит: почтительный раб. Итак Хунну с 15 г. по P.X. начали называться Гуннами» (т. II, стр. 34, прим.). Следовательно, по мнению Иакинфа, отделение орды Чжи–чжи от Ху–хань–е, случившееся в 51 голу до P.X., произошло до этого переименования, тогда как распадение на северных и южных (48 г. по P.X.) было уже позже[22]. Что касается участи северных Хунну после их поражения Сяньбийцами (92 г. по P.X.), то часть их, по мнению Иакинфа, подчинилась новым победителям, а другая, сначала поселенная рядом с южными Хунну по южную сторону Великой стены, ушла оттуда и после ряда странствований и остановок у Урумчи, в Тарбагатае и Восточном Туркестане, была разбита Китайцами. «После сего северные Гунны действовали слабо и наконец мало по малу и самоё имя их исчезло. Несмотря на сие, некоторые поколения Гуннов долго ещё существовали в Тарбагатае под другими именами и в последствии учинились известными по своим военным подвигам» (т. II, стр. 52). Очевидно, что последние слова указывают на европейских Гуннов. Итак, в своем первом сочинении Иакинф явился решительным сторонником теории монголизма Хунну и Гуннов.
Перейдём теперь к его второму сочинению.
Как указывает самоё заглавие, в нём излагается исключительно история. Разница между ним и третьей частью «Записок о Монголии», та, что в нём излагается история не только кочевников, живших в Монголии, но вообще народов Средней Азии, а также и то, что в первом сочинении ведётся пересказ по летописям, а во втором только представлены переводы с примечаниями и добавлениями автора, так что оно уже совсем носит характер сборника материалов; по собственному заявлению Иакинфа это сочинение «есть точный, более буквальный перевод» (т. I, отд. I, стр. II). Несмотря на то, что «Собрание сведений» явилось на 23 года позже «Записок о Монголии», взгляды автора совершенно не изменились. Иакинф всё также считает, что Монголы издавна жили в соседстве с Китаем. Так он говорит: «Монголы с незапамятных времён смешанно жили с Китайцами на северных пределах Китая» (т. I, от. I, стр. I); «Хунь–юй, Хань–юнь и Хунну суть три разные названия одному и тому же народу, известному ныне под названием Монголов» (т. I, от. I, стр. 2). «Почти за двадцать столетий до P.X. Монголы и Тунгузы в китайской истории представляются как два самобытные народа. Одни Турки, по причине отдалённости, несколько позже ознакомились с жителями Срединного государства» (т. I, отд. II, стр. 477). Как условны были его взгляды, можно уже видеть из того, что даже сторонники разных теорий, напр. Каён и Ремюза, считают, что Турки ранее монгольских народов явились в истории Средней Азии. Иакинф прямо заявляет, что «на всей полосе Средней Азии от Восточного океана до Каспийского моря искони обитали те же самые народы, которые и ныне населяют эту страну» (т. I, от. I, стр. VII). И тут, с другой стороны, проводит он совершенно верный взгляд, что племенное или родовое имя династии переходит на весь народ (т. I, от. I, стр. III). Историю Хунну Иакинф помещает в первую часть, в которой говорится только о народах монгольского племени. Тут он касается вопроса об имени Хунну, о котором он не говорил в «Записках о Монголии», и замечает следующее: «Китайцы, при голосовом переложении сего слова на свой язык, употребили две буквы: хун — злой и ну — невольник. Но монгольское слово Хунну есть собственное имя и значение китайских букв не имеет» (т. I, отд. I, стр. 1). Имя первого славного шаньюя Хунну Мо–дэ он сближает с монгольским словом «модо», что значит лес (там же, стр. 11). По поводу переименования из Хунну в Гунну он замечает: «здесь изменено не подлинное народное название Монголов, а голосовое переложение названия на китайский язык» (т. I, отд. I, стр. 107). Иакинф, писавший это сочинение уже после выхода в свет многих исследований, касавшихся Хунну и считавших их не Монголами на основании заслуживающих внимания данных, высказал мимоходом свое мнение о двух учёных, особенно известных своими работами по этому вопросу и вот в какой форме (т. I, отд. I, стр. 10): «Дегинева история о Хуннах, Тюрках и Монголах и Клапротовы записки об Азии от начала до конца наполнены превратными понятиями о древних народах монгольского племени, потому что ни Дегинь, ни Клапрот не читали китайской истории во всей её обширности, почему то, что читали без связи в целом, не все ясно и правильно понимать могли». Мнение это, как и всё у Иакинфа, выражено безапелляционно. Ни многолетний, обширный труд Дегиня, ни работы Клапрота но заслуживают внимания, так как с начала до конца полны ошибками! Тю–гю Иакинф, как и Шмидт, считает за монгольский народ. «Ориенталисты Западной Европы», говорит он: «пренебрегли уверением китайской истории, а обратили внимание на созвучность Тю–гю с Тюрки и приняли в основание, что Монголы, известные под народным названием Дулга, были Тюрки, а как предки дулгаского дома происходили из дома Хуннов, то и Хунны были народ тюркского же племени. Сие то смешение Монголов с Тюрками повело учёных Западной Европы к превратным понятиям о народах монгольского племени, обитавших в Средней Азии в древние времена» (т. I, отд. II, стр. 256). Здесь мы видим возражение против разделяемой многими учёными его времени теории о турчизме Хунну. Как убедительно возразил на неё Иакинф, насколько верны его взгляды — мы скажем далее, при разборе.
Начнём со Шмидта, как высказавшего первым мнение о монголизме Хунну. Клапрот в «Mémoires rélatifs à l’Asie» (1826) во втором томе (стр. 301–411) написал критику на Forschungen Шмидта. Этот учёный, доказавший, что Ту–гю были Турки (об этом мы скажем в своём месте), особенно восстал против того, чтобы считать их Монголами, как это сделал Шмидт. Его возражения не только опровергли доводы Шмидта, но и доказали противоположное. Особенно же распространяться по этому поводу не приходится потому, что в настоящее время Орхонские открытия сделали несомненным турчизм Ту–гю. Благодаря этому мудрствования Шмидта могут остаться без возражений. Раньше, при изложении мнений этого исследователя, мы видели, что именно мнение о монголизме Ту–гю содействовало тому, что Шмидт принял Хунну тоже за Монголов — ведь по китайским известиям Ту–гю происходили от Хунну. Если доказано, что Ту–гю не Монголы, то этим доказано, что и Хунну тоже не Монголы. Рассмотрим теперь другие доводы в пользу монголизма Хунну. Шмидт указал на сходство древней истории Хунну в изложении Дегиня с тем, что передал Иакинф о древнейшей истории Монголов. Однако, Иакинф писал древнейшую историю Монголов, принимая Хунну за таковых. Поэтому вполне понятно, что его история сходна с тем, что сообщал Дегинь — они сообщали оба историю одного и того же народа, только называя его различными именами. Для отожествления Хунну и Монголов совершенно недостаточно указания на то, что и те, и другие делились на два крыла. Очень трудно также возражать против сопоставления имени Марал (лань), с преданием, что лань указала Гуннам дорогу через Меотийские болота. Неужели же можно считать эти два народа тожественными только потому, что и тут, и там упоминается о лани? При критике, подобного рода мнения не заслуживают собственно даже упоминания. Поговорим ещё о производстве имени Хунну. По мнению Шмидта Хунну или Сунну равно Чюнно. Если так, то конечно Сунну ближе к истинному имени этих кочевников, чем Хунну. Однако же подданные Аттилы не назывались Суннами или Чюннами, а Гуннами. Раз истинное название этого народа Чюнно, то что же общего между этим именем и Гуннами? Шмидт этого не разъясняет. Относительно отожествления Тенгри–куту и Суту–Богдо, мы приведём в виде лучшего опровержения слова Клапрота (упом. статья, стр. 394): «Хотя китайские историки вполне ясно говорят, что Тенгри–куту (как и китайское Тянь–цзы, Thien–tsu) означает «сын неба», г. Шмидт желает объяснить этот титул — небесным пером… Кута значит родственник, двоюродный брат в турецких наречиях Сибири». Титул «сын неба» понятен, но что это за «небесное правильное перо» — мы совершенно не понимаем. Что была за причина называться так государю Хунну? Oтносительно Гуннов Шмидт не высказал ничего особенно важного. Примкнув к мнению Бергмана, он только привёл ещё несколько гунских имён и сопоставил их с монгольскими. Итак, доводы этого исследователя совершенно не выдерживают критики. В одном случае он прямо ошибается (принимая Ту–гю за Монголов), в другом видит отличительные черты народа там, где их совершенно нет (сопоставление лани в предании о переходе Гуннов в Европу с именем Марал), в третьем даёт такое объяснение словам, что смысл их остается совершенно непонятным (Суту–Богдо). Мы можем смело сказать, что гипотеза Шмидта относительно происхождения Гуннов, опиравшаяся только на мнение Бергмана, рушится, раз отвергнуты доводы этого последнего. Относительно же Хунну он приводил такие доказательства, которые, при ближайшем рассмотрении, не выдерживают критики.
