Евгений Лазарев - Друиды Русского Севера
Однако вряд ли это означает, в сопоставлении Сейда Кондиайна с Гротом Нимф, что различная ориентация памятников по отношению к сторонам света указывает на их сущностное различие. Современные археоастрономы обычно пытаются максимально точно связать такие объекты с небесными светилами, истолковать полученный результат как гороскоп некоего датируемого события и соотнести с эти событием эпоху сооружения памятника. Привязка таких объектов к светилам, безусловно, существовала, но наверняка не была столь жесткой. В традиционном мировоззрении, подчиненном великим ритмам вечного возвращения, важно было указать главные, космические вехи; гороскоп сиюминутного события при этом был абсолютно никчемен и исключался в принципе, — и в древнеегипетских Зодиаках, и в мегалитах Севера.
В Гроте Нимф и в Сейде Кондиайна «врата богов» могли поместить, соответственно, на севере и на востоке просто потому, что по рельефу местности именно там был наиболее яркий естественный свет. И, кстати, доступность, либо недоступность памятника в сезон того или иного праздника годичного литургического цикла — это также фактор вторичный. Сейд Кондиайна, несомненно, был доступен на летнее солнцестояние и мог быть засыпан снегом на зимнее. Но праздновать возле него могли и раз в году, летом, заранее, литургически и символически воспроизводя то, чему надлежало свершиться зимой. Мистериальное содержание, заключенное в структуре сакрального объекта, от этого ничуть не утрачивало своей полноты. А привязка к конкретному ландшафту, ритуально осмысленному как нерукотворная божественная данность, еще более усиливала сакральность памятника и совершаемого возле него обряда.
Было бы непростительной смелостью пытаться воссоздать сейчас этот ритуал во всей его полноте. Однако один его изначальный мотив, похоже, все-таки сохранился, сквозь все прошедшие тысячелетия, в архаичных русских заговорных формулах. Записанные сравнительно недавно, эти заговоры в своей основе справедливо считаются осколками наследия, восходящего к трудноопределимой древности.
«…В восточной стороне на Окияне-море стоит златый камень. На златом камне — церковь престольна, в церкви престольной — Мати Мария спала-почивала…» «…В сине море есть остров, на острове стоит святая церковь, во святой церкви есть престол, на престоле сидит Богородица и держит злато блюдо в коленях…»{17} Остров в Океане — маркер Центра Мира; именно к этому сакральному локусу приурочен «златой камень», на котором стоит храм Великой Богини (Богородицы в христианизированном варианте).
Сохранились и более архаичные варианты, в которых место храма занимает просто «дом», «изба», хотя сакральность этих объектов не вызывает сомнений. «…В море-Окиане лежит Алатырь камень, на том камне Алатыре стоит дом…» «Есть великий Океан; по море [Поморье? — Е.Л.], в том великом Океане море есть камена изба; в этой каменной избе сидят три сестры, самому Христу дочери…» «На море на Окияне, на острове на Буяне стоит светлица, во светлице три девицы…»{18}. Вот искомое слово, связанное с идеей религиозного праздника, святок, — светлица. Вознесенная, в пространстве мифа, на бел-горюч камень, она, возможно, и являет собой архетип одного из протохрамов тройственной Великой Богини, держательницы тайн мироздания, предстающей в трех своих ипостасях: Дева, Матерь, Старица.
ВОЛШЕБНЫЕ КАМНИ В КРУГАХ
Сейчас мы уже не знаем точно, в связи с какими конкретно мегалитическими памятниками написал Н. К. Рерих в 1903 г. в статье «Подземная Русь» свои знаменитые слова: «Пусть наш Север кажется беднее других земель. Пусть закрылся его древний лик. Пусть люди о нем знают мало истинного. Сказка Севера глубока и пленительна. Северные озера задумчивы. Северные реки серебристые. Потемнелые леса мудрые. Зеленые холмы бывалые. Серые камни в кругах чудесами полны».
О чем эти прекрасные слова? О северных лабиринтах, сложенных из камней? А может быть, интуитивным прозрением художника Рерих коснулся каких-то еще более общих, архетипических образов северных святынь?
В 1987 г., прокладывая свой последний полевой маршрут на Кольском Севере, А. Л. Никитин, вместе с мурманским краеведом Виктором Сергеевичем Георги, прошел обширный и малоизученный участок Терского берега — северного побережья Белого моря. Здесь, к востоку от устья могучей реки Варзуги до села Чаваньга, почти в трех сотнях километров от железной дороги, А. Л. Никитин ранее не проводил археологических обследований (исключая рекогносцировку с самолета, с местного «тихохода»). Было пройдено Кузоменское Лукоморье — песчаная излучина в несколько десятков километров, в свое время превратившаяся в арктическую пустыню после непродуманной вырубки здесь лесов в конце XIX — начале XX вв.
Западная часть Лукоморья начинается от выходящих к морскому берегу скалистых крутояров мыса Корабль и плато в районе тоневой избы Великие Юрики. На этом плато А. Л. Никитин обследовал древний некрополь, состоящий из нескольких валунных курганов среди полярных березок и множества плохо сохранившихся плиточных могил, каменных ящиков из местного сиреневого песчаника.
Отсюда к востоку тянутся песчаные пляжи Лукоморья, ныне практически покинутые людьми; обезлюдевшее село Кузомень находится в стороне от моря, на Варзуге, а в устье реки среди безжизненных красно-желтых песков стоят лишь несколько домов небольшой деревни Устье Варзуги. К востоку от реки пески вскоре сменяются подступившим к морю густым и невысоким еловым лесом; он искорежен ветрами, и местами деревья превратились в прижавшиеся к земле плотные наклонные навесы — идеальное место для жизни медведей, которых здесь очень много. На морском песке теперь не встретишь человеческий след, а вот медвежьих — сколько угодно. Сами же медведи не показываются человеку и при его приближении скрываются, то ли из страха, то ли из уважения…
Еще восточнее, там, где начинается территория старинных тоневых хозяйств уже не кузоменских, а принадлежавших жителям села Чаваньга, из песка вновь выходят скалы, по большей части гранитные: поднимаются из берегового песка стенами почти нацело разрушенной временем баснословно древней твердыни (архейским гранитам — до двух миллиардов лет). Скалистые мысы здесь порой выходят далеко в море и в шторм принимают на себя яростные удары холодных волн, защищая от них небольшие бухточки. Именно в таких местах, как не раз говорил А. Л. Никитин, и нужно искать следы селений древних мореходов, следы «народа Белого моря».
Здесь Андрей Леонидович и сделал открытие, о котором почти не писал, потому что не провел детальных исследований. Но открытие потрясло его необычностью пережитого. Предоставим слово ему самому.
«…Я стою на холодных, влажных камнях, рюкзак тянет плечи, ноет спина, и затекли ноги, но в легком дрожании воздуха вокруг проступают иные места и иные картины — каменные осыпи Великих Юриков, которые мы покинули несколько дней назад, гигантские спирали соловецких лабиринтов, а над ними дрожат и плывут в мареве очертания неведомых мне берегов, где к небу возносятся каменные глыбы, отесанные и воздвигнутые руками человека…
Пульсирует кровь, видения возникают и пропадают, всплывают снова, голова слегка кружится от усталости, от испарений, от запаха цветущего багульника, долетающего из тундры… И постепенно я начинаю догадываться, что совсем не усталость наливает свинцом мои ноги и не золотые россыпи солнца над вечерним морем вызывают мои видения. Причина, по-видимому, в этих камнях. Раньше такие места населяли эльфами и феями, сюда приходили, чтобы спросить у них совета и помощи, здесь человек открывал для себя присутствие иных миров и других измерений — тех, что не мог охватить и постигнуть логикой своего сознания…
Мы стоим не просто на поле черных камней. Мы стоим на одном из древних святилищ Берега, таинственным образом связанном с другими такими же местами Севера…
Высоко взнесенная над морем, слегка покатая площадка ограничена с одной стороны обрывом к воде, а с двух других — крутыми склонами, спускающимися в небольшие долинки с бухтами. Она полого поднимается своей четвертой стороной вверх, скрываясь за перевалом, но на половине подъема рассечена надвое невысокой и широкой грядой, сложенной из валунов. Гряда идет параллельно берегу моря, и в нескольких местах над ней поднимаются отдельные кучи черных камней с провалами в центре, похожие на рухнувшие внутрь каменные гробницы.
Выше этой гряды начинается ровная, напоминающая ухоженное поле или подстриженный газон желто-зеленая поверхность тундры. Там нет ни единого камня, ни одного валуна. Зато ниже к морю начинается хаос черных камней, среди которого в глаза бросаются такие же каменные кучи, как те, что встроены в тело каменной гряды. Еще одна такая гряда-стена отходит перпендикулярно от первой и тянется к берегу, разделяя каменный хаос на две равные части.
