Луис Ламур - Мустанг
Это была не первая история, услышанная мною у походного костра, где говорилось о закопанном золоте и затерянных приисках. Такие истории снова и снова пересказываются повсюду, хотя именно эта оказалась для меня новой. Однако я ее запомнил и рассчитывал поглядеть на этот каньон. Да только некогда было.
В Сербине, городке в Техасе, где жили выходцы из Центральной Европы, я убил мешочника-переселенца и попал в тюрьму. Друзья нашли выход и помогли мне бежать, приготовив коня. Я присоединился к ковбоям, перегонявшим стадо в Канзас, однако не забывал, что меня разыскивают.
В Эйбилине, который в то время был совершенно новым, крутым и диким городишком, я узнал, что моя фамилия известна. Там побывал мой двоюродный брат Тайрел [см. роман Л.Ламура "Приносящие рассвет". Прим. переводчика.], говорили, что он убил в поединке человека. Но я все выяснил. Тайрела вызвал на поединок Рид Карни, брат подошел к нему вплотную и заставил бросить на землю оружейный пояс.
Тайрел и Оррин Сакетты... я о них слыхал, хотя они с Камберленд Гэп. Мне было очень приятно узнать, что в жилах Сакеттов течет не водица.
Это было давным давно, и вот теперь я ехал по равнинам Техаса, направляясь на север к Боррегос Пласа, Эдоуб Уоллс и лагерям охотников на бизонов. А равнины здесь такие, что если поняться в стременах, можно увидать дорогу на три дня вперед - такие они плоские.
Я засунул винтовку в чехол, сдвинул шляпу на затылок, поглядел на равнину и запел. Во всяком случае я знал, что это песня и старался исполнить ее соответствующим образом, однако моему мустангу она, по-моему, не понравилась. Небо было голубым, равнины широкими - земли здесь столько, что есть где развернуться. Пусть у меня в кармане джинсов позвякивали лишь несколько долларов, пусть я только что сбежал от погони, собиравшейся меня линчевать, зато ветер пах полынью, солце пригревало и вообще хорошо было чувствовать себя живым.
Местность снова начала холмиться - вокруг поднимались пологие склоны, в низинах между ними росли деревья.
О, я оставил свою девушку в Сан Антонио,
Там, рядом с границей,
Я...
Внезапно из-за вершины низкого холма показался пучок перьев, а затем в дюжине ярдов появился индеец, за ним другой и другой... Ломаная колонна кайова растянулась ярдов на двести. Они медленно ехали в мою сторону, держа копья остриями вверх. Я быстро оглянулся и увидел на противоположной стороне ложбины еще с десяток воинов, они тоже не торопясь приближались ко мне.
По меньшей мере у дюжины были винтовки. Дорога прямо по ложбине оставалось свободной, однако стоило ехавшим в арьергарде индейцам повернуть лошадей и путь был отрезан. В отряде было не менее тридцати воинов, они окружили меня.
На лбу выступил пот, во рту пересохло. Я видел, что кайова делали с пленниками, потому что несколько раз находил то, что осталось от бедолаг зрелище это не для слабонервных.
Если попробую удрать, меня тут прикончат. Развернув коня на девяносто градусов, я поехал в сторону основной колонны, продолжая распевать.
Глава 4
Моя винтовка лежала в чехле и потянуться за ней означало умереть. Револьвер в кобуре был пристегнут ременной петлей через курок необходимость при верховой езде через пересеченную местность.
И я поехал прямо на них, , распевая свою песню, направив коня между двумя индейцами, которых разделяли ярдов тридцать.
Никто из белых не знает, что у краснокожего на уме. Индейцы такие же любопытные, как дикие звери, иногда такие же вспыльчивые и горячие, больше всего их восхищают отвага и смелость, потому что именно отвага нужна, чтобы стать хорошим воином. Я понимал, что бегство меня не спасет, и если уж зашла об этом речь, я не люблю бегать, кроме как навстречу кому-нибудь или чему-нибудь.
Мой жеребец насторожился. Он чувствовал, что мы попали в переделку и ему не нравился запах индейцев. Каждая его мышца напряглась, он готов был сорваться и дать деру.
Кайова охотились не за мной. Это без сомнения был боевой отряд, но искал он добычу покрупнее. Но если они рассчитывали позабавиться со мной, это им даром не пройдет. Когда я направил коня в их сторону, я уже решил, что надо делать: напасть на огромного воина справа. При малейшем проявлении враждебности пущу коня на него и выхвачу оружие. В уме я несколько раз проиграл ситуацию и все это время я продолжал петь про девушку, которую оставил в Сан Антонио.
За спиной я услышал, как, окружая, смыкаются сзади всадники, а те, что ехали впереди, немного замедлили шаг, но я не остановился. Правая рука как обычно лежала на бедре в нескольких дюймах от рукоятки револьвера. Я знал, что если успею его выхватить до того, как меня убьют, я уйду из этого мира не один. Единственное, что я мог делать хорошо, - это стрелять.
Без преувеличения можно сказать, что дома в Клинч-маунтинс в пятидесятые-шестидесятые годы мальчишки вырастали с оружием в руках. Прежде чем мне исполнилось двенадцать лет, я бродил по лесам с винтовкой, добывая пропитание для всей семьи. Для других занятий времени не оставалось.
Я смотрел прямо перед собой, краем глаза наблюдая за двумя индейцами слева и справа. Там, конечно, было много других, однако начать драку могли только эти двое. Я касался шпорами боков мустанга, готовый в любой момент послать его вперед.
Индейцы приближались, и я ехал им навстречу. Неожиданно тот, кто был слева, медленно опустил копье, направив его на меня, но я и глазом не моргнул. Выкажи я хоть намек на сидевший внутри страх, кайова тотчас же накинулись бы на меня.
Индеец приставил острие к моей груди, а я лишь мельком глянул на наконечник, посмотрел в глаза индейцу и, подняв левую руку с зажатыми в ней поводьями, отодвинул копье в сторону - не оттолкнул, а просто отодвинул и проехал мимо.
Можете мне поверить, что в ту секунду по коже бегали мурашки, волосы встали дыбом, однако я не осмеливался оглянуться. Внезапно раздался топот копыт по траве, но резкая команда прервала его. Один из индейцев, вероятно старый вождь, спас мою шкуру. Я, не останавливаясь, ехал шагом, пот капал с лица так, словно я только что умылся и не вытерся.
Я не торопил коня, пока позади не оказалась вершина невысокого холма и лишь тогда пришпорил мустанга, и мы помчались, как будто за нами гнались все черти ада.
Через пару миль я перешел на легкий галоп и свернул под прямым углом к руслу ручья и проехал по нему несколько миль на запад.
Тем не менее ручей не мог полностью скрыть следы. Они будут видны на мягком дне примерно в течение часа - ручей тек не слишком быстро, а вода в нем была прозрачной. Поэтому в нескольких местах я свалил нависший над руслом берег, чтобы замутить воду и добавить в нее грязи, которая быстрее заполнит илом отпечатки копыт. Пройдет немало времени, прежде чем ручей опять станет прозрачным.
Индейцы позволили мне уйти из-за уважения к моей смелости или потому, что искали жертву побогаче, тем не менее молодые и безрассудные воины могли передумать и броситься за мной в погоню, особенно если им понравился мой конь или оружие.
Попеременно ведя мустанга шагом и рысью, я ехал и внимательно оглядывал местность, стараясь заметить малейшее движение, не забывая проверять тропу, по которой прошел. Постоянно попадались антилопы, иногда встречались разрозненные стада бизонов, становившиеся все более многочисленные по мере продвижения на север. Индейцев я больше не видел.
Один раз я наткнулся на колею фургона, но она оказалась старой. Я поехал по ней, каждый вечер останавливаясь на ночевку около воды, иногда залежываясь до полудня, чтобы дать мустангу возможность отдохнуть и попаститсь на сочной траве.
Местность становилась все суровее. Я зарос щетиной, кости и мышцы болели от усталости. Временами казалось, что я наполовину состою из пыли и песка, а в воде постоянно ощущался привкус извести. Каждый вечер я проверял и чистил оружие на случай непредвиденной неприятности.
Где-то на севере лежал мексиканский городок Ромеро. Он был небольшим, но старым. Народ там по-дружески относился к индейцам и говорили, что в Ромеро обосновались немало команчерос. Команчерос - торговцы с краснокожими - продавали им оружие, получая взамен все, что индейцы награбили у белых, переселявшихся на запад. Никто не любил команчерос, даже сами мексиканцы. Лично я никогда не верил в то, что некоторые горожане Ромеро торгуют с индейцами.
Но прежде всего мне надо побывать в Боррегос Пласа, до поселка осталось немного... по здешним меркам.
На рассвете я спустился в каньон Пало Дуро, чувствуя охватившее меня напряжение, потому что это была земля команчей. До заката отдыхал в зарослях ивы, а мой мустанг пил свежую, чистую воду и щипал сочную зеленую траву. Когда тени стали длинными, я оседлал его и разыскал выход из каньона. Выбравшись на равнины, вздохнул посвободней.
Крохотное кафе в Боррегос Пласа было ярко освещено, когда я шагом подъехал к поселку по тропе. Лаяли собаки, то тут, то там в темных проемах дверей улавливалось движение. Народ в Боррегос Пласа был гостеприимный, однако живущие здесь мексиканцы научились остерегаться незнакомцев. Земля здесь дикая и суровая и те, кто ездит по ней, часто перенимают характер земли.
