Альберт Шпеер - Воспоминания
Перестройка была закончена, смета значительно превышена, выборы проиграны. Число членов партии сократилось, казначей ломал руки при виде поступавших к оплате счетов, мастерам он мог предъявить только пустую кассу, а те, будучи членами партии, вынуждены были согласиться на многомесячную отсрочку.
Через несколько дней после официального открытия Гитлер также посетил названный в его честь партийный дом. Я слышал, что ремонт он одобрил. Это известие наполнило меня гордостью, хотя не было ясно, относились ли его похвалы к простоте, к которой я стремился, или к перегруженности вильгельмовской постройки.
Вскоре после этого я вернулся в свое мангеймское бюро. Все оставалось по-старому: экономическое положение и тем самым перспективы получения заказов скорее еще ухудшились, политическая обстановка становилась все более запутанной. Один кризис следовал за другим, а мы этого даже не замечали по той причине, что ничего не менялось. 30 января 1933 г. я прочел о назначении Гитлера рейхсканцлером, но и этому я вначале не придал значения. Вскоре после этого я участвовал в собрании мангеймской организации НСДАП. Мне бросилось в глаза, насколько ничтожен социальный статус и интеллектуальный уровень людей, объединившихся в партию. «С такими людьми нельзя управлять государством», — мелькнуло у меня в голове. Я напрасно беспокоился. Старый чиновничий аппарат и при Гитлере бесперебойно продолжал вести дела. 2 «»
Потом наступили выборы 5 марта 1933 г. и спустя неделю мне позвонили из Берлина. Звонил заведующий орготделом берлинского «гау» Ханке. «Хотите приехать в Берлин? Здесь для Вас обязательно найдется дело. Когда Вы сможете приехать?» — спросил он. Мы смазали свой маленький спортивный БМВ, собрали чемоданы и всю ночь без остановки ехали в Берлин. Невыспавшись, явился я утром в партийный дом и предстал перед Ханке: «Немедленно поезжайте с Доктором. Он хочет осмотреть свое министерство». Так я вместе с Геббельсом очутился в прекрасном здании на Вильгельмсплатц, построенном Шинкелем. Несколько сотен человек, ожидавших там чего-то, может быть, приезда Гитлера, приветствовали нового министра. Не только здесь я почувствовал, что в Берлин вошла новая жизнь — после продолжительного кризиса люди выглядели посвежевшими и обнадеженными. Все знали, что на этот раз речь шла не об обычной смене правительства. Казалось, все понимали величие момента. Люди группами собирались на улицах. Не будучи знакомыми друг с другом, они обменивались ничего не значащими замечаниями, смеялись и выражали политическую поддержку происходящему, в то время как где-то вдали от человеческих глаз аппарат беспощадно сводил счеты с противниками в многолетней борьбе за власть, сотни тысяч дрожали от ужаса из-за своего происхождения, своей религии, своих убеждений.
После осмотра здания Геббельс поручил мне перестройку своего министерства и создание интерьеров различных помещений, таких, как его кабинет и залы заседаний. Он дал мне четкое задание немедленно начать работу, не дожидаясь предварительной сметы и не выясняя, имеются ли для этого средства. Как выяснилось позднее, это было в некотором роде самоуправство, потому что не был еще составлен бюджет вновь созданного министерства пропаганды, не говоря уже об этой перестройке. Я постарался выполнить свое задание, по возможности не нарушив интерьеры Шинкеля. Однако Геббельс нашел обстановку недостаточно представительной. Несколько месяцев спустя он поручил Объединенным мастерским в Мюнхене переоборудовать помещения в стиле «океанских лайнеров».
Ханке обеспечил себе в министерстве влиятельную должность «секретаря министра» и энергично и умело управлялся в его приемной. У него я увидел в те дни проект города Берлина для массового ночного митинга на Темпельхофском поле, который собирались проводить по случаю 1 Мая. План возмутил как мои революционные, так и профессиональные чувства: «Это выглядит как декорация к показательной стрельбе». На это Ханке: «Если Вы можете сделать лучше, пожалуйста!»
В ту же ночь родился проект большой трибуны, позади которой предполагалось натянуть между деревянными опорами три огромных флага, каждый выше десятиэтажного дома, два из них черно-бело-красные, в середине флаг со свастикой. С точки зрения устойчивости это было рискованно, потому что при сильном ветре эти флаги превращались бы в паруса. Они должны были подсвечиваться сильными прожекторами, чтобы, как на сцене, еще более подчеркнуть впечатление приподнятого центра. Проект был тут же принят, и опять я продвинулся еще на этап.
Исполненный гордости, я показал готовое произведение Тессенову; но тот обеими ногами остался на твердой почве «ремесленного» стиля: «Вы считаете, что чего-то добились? Это эффектно и все». Гитлер, напротив, как мне рассказал Ханке, пришел в восторг от этого сооружения — впрочем, плоды успеха пожал Геббельс.
Через несколько недель Геббельс переехал на служебную квартиру министра продовольствия. Не обошлось без некоторого применения силы; потому что Гугенберг требовал, чтобы она осталась за ним,??? продовольствия. Но этот спор вскоре разрешился сам собой, поскольку Гугенберг уже 26 июня вышел из состава кабинета. Мне не только было поручено обставить квартиру министра, но и пристроить большой жилой холл. Я несколько легкомысленно пообещал через два месяца сдать дом и пристройку. Гитлер не поверил, что мне удастся выдержать этот срок, и Геббельс, чтобы подзадорить меня, рассказал мне об этом. Я организовал работу круглые сутки в три смены, работы на различных участках были согласованы до мельчайших деталей, в последние дни я использовал большую сушилку и, наконец, дом был меблирован и сдан точно в обещанный срок.
У Эберхарда Ханфштенгеля, директора Берлинской национальной галереи, я одолжил несколько акварелей Нольде для украшения геббельсовской квартиры. Геббельс и его жена приняли их с восторгом, пока не явился Гитлер, чтобы осмотреть квартиру, и выразил свое самое решительное неодобрение по их поводу. Министр тут же подозвал меня: «Немедленно уберите картины, они просто невозможны!»
В эти первые месяцы после прихода к власти по крайней мере некоторые направления современной живописи, на которые затем в 1937 г. также навесили ярлык «выродившиеся», еще имели шанс. Потому что Ганс Вейдеман, старый член партии из Эссена, имевший золотой партийный значок, руководил в министерстве пропаганды отделом изобразительного искусства. Ничего не зная об этом эпизоде с акварелями Нольде, он составил каталог большого числа картин, примерно направления Нольде-Мунха, и рекомендовал их министру как образец революционного, национального искусства. Геббельс, получивший урок, приказал немедленно убрать компрометирующие картины. Когда Вейдеман отказался участвовать в этом огульном осуждении современного искусства, он вскоре был переведен на второстепенную работу в министерстве. На меня тогда произвел очень тяжелое впечатление такой симбиоз власти и покорности; зловещим был также тот безусловный авторитет, которым Гитлер пользовался даже в вопросах вкуса даже у давних и ближайших сотрудников. Геббельс проявил свою безоговорочную зависимость от Гитлера. Так было со всеми нами. И я, которому было близко современное искусство, молча принял решение Гитлера.
Едва я выполнил заказ Геббельса, как в июле 1933 г. мне позвонили из Нюрнберга. Там шла подготовка к первому съезду теперь уже правящей партии. Завоеванная власть победившей партии должна была найти свое выражение уже в архитектуре кулисы; однако местный архитектор не смог предложить удовлетворительный проект. Меня доставили самолетом в Нюрнберг, и я сделал свои наброски. Они не отличались богатством замысла и походили на убранство по случаю 1 Мая, только вместо парусовфлагов я увенчал Цеппелиново поле огромным орлом с размахом крыльев в 30 метров, которого я, как бабочку в коллекции, приколол к лесам.
Нюрнбергский заведующий орготделом не решился самостоятельно принять решение относительно этого предложения и послал меня в Мюнхен???. Я получил сопроводительное письмо, потому что за пределами Берлина я все еще не был известен. В «коричневом доме», по всей видимости, очень всерьез относились к архитектуре или, лучше сказать, к праздничному убранству. Уже спустя несколько минут я со своей папкой с чертежами стоял перед Гессом в роскошно обставленной комнате. Он не дал мне сказать: «По такому вопросу решение может принять только сам фюрер». Он коротко переговорил по телефону и сказал: «Фюрер у себя на квартире, я велю отвезти Вас». Впервые я получил представление о том, что при Гитлере означало волшебное слово «архитектура».
Мы остановились перед многоэтажным домом недалеко от театра принца регента. Квартира Гитлера находилась на высоте двух лестничных маршей. Сначала меня впустили в переднюю, всю уставленную безвкусными сувенирами или подарками. Мебель также свидетельствовала о плохом вкусе. Вошел адъютант, открыл дверь, бесцветно произнес: «Пожалуйста», и вот я оказался перед Гитлером, могущественным рейхсканцлером. Перед ним на столе лежал разобранный пистолет, который он как раз, по-видимому, чистил. «Положите Ваши рисунки сюда», — бросил он. Не взглянув на меня, он отодвинул пистолет в сторону, с интересом, но молча рассмотрел мой проект: «Согласен». Ни слова больше. Поскольку он опять занялся своим пистолетом, я, немного смущенный, покинул помещение.
