Валентина Мухина-Петринская - Путешествие вокруг вулкана
Я вошла в палисадник, где росли кусты колючего шиповника, который как раз цвел, и цветы мальвы, и постучала в окно, еле дотянувшись до него. Чьи-то глаза мельком глянули на меня сквозь занавеску. Минуты через две загремел засов.
В проеме распахнувшейся калитки стоял высокий жилистый парень в линючей рубахе навыпуск, холщовых штанах и босой. Темные серые глаза, жутко обведенные черными ресницами, пронзительно и недоверчиво глянули на меня. Знакомый взгляд, знакомое хищное лицо - до чего же братья были похожи друг на друга! Будто Василий, только на несколько лет моложе, снова встретил меня здесь на Ыйдыге - своей родине. Харитон настороженно смотрел на меня и молчал. Я пояснила, зачем пришла.
- Проходите! - коротко бросил он. Я перешагнула порог. Парень снова запер калитку и загородил меня от подбежавшего пса. Цепь, на которую приковали несчастную собаку, была достаточно длинной, и я опрометью пробежала в дом. Просторные сени разделяли его на две половины - "черную" и "белую".
- Проходите в горницу! - сказал Харитон и даже открыл передо мной дверь.
"Горница" оказалась просторной чистой комнатой, оклеенной бумажными обоями. В переднем углу большой иконостас. Кажется, это называется киот. Перед иконой божьей матери с младенцем теплилась лампадка.
Интересно соседствовали в этой горнице вещи Виринеи Егоровны и Харитона. Старинная стеклянная горка с посудой - и аккумуляторный приемник. Огромный, до блеска вычищенный самовар на столе - и фотоаппарат "Киев", старое, потускневшее зеркало в раме с завитушками - и тарелка с портретом Гагарина на столе. До чего странно, не к месту выглядел здесь Гагарин! Остальные вещи, хотя и было сразу видно чьи, как-то мирились, сосуществовали. И так тяжело пахло чем-то едким - нафталином, что ли?
- Мамаша, к вам пришли! - негромко позвал Харитон. Он стоял посреди горницы и внимательно рассматривал меня. Легкая ухмылка тронула его жесткие губы. Парень был красивый, кудрявый, но диковатый.
Кто-то проворчал за дверью, и в горницу вошла высокая, хмурая старуха с густыми черными бровями, в темном платье, повязанная по-монашески черным платком. У нее было неподвижное темное лицо, словно его вырубили из дерева; полное отсутствие мимики - и на этом мертвом лице неожиданно яркие, лучистые, серые глаза, полные тоски, злобы, неудовлетворенности. Да, глаза были живы е!.. Мороз у меня по коже пошел.
- Из Москвы, поди? - сдержанно спросила она поклонившись. Я передала ей сверток.
- Третьего дни письмецо получили от Василия, сказывал, что вы зайдете. Ну, что ж... Харитонушка, поставил бы ты самовар... поясницу разломило... должно, к непогоде. А вы садитесь, в ногах правды нет. Вас Таисией зовут?
Я села на стул. Интересно, что писал им Василий?
За чаем Виринея Егоровна расспрашивала, как живет Василий, где сейчас дети. Пожевала бледными губами, узнав, что у дедушки и бабушки. Что-то вроде ревнивого чувства тенью прошло по ее худому, с впалыми щеками лицу.
- Дети-то некрещеные,- произнесла она с каким-то неопределенным выражением в глазах.- Не видела их никогда, внучат-то... Может, и к лучшему? Одно только расстройство. Вот ужо Харитонушка женится - понянчию!
Она с такой нежностью взглянула на сына, что я сразу поняла: в нем одном ее жизнь, да еще в боге. Она говорила с упором на "о", как произносят в верховьях Волги.
- Где работаете? - не выдержав, спросила я Харитона. Он опять ухмыльнулся.
- Где придется, Таисия Константиновна... Мы ведь без образования... семь классов всего. Больше в тайге промышляю. Наверно, опять в колхоз пойду. Зовут. Руки нужны. У них больше бабы.
Виринея Егоровна распечатала коробку с шоколадным набором.
- Баловство одно.- Покачала она неодобрительно головой и подвинула коробку ко мне.- Кушайте, барышня, чай, так в Москве-то к шоколадам привыкли.
Я отказалась. Выпила чашку чая, пахнувшего какой-то травой-зверобоем или рябиной. Съела кусок пирога с кашей и рыбой.
- А вы на работе, значит, здесь в лесничестве? У кого же остановились? Я всех тут почитай знаю,- полюбопытствовала старуха.
- У Марии Кирилловны Пинегиной,- ответила я. Удивительно, как изменились в лице и мать, и сын, словно проглотили что-то горькое. Оба долго молчали.
- Вам она не нравится? - спросила я напрямик. Ответила Виринея Егоровна:
- Лесничиха-то? А мне што... Каждый своим умом живет. Только больно уж она власть забрала в лесхозе. Словно тайга вся ее. Хозяйка! Директор, как малое дитя, ее слушает и все прочие служащие. На селе у нас так и зовут ее: лесная хозяйка.
А лес, он ничей, божий! Все себе не заберешь!! Крута она очень. И мужа на то повернула. Был парень как парень. А теперь никакого спуска не дает. Чуть что - к судье! Где это видно? Тоже себя, значит, хозяином тайги ставит.
- Он еще хуже ее! - помрачнев, сказал Харитон. Острые желваки заходили под его бронзовой кожей.- Ну, ничего - допрыгаешься!
- Харитонушка, бог с тобой! - испуганно остановила его мать.
- Вы не правы,- сказала я, отводя от него глаза. Я попыталась объяснить - и м...
- Вы, девушка, живете в столице, и здешних дел вам не понять! - зло оборвал меня Харитон.- Как я понимаю, братуха хочет на вас жениться. Желаю вам счастья! Но в наши дела не лезьте. И - лучше бы вам от Пинегиных уйти. Нечего вам там делать. Для вашего блага предупреждаю.
- Что ты, Харитонушка, Таисия бог знает что может подумать,- тревожно воззвала к нему мать.- Мы люди тихие, никого не обидим. Нас обидели и обижают. А от нас зла нет. Старшой сын в Москве живет, партейный, прохвессором работает. Нас не троньте!..
- Ты, мать, заговариваешься! - грубо оборвал старуху Харитон.- Чево ты перед ней так: не председатель сельсовета.
Я поднялась уходить. Меня не удерживали. Запирая за мной калитку, Харитон тихонько напомнил:
- От Пинегиных уходите. Лучше вам будет. Хлопот меньше. Квартеру у кого угодно можно снять. Хоть у нас. Недорого возьмем.
- От них никуда не уйду! - сказала я возмущенно.- А насчет Василия вы ошиблись. Я ему не невеста!
Выйдя на улицу, я облегченно вздохнула. Ух! До чего у них тяжело дышится. Только теперь я поняла, какой огромный путь проделал Василий от этой глухой калитки со щеколдой до научно-исследовательского института Академии наук. Он был таким, как этот страшный Харитон, а теперь - кандидат наук. Нет, он не был таким: он писал стихи, был здесь, в Кедровом, комсомольцем, и мать прокляла его за антирелигиозную работу. Может, я его слишком строго судила? Трудно полностью очиститься от т а к о г о...
Но как он мог оставить маленького брата там, откуда он сумел вырваться? Старше его на целых восемь лет... С такой матерью. Разве он не знал, как воспитывают Харитонушку? А теперь Харитона хотят судить за то, что он охотится в "божьей тайге". Сколько злобы было в его взгляде, когда он заговорил о Ефреме Георгиевиче.
Вечером, после ужина, когда Даня ушел к товарищу, я передала этот разговор обоим супругам.
- Не боюсь я его угроз, Таисия Константиновна! - равнодушно отозвался Ефрем Георгиевич.
- Он способен пырнуть ножом, этот Харитон! - озабоченно сказала Мария Кирилловна.
- А если поговорить с секретарем райкома? - предложила я. У меня не выходил из памяти взгляд Харитона.
- Говорили. Не мы - люди. Харитон открыто грозился. Вызывали его не раз, беседовали с ним. Куда только не вызывали! Все равно браконьерствует,с досадой ответила Мария Кирилловна.
- Председатель колхоза говорит, что он только грозится. Так оно и есть! - сказал Пинегин.- Такие, что много бахвалятся, никогда не сделают. Поразительное дело! Харитон совершенно убежден, будто имеет моральное право "промышлять в тайге"... Было раз, он бросился на меня с топором: "Тебе казенного жалко, больше всех надо?" Хорошо, что двустволка с собой была. Так он поневоле сдался: лес сгрузил и топор отдал. А меня по этому поводу затаскали в милицию.
- Вас?!
- Именно меня! Пусть он вор, браконьер, но не угрожай оружием, составь акт, агитируй, убеждай...
- Самое время убеждать, когда он топором замахивается! - фыркнула я.
- Говорят, это дела не касается. Вот когда убьет лесника - тогда будет отвечать он.
- Весь район смотрит, чем дело у нас кончится,- задумчиво заговорила Мария Кирилловна,- супруги Пинегины смирятся или браконьер Чугунов. Пока все штрафами отделывается да душеспасительными беседами. А пример для колхозников? Они же видят, что всякие лесные да речные воры лучше их живут, доходов у них побольше, чем у честных колхозников. Уже актов на этого Харитона - целая стопа. Нигде не работает. Властей, говорит, над собой не могу переносить: душа не терпит. Что же его, браконьера, председателем колхоза ставить? Да и над тем, ох, сколько имеется начальства! Живут они, Харитон и Виринея Егоровна, как лесные бобры. От всех скрылись за семью запорами!
Девушка хорошая его полюбила здесь. Чудесная девушка. Лиза Олесова. Комсомолка, агротехником в колхозе работает. Харитону тоже она по душе пришлась. Собирались жениться, он даже в колхоз заявление подал, но... забрал назад. И свадьба расстроилась.
