Валентина Мухина-Петринская - Утро - Ветер - Дороги
Глава пятая
НА ПЕРЕКРЕСТКЕ СТА ДОРОГ
Лета мы почти не видели: сначала выпускные экзамены, потом лихорадочная подготовка к приемным экзаменам, потом экзамены, потом... суп с котом, как говорит Генка, мой одноклассник.
Большинство из десятого "Б" осталось на мели.
Наташа не попала в медицинский, куда ее влекло призвание, и теперь в отчаянии. Не прошла по конкурсу. Алик Терехов тоже. Генка засыпался на сочинении. Он всегда недооценивал литературу. Толстушка Вероника по совету матери-завуча сдавала в педагогический, где у них "знакомство". Но так позорно провалилась, что и знакомые не помогли.
Поступили мои двоюродные - оба в физико-технический институт на факультет физической и квантовой электроники. Лада Мельникова - на филологический, отделение английского языка и литературы. Она хочет стать переводчицей и, конечно, станет, так как уже переводила для какого-то журнальчика Агату Кристи и даже гонорар получила. Лада знает четыре языка, а ее мама целых семь.
Еще поступил Миша Дорохов - на заочный, по специальности философия. Он уже работает таксистом. Отец его, московский таксист, погиб при аварии, и на иждивении Миши остались старая бабушка, братик и сестренка. Миша заменил им отца. Вообще Миша очень хороший и добрый человек.
Водить машину он умел с детства - отец научил. Но больше всего на свете Миша любит цветы...
Вот такие-то дела.
Я тоже не прошла по конкурсу, но не расстраиваюсь: мне хотелось до института поработать с папой на его заводе.
А Даниил? Теперь он в Ленинграде. Мечтает об океане. Будет штурманом дальнего плавания.
Помню, перед отъездом Дан зашел ко мне, и мы долго бродили по улицам вдвоем... Людей было мало, потому что дул холодный ветер, кружили первые желтые листья. И была луна на ущербе, стареющая луна, и мне хотелось плакать. Я тоже когда-нибудь постарею без любви и взаимности.
Нам попадались влюбленные парочки. Наверное, и про нас так думали. Дану только три дня осталось пробыть в Москве, и все же он тратил на меня целый драгоценный вечер. Прохожие иногда оглядывались на нас, наверное, думали: какой красивый парень, а гуляет с такой дурнушкой. Мои веснушки даже вечером видно.
Мы прошли мимо парка окружного Дома офицеров, оттуда доносилась танцевальная музыка, потом углубились в какую-то темноватую улицу и сели на первой попавшейся скамейке.
- Дан... ты любишь Геленку? - спросила вдруг я. Дан пожал плечами.
- Геленка ведь девочка еще... Не знаю. Но эта девочка мне очень дорога. Не потому, что талантливая пианистка... Она так поэтична, понимаешь... Вот я встречался с Ладой Мельниковой, воображал, что влюблен. Как девчонка она мне нравилась, но когда я разобрался, так сказать, в ее духовном содержании... Папа - писатель, мама - лингвист... Напихали в нее много всякой эрудиции, но своего-то у нее ничего нет. Щебечет о старинных церквях, о мастерах иконописной живописи, а никакого интереса у нее к ним сроду не было. Просто наслышалась, нахваталась, запомнила. Способный попугай!..
Мы помолчали.
- Тебе хочется знать, влюблен ли я в кого-нибудь? - сказал Даниил.Нет. А почему я должен быть обязательно влюблен? Все это мальчишество и совсем не главное в жизни.
- А главное - судовождение на морских путях?
- Да.
- Стать капитаном, как твой отец...
- Да. И я стану им, черт побери!
- Наверное, тебе кажется, что быть капитаном дальнего плавания - самое большое счастье на земле...- сочувственно сказала я.
И тогда Даниил удивил меня. Испугал...
- Конечно, быть капитаном - это замечательно! Но есть счастье такое ослепительное, такое несбыточно прекрасное, что согласишься умереть за один час такого счастья...
- Дан! - У меня словно комок подступил к горлу. Я уже знала, что он скажет. Как же я сама этого не поняла раньше! Как мы все не поняли! Ох, Дан!
- Это театр, Владя! Поразительное и прекрасное чудо. Принять участие в чуде искусства... Есть же такие счастливцы.
- Дан, милый! Как же ты... Почему? Ты должен был учиться на актера. Ты же - талант. Я всегда это знала, всегда, но ты так рвался в океан... Ты никогда словом не обмолвился о театре. Только читал нам монологи. И целые пьесы наизусть. Какие мы все идиоты, а еще твои друзья. Но почему ты сам...
Даниил приблизил ко мне лицо, и я увидела его мрачные глаза.
- Как могу я верить, что из такого множества людей именно мне дано творческое озарение, власть над душами людей. Я слишком глубоко люблю театр, чтоб идти туда средненьким. Посредственностей там и без меня полно. А театру не нужны средние, как и поэзии, литературе, живописи, музыке.
- Дан! Ох, Дан!
Сердце мое разрывалось от жалости. И Дан это понял.
- Опять ты меня жалеешь!- закричал он в бешенстве, совсем как в детстве.- Черт бы тебя побрал, почему ты меня вечно жалеешь?!
Дан, разозлившись, схватил меня за плечи и стал так трясти, что у меня голова замоталась во все стороны.
- Прости, Владя,- сказал он с досадой,- я не могу тебя понять. Ты, что ли, правда в меня влюблена? Ведь ты меня жалеешь с третьего класса. Влюблена или нет, говори!
- Конечно нет, с чего ты взял? Люблю просто как личность!
- Ты большая фантазерка, Владя. Ты меня выдумала. Наверно, я не такой, каким тебе кажусь. Скажи, ты хоть целовалась когда-нибудь? Конечно нет. Я начинаю бояться, что испорчу тебе жизнь, Владя, что ж ты молчишь?
И так как я не отвечала (что я могла ему сказать?), а его начала терзать совесть или еще почему-то, только он начал меня целовать. Собственно, сначала это был один поцелуй, такой долгий, что у меня потемнело в глазах. Еще бы! Здесь смешалось все: потрясение - все-таки это был первый поцелуй, горечь от сознания случайности... ощущение неловкости и даже стыда.
Вот сколько разных чувств одновременно. Даниил был увлекающимся парнем. Наверное, он любую девчонку стал бы целовать, очутись с ней вдвоем на темной скамейке в поздний час и на столь пустынной улице. Если бы он опомнился и попросил прощения, я бы, наверное, разревелась. Но он и не думал просить прощения, а продолжал меня целовать.
О любви не было сказано ни слова. Может, Даниил считал себя виноватым в том, что я ни с кем еще ни разу не целовалась?
Когда рассвело, мы опомнились и пошли домой. Даниил проводил меня. Расстались без всяких объяснений. Я поднялась к себе и сразу пошла на кухню, мне зверски захотелось есть.
Как это ни удивительно, после такого потрясения я и поела, и уснула. Проснулась в одиннадцать часов, когда дома уже никого не было. Вспомнила все, ощутила поцелуи Дана на своем лице и, вздохнув, стала убирать квартиру.
Я знала, как поступит Дан... Он уедет на оставшиеся три дня куда-нибудь, на дачу к товарищу например. Увижу я его теперь лишь на зимние каникулы. К тому времени этот странный вечер совсем забудется.
Вечером я встретила на лестнице Марию Даниловну, она стала звать меня пить чай: "Даня уехал на дачу к приятелю, и я одна". Я на что-то сослалась.
Вечером я пошла к дяде Александру посоветоваться насчет Наташи.
Тетя Аля сочувственно расцеловала меня и кинулась подавать на стол. Дядя Александр тоже вышел ко мне из кабинета, чтобы выразить соболезнование. Он был в домашнем костюме из вельвета в крупный рубчик и выглядел свежо и молодо. Дядя очень похож на моего отца, только выше, дороднее и самоувереннее. Когда они вместе идут по улице, все оборачиваются - до того они похожи. И вместе с тем разные: один известный хирург, доктор медицинских наук, а другой - простой рабочий. Это очень чувствуется, хотя папа и начитан, и интеллигентен...
Близнецы со скромным видом сели рядышком на диване. С первого сентября они идут в институт на свой факультет квантовой электроники. Будут и там учиться на одни пятерки. Потом окончат с отличием аспирантуру и станут учеными-кибернетиками. И с ними никогда ничего не случится. У дяди-то вечно что-нибудь случается... Его путь в науку был чреват всякими осложнениями. Слишком прям, резок и принципиален хирург Гусев.
В этом доме так уютно. Мебель современная, светлая, много цветов и картин. И не эстампы, не репродукции, как у нас, а подлинные картины художников. Есть чудесный пейзаж Коровина "Утро", этюд Левитана, Мартироса Сарьяна - желто-розовые скалы, пронизанные яростным солнцем Армении, несколько картин современных молодых художников. Даже мой любимый художник Соколов есть у них. Ландшафт неведомой планеты. Туманный лилово-фиолетовый рассвет над причудливой растительностью. Андрей Константинович Соколов, художник-фантаст, сам подарил дяде этот холст в благодарность за излечение кого-то из его друзей. На картине стоит его подпись и дата. Какая это радость, наверное, когда осчастливленные тобою люди приносят в дар свое самое дорогое - труды, созданные душой. А на полке в кабинете дяди стоит макет каспийского маяка, искусно сделанный руками моего отца. Несколько лет назад папа ездил в отпуск на Каспий, а потом сделал этот макет. Дядя ездит отдыхать только вместе с тетей Алей, а мои родители всегда поврозь: мама куда-нибудь на курорт или в чей-нибудь Дом творчества (артистов, писателей, художников), она как-то умеет доставать путевки в такие дома творчества, к которым не имеет никакого отношения, а папа ездит в безлюдные и прекрасные места - вот на Каспий, на Баренцево море, на реку Ветлугу или в тайгу, в Сибирь.
