Владимир Бацалев - Загадки древних времен
А вот сам Аменхотеп был мужик что надо. Две его физиономии до сих пор украшают набережную Невы, и петербургские алкоголики с большим удовольствием пьют в компании этих сфинксов, дружелюбно похлопывая по щекам свекра Нефертити. (Некоторые даже говорят: «Ну-ну, лежи тихо». Сам слышал.)
На четвертом году царствования Аменхотепа Тэйе родила ему сына, названного по отцу, только под номером IV. Где-то около этой даты, чуть раньше или позже, родилась и Нефертити.
Детство, отрочество, юность
Об этом времени у нас очень мало фактов, поэтому иногда придется с головой окунаться в домыслы.
Неизвестно наверняка, где и когда родилась Нефертити. Родители ее тоже неизвестны. Зато у Нефертити была сестра по имени Бенре-мут и кормилица Тия — жена знатного придворного Эйе[9].
Многие полагают (и для этого есть косвенные основания), что Нефертити родилась в первое десятилетие царствования Аменхотепа III в Фивах. Происхождение ее туманно, но с трудом различимо. От первоначальной версии, будто Эхнатон пошел по стопам отца и женился на иноземной княжне ливийского или переднеазиатского происхождения[10], пришлось отказаться, едва стало известно, что воспитала Нефертити египтянка. Конечно, героиня могла быть египтянкой только наполовину (скажем, мать ее — иноземка из гарема), но у будущей царицы «всех времен и народов» была сестра. Да и само имя, на которое опирались сторонники «иноземной» версии происхождения, — Прекрасная пришла — египетского происхождения. Подобные имена в Египте были не редкость. Например, мальчика могли назвать Добро пожаловать, но ведь из этого не сделаешь вывод, что он приехал издалека в гости!
Потом подошла очередь гипотезы, по которой Нефертити приходилась сводной сестрой Эхнатону, то есть в отцы ей «выбрали» Аменхотепа III, а в матери — побочную жену из гарема. Из-за укоренившегося среди египтологов мнения, что фараоны женились (главным браком) исключительно на сестрах, эта гипотеза держалась долго, хотя не имела под собой никаких оснований, исключая умозрительных. Ни в одной надписи, ни в одном документе Нефертити не величают «дочерью царевой», равно как и ее сестру. Титул Бенре-мут в надписях — «сестра жены царевой великой Нефер-нефре-йот Нефр-эт[11] — жива она вечно вековечно!» Следовательно, своим появлением на свет сестры не были обязаны Аменхотепу III. Тем не менее внешнее сходство Эхнатона и Нефертити поразительно, хотя один, по нашим меркам, урод, а другая красавица. Зачастую их изображения даже путали, до сих пор иногда путают. Скорее всего, супруги и были родственниками, так как предположение, что Нефертити была без роду без племени или из бедной семьи, лучше сразу отмести как несостоятельное: никто не стал бы возиться с ней при дворе, да еще назначать высокопоставленную особу в няньки. Кивок в сторону Моисея, брошенного в корзинке на волю Нила и подобранного принцессой, тут не работает: во-первых, это из области легенд; во-вторых, Нефертити пришлось бросать бы вместе с сестрой; в-третьих, Моисей стал жертвой национализма. Собственных детей египтяне очень любили, тем более в благодатной стране они ничего не стоили родителям. Существовал неписаный закон выкормить и вырастить всех детей. Любой бедняк мог позволить себе ораву ребятишек: голодный десятый сын просто шел к берегу Нила и ел вдоволь тростника и лотоса. Что уж тут заикаться о фараонах и прочих обеспеченных средствами вельможах, они плодились как кролики.
Остается предположить, что Нефертити и Бенре-мут были дочерьми брата или сводной сестры Аменхотепа III и приходились внучками Тутмосу IV, ибо каждый фараон оставлял по себе потомство, исчислявшееся десятками[12]. У самого Аменхотепа III было несколько сыновей и шестнадцать дочерей, но Нефертити среди них не отмечена.
Впрочем, нельзя отрицать и такого варианта: Нефертити была дочерью некоего высокопоставленного царедворца или жреца. Например, того же Эйе, только не от Тии, а от другой жены, недаром же он впоследствии, когда Нефертити была обожествлена, получил титул «отец бога», который характеризовал его как тестя фараона. А если учесть, что впоследствии Эйе все-таки стал фараоном (следовательно, имел на трон хоть какие-то основания), то последнее предположение кажется наиболее приемлемым. Разрешить этот вопрос без новых археологических данных нельзя, хотя может статься, что обе версии совпадут: на ответственные посты фараоны, как и сейчас, ставили близких родственников.
Вполне вероятно, что при рождении Нефертити звали совсем по-другому, а Прекрасной пришла она стала только на троне.
Побочным доказательством в пользу нецарского происхождения Нефертити является тот факт, что сразу после женитьбы Эхнатона Аменхотеп III сделал сына соправителем, то есть поступил как и Тутмос IV.
Нам приходится оперировать этими догадками потому, что до воцарения о Нефертити ничего не слышно, как если бы она сразу родилась царицей. Ничего удивительного в этом нет. О детстве и отрочестве ее мужа тоже почти ничего не известно. Жил при дворце мальчик, рос болезненным, все свободное время проводил в саду среди цветов и бабочек. (Не из детства ли идет его пацифизм?) Где-то неподалеку гуляла и юная Нефертити (судя по положению кормилицы, героиня росла если не во дворце, то вблизи него и наверняка часто там бывала). Таким образом, Нефертити и Эхнатон познакомились в песочнице. Возможно, кормилицы детей были подружками и на совместных прогулках сблизили будущих супругов, но это — из разряда «догадок вслепую». В Древнем Египте детей кормили грудью до трех лет, после чего кормилица становилась для ребенка чем-то средним между Ариной Родионовной и гувернанткой. Тия была отменной (может быть, профессиональной) нянькой, Нефертити ее очень любила, иначе через много лет не доверила бы ей своих дочерей и не наградила титулом «взрастившая божественную»[13].
Так и подмывает набросать серию умильных картинок: маленький Эхнатон отдает лепечущей Нефертити свои игрушки, зная, что к утру личный мастер из дворца настрогает новых; рыдающая Нефертити в окружении цветов и бабочек не ведает, чем помочь любимому другу, опять бьющемуся в эпилептическом припадке, или опять заболевшему животом, лихорадкой и подобной хворью; на пиру во дворце Эхнатон и Нефертити едят утку на двоих, запивают из одного бокала, облизывают друг другу пальцы и звонко хохочут, впервые глотнув хмельного; Эхнатон бросает дротик в бегемота, а верная Нефертити слабенькими ручонками обнимает его за ноги, чтобы неугомонный наследник ненароком не выпал из лодки; и, наконец, будущий реформатор и его пока еще подружка «смываются» с богослужения в честь Амона, столь им ненавистного с пеленок.
«Просмотрев» эти и подобные картинки, которые вполне могли оказаться в царской гробнице, если бы художник не забыл их воспроизвести, мы делаем законный вывод, что Эхнатону Нефертити пришлась по душе, он к ней привязался, а, созрев, — влюбился по уши, и ни у кого во дворце это не вызвало отрицательной реакции, тем более у матери Эхнатона, которая сама была Парашей Жемчуговой по происхождению.
Что же так прельстило настырного создателя монотеизма в юной Нефертити? Неужто по дворцу и вокруг бегало мало хорошеньких девушек, готовых ради принца позабыть на время о чувстве собственного девичества? Ответ весьма прозаичен: подрастающий преобразователь влюбился, как поэт (а он и был поэт), и, надо полагать, Нефертити, действуя плохо изученными законами женской логики, крепко взяла его в оборот. Какими только комплиментами на стенах собственных гробниц не осыпают ее придворные с безусловного потакания Эхнатона. Ах, эта Нефертити, «сладостная голосом во дворце», «владычица приязни», «большая любовью», «сладостная любовью»! Для нашего испорченного сексуальными революциями сознания подобные откровения свидетельствовали бы о том, что Нефертити никому не отказывала во дворце и всем пришлась по вкусу, но на самом деле это лишь неприкрытая лесть, свойственная Востоку. Даже фразу «Жена царева Нефертити — сказка в постели» Эхнатон принял бы как комплимент на свой счет.
До двадцати лет болезненный реформатор ходил по дворцу на положении неполовозрелого воздыхателя. Возможно, он проверял глубокое чувство, поселившееся в нем. А может быть, боялся потерять престол. Опять в воображении всплывают циничные картинки: неполноценный наследник палкой отгоняет единокровных сестер, жаждущих выйти за него замуж и сделать полноценным; распутный старик Аменхотеп III на ухо шепчет сыну: «Ну, зачем тебе делать Нефертити главной женой? — сойдет и побочной, в гарем ее, не раздумывая, потешишь плоть и забудешь, а тут родные сестры пропадают, того и гляди помрут в девках, выбирай, какая приглянется, хочешь — Сатамон, хочешь — Бакетамон, да и остальные — девочки-не-про-мах, сам делал, хочешь — женись на всех сразу, обделали бы все по-семейному, по традиции предков, официальная жена фараона — это же не пальмовое опахало, сломалось — выбросил, я вот сделал подобную глупость, теперь последние волосы на парике рву, попомнишь меня, да поздно будет».
