Режин Перну - Ричард Львиное Сердце
Глава вторая
РЫЦАРЬ И ТРУБАДУР
На стены дамы поднялисьИ с любопытством смотрят вниз:Нельзя ль в затейливой толпеДружочка приглядеть себе?На выбор яркие таланты:Певцы, жонглеры, музыканты:Прекрасны древние напевы,А эту песнь для милой девыПевец придумал лишь вчера, —Знать, деву отыскать пора,Чтоб серенада не пропала…Ведь музыки другой не мало:И лэ[13] на вечер, и лэ в нотах,Ночные лэ, и лэ на ротах[14],И лэ под арфу, и фрестели[15],Тимпаны, лиры и свирели,Симфонии, псалтирионы,Бренчанье колокольцев, стоныРожков и однострунок трели…Все веселились, как умели:Кто декламировал поэму,Кто задавал беседе тему,Хоть были и другие гости:Тем карты подавай, иль кости,Азарт игры над ними властен.Что им хитросплетенья басен?Что музыка?Что складный стих?Одно интересует их:Кому Фортуна улыбнется?А кто ни с чем домой вернется?…[16]
Можно не сомневаться, что это описание двора короля Артура достаточно верно изображает и двор в Пуатье. Стихи принадлежат мэтру Васу, канонику Байё, который тогда же, в 1169–1170 годах, сочинял поэму «О деяниях нормандцев» (La Geste des Normands). Первое же свое произведение — то самое, из которого заимствовано вышеприведенное описание, — он посвятил королеве Алиеноре: это был «Роман о Бруте», стихотворное переложение писаний гениального Гальфрида Монмаутского, повествовавшего о легендарном короле Артуре и окружавшем его мифическом дворе[17]; персонажам Гальфрида суждено было войти и в историю, и в роман. Вас, стремясь как можно точнее, пусть на ином языке и стихами, пересказать роман Гальфрида, все же не упускает случая обыграть знакомые подробности современной ему куртуазной жизни — ведь он своими глазами наблюдал то, что поощряла в своем окружении королева. Словом, Вас был родоначальником того стиля придворной жизни, который обозначается термином «куртуазность». Впервые этот стиль был описан в том самом произведении, в котором также впервые появился и пресловутый «круглый стол», занявший столь заметное место в романтической волне XII века. О короле Артуре сообщается, что он
…держался вовсе не спесиво,Но, разумеется, не льстиво…Со всяким был любезен он:Лорранец[18] иль бургундион[19],Француз, бретонец иль шотландец,Норманн, анжуец иль фламандец,Иль витязь из иной страны,Все были для него равны.Всяк при дворе был привечаемИ за усердье отмечаем:И одеянья, и доспехиИмел в награду за успехи.Но паче драгоценных ризСтяжаются монархов близНе только почести и званья,Но и различные познанья:Благоразумное уменьеСнискать к себе благоволенье,Небесполезное по службе,И многоискушенность в дружбе,И та манер благообразность,Что ведома как куртуазность, —Чем, боле злата и пурпура,Блистал двор короля Артура.И сим блистанием влекомыРодные покидали домыИскатели наград и славы,Дабы, отцов оставив нравы.Усвоить вежества приметыИ присягнуть на многи летыАртуру и его баронам,Имея во служенье ономДары богатые, и радость,Веселие и жизни сладость.
Феодальное общество поэзией завоевывало свое право на благородство и само было завоевано благородством через поэзию: король, сеньор среди сеньоров, облагораживал свое окружение, причем приближенные сидели за одним столом с государем, а не стояли вкруг него, подобно вельможам у престола императора или древнего монарха. Эта новая концепция царствования, когда правит не богоподобный монарх, а этакий «куртуазный принц», отличала описываемую эпоху, придавала ей особый шарм. Только в таком новом, небывалом прежде социуме могли родиться куртуазная любовь и то представление о женщине, которое станет, по словам Рето Беццолы, «самим источником куртуазной литературы». В поэме Васа то и дело проявляется преклонение перед женщиной, тот культ дамы, который распространяла поэзия трубадуров, а затем труверов.
Умудрена, зело прекрасна,И величаво куртуазна,
говорит он о матери короля Артура. А для Марсии, королевы Английской, он не скупится на еще более пышные восхваления:
Премудрая многоученая дама…О многом пеклась, но любому трудуПознания предпочитала страду,Писания знала и много читала.
Рыцарь обретает свою значимость через любовь, приносимую им Даме. Вот, например, обращение короля Утера Пендрагона к Мерлину: речь идет о напоминающей Изольду Ижернь, любви которой король желал добиться:
Внезапно к любви угодил я в полон,За что воевал — ныне тем побежден,Куда ни пойду и куда ни приду,Во сне ль, наяву ли и, равно, в бреду,На ложе в ночи иль средь белого дня,За трапезой или за чарой вина,Ижернь — лишь о ней непрестанная дума…
А вот обращение к королеве Алиеноре — ей Фома посвятил своего «Тристана»:
История весьма пространна, —Как про Изольду и Тристана.
Можно считать, что нам необычайно повезло с этой встречей, с совпадением во времени и пространстве историка и священника Васа и двора в Пуатье; сам он, кстати, в незабываемых словах выразил необходимость поэтически запечатлевать и передавать от человека к человеку и из поколения в поколение события и деяния прошлого:
Как от забвения нам уберечьДеянья предков, старинную речь,Притчу о низких проделках людских,Сказ о баронах и подвигах их?Книги потребны: стихи и сказанья,Нравоучения и назиданья.Коли событье не занесеноВ летопись иль на скрижали, оноТолько бесплодно во времени канет,Но наставленьем потомству не станет,
писал он в «Романе о Ру», сочиненном после «Романа о Бруте». Многие подражали этому сочинению, как бы продолжая его, в том числе и Бенуа де Сен-Мор, который, так же как и Вас, посвятил свой «Роман о Трое» королеве Алиеноре:
Даме златой государя в порфире,Столь же премудрой, сколь и прекрасной,Знающей власть и над знаньями властной, —Несть с ней сравнимых в обширном сем мире.
Вот в какой атмосфере куртуазной поэзии возрастал Ричард. Поэзия прочитывала историю как роман: когда впоследствии поэт Амбруаз изложит стихом приключения и подвиги Ричарда в Святой земле, его сочинение прозвучит отзвуком традиции, родившейся при дворе матери Ричарда. Неудивительно потому, что и сам Ричард пробовал себя в стихах; как мы знаем, свое лучшее стихотворное произведение он сочинит в момент для него драматический, но на протяжении всей его жизни атмосфера рыцарственности и поэзии оставалась для него родной и близкой.
Едва ли не самый типичный образчик поэзии двора принадлежал, кстати, перу одного из сыновей Алиеноры, правда, вовсе не Ричарду. Этим стихотворцем был Джеффри (Жоффруа) Бретонский, обратившийся к поэзии забавы ради — именно ему принадлежит самое первое из дошедших до нас литературных произведений на французском языке. Оно представляло собой стихотворный обмен репликами между принцем и трувером Гасом Брюле. Но и в окружении Ричарда всегда находилось место трубадурам: в этом кругу раскрыли свои дарования Арнаут Даниэль, забавник-монах Монтаудонский, Фолькет Марсельский, Пейре Видаль, Гираут де Борнель и, даже прежде прочих, Бертран де Борн. А еще среди них был уроженец Лимузена Госельм Файдит, который в погребальном плаче будет оплакивать смерть самого Ричарда. Вряд ли стоит забывать об этой причастности Ричарда к поэтической волне. Он был свидетелем ее подъема, притом в то самое время, когда в родном для него графстве Пуату появлялись сочинения, впитавшие в себя как местное наречие, так и некий куртуазный идеал. В их числе назовем «Роман об Энее», а еще в большей степени «Роман о Фивах» и «Александрию» («Роман об Александре»), которые развлекали читателя некоей «античностью», в каковой, однако, невозможно было узнать классическую древность — уж слишком густо покрывал ее христианский и куртуазный налет.
Впрочем, юный принц отнюдь не пренебрегал и таким важным делом, как управление доставшимся ему прекрасным доменом. В то время как Генрих II предпочел уйти в тень, оставив Англию ради Ирландии, Алиенора не преминула приобщить сына к управлению Аквитанией. Так, они совместно решали дело Пьера де Рюффека, обывателя из Лa-Рошели, который имел тяжбу с аббатством Фонтевро и пообещал аббатисе годичную повинность в сотню пуатуанских су: мать и сын присутствовали при принесении этого обета как свидетели. Бывало, что Ричард, несмотря на юный возраст, действовал в одиночку. Так, в Байонне в январе 1172 года он пожаловал епископу Фортанье право назначать своих представителей и утвердил льготы, которые имел собор названного епископа, а кроме того, возобновил привилегии, дарованные местным жителям прежними договорами и соглашениями, в частности, касающиеся промысла китового уса, на занимающихся каковым возложены были еще в начале века определенные повинности…
