Марк Твен - Личные воспоминания о Жанне дАрк сьера Луи де Конта, её пажа и секретаря
- Стой тут и представляй Францию, а я покамест отдышусь. Нет у нее отныне другого знамени.
Наша болтовня мигом смолкла. Казалось, он объявил о чьей-то смерти. В наступившей тишине слышалось только частое дыхание гонца. Отдышавшись, он заговорил:
- К нам дошли черные вести. В Труа подписан договор с англичанами и бургундцами. Он связывает Францию по рукам и по ногам и выдает ее врагу. Все это натворил герцог Бургундский и эта дьяволица - наша королева. По этому договору Генрих Английский женится на принцессе Екатерине...
- Как? Дочь французских королей отдают за Азенкурского палача? Не может этого быть! Ты, верно, ослышался!
- Если ты и этому не веришь, Жак д'Арк, трудно тебе придется: ведь ты еще не знаешь самого худшего. Ребенок, рожденный от их брака - пускай даже дочь, - наследует оба престола - Англии и Франции, и оба остаются за его потомством навечно.
- Ну, тут уж явная ложь! Ведь это против нашего Салического закона[7], а значит, не может иметь силы, - сказал Эдмон Обри, прозванный "Паладином" за то, что постоянно хвастал своими будущими победами. Он хотел еще что-то сказать, но его голос потонул в общем шуме; все негодовали и говорили разом, и никто никого не слушал, пока Ометта не убедила нас помолчать:
- Нельзя же так! Дайте ему досказать. Вы недовольны его рассказом, потому что все это кажется ложью. Если это ложь, так надо бы радоваться. Продолжай, Этьен!
- Мне немного осталось добавить: наш король Карл Шестой будет царствовать до смерти, а после него Францией будет править Генрих Пятый, король Англии, пока его ребенок не подрастет настолько, чтобы...
- Он будет править нами? Палач? Ложь! Все ложь! - закричал Паладин. А как же наш дофин? Что сказано о нем в договоре?
- Ничего. По договору он лишается престола и становится изгнанником.
Тут все разом закричали, что это ложь, и заговорили уже весело.
- Договор недействителен без подписи нашего короля, а он разве пойдет против собственного сына?
На это Подсолнух сказал:
- А как по-вашему, королева подписала бы договор во вред своему сыну? .
- Эта змея? Конечно. Про нее и говорить нечего От нее ничего другого ждать нельзя. Она по злобе своей пойдет на любую подлость; а сына своего она ненавидит. Но ее подпись не имеет силы. Подписать должен король.
- А теперь дайте я еще спрошу. Наш король объявлен сумасшедшим, верно?
- Да, но народ только больше полюбил его за это Через свои страдания он стал нам ближе. Кого жалеешь, того любишь.
- Правильно, Жак д'Арк! Но что спросишь с безумного? Разве он знает, что делает? Нет. И разве трудно другим заставить его сделать что угодно? Очень легко. Он уже подписал, говорю вам.
- А кто его заставил?
- Это вы и сами знаете: королева.
Тут все снова зашумели и заговорили разом, осыпая королеву проклятиями. А Жак д'Арк сказал:
- Многие слухи оказывались ложными. А таких позорных и горьких вестей, таких обидных для Франции мы еще не слыхали. Значит, можно надеяться, что и это ложные слухи. Кто их принес?
У Жанны вся кровь отлила от лица: она боялась услышать ответ и чутьем уже угадывала его.
- Их принес кюре из Макси.
Все горестно ахнули. Мы знали его как человека надежного.
- А сам-то он верит им?
Мы ждали ответа с замирающим сердцем
- Да. И мало того. Он сказал, что наверняка знает, что это правда.
Некоторые из девочек заплакали, мальчики угрюмо смолкли. Лицо Жанны выражало тоску, какую мы видим в глазах подстреленной насмерть серны. Она страдает без жалоб; так и Жанна - не произнесла ни слова. Ее брат Жак нежно погладил ее по волосам, желая утешить, и она благодарно поцеловала ему руку, все так же молча. Но вот наконец мы опомнились, и мальчики заговорили. Ноэль Рэнгессон сказал:
- Когда же наконец мы будем взрослыми? Ох, как медленно мы растем! А Франция никогда еще так не нуждалась в солдатах, чтобы смыть наш позор.
- Несносный возраст! - сказал Пьер Морель, прозванный "Кузнечиком" за выпуклые глаза. - Нам еще ждать да ждать. Война идет уже сто лет, а мы всё не можем себя показать! Как мне не терпится стать солдатом!
- А я дольше ждать не буду, - сказал Паладин. - И уж когда пойду, вы обо мне услышите, вот погодите! Есть такие, что при штурме крепости норовят оказаться позади, а я согласен быть только в первых рядах! Никого не пущу вперед себя, кроме командиров!
Даже девочки исполнились воинственного пыла, и Мари Дюпон сказала:
- Как я хотела бы быть мужчиной! Я бы сию минуту пошла воевать! - И, гордая своей храбростью, она огляделась, ожидая похвал.
- Я тоже, - сказала Сесиль Летелье, раздувая ноздри, точно боевой конь, почуявший битву. - Я ручаюсь, что не убежала бы с поля, хотя бы на меня шла вся Англия!
- Ха! - сказал Паладин. - Девчонки только и умеют, что хвастать, а больше ни на что не годны. Будь их хоть тысяча, а как повстречаются с отрядом солдат - сразу покажут пятки. Чего доброго и крошка Жанна захочет идти в солдаты?
Такое предположение очень всех насмешило, но Паладину этого показалось мало, и он продолжал:
- Могу себе представить: так и ринется в бой, как заправский вояка! Да еще, пожалуй, не пойдет простым солдатом, вроде нас грешных, а офицером, в доспехах, в стальном шлеме с забралом, - чтобы не было видно, как она краснеет. Шутка сказать: целая армия, и все незнакомые! Да что там офицер! Она у нас будет капитаном. Да, да! Поведет за собой сотню солдат... или, может быть, девчонок? Нет, не пойдёт она простым солдатом! А уж как двинется на врага, так точно вихрем его сметет!
Он еще долго потешал нас, и мы прямо покатывались со смеху. Еще бы не смеяться: подумать только, что эта кроткая девочка, которая и мухи не обидела бы, которая пугалась одного вида крови и всегда так робела и смущалась, - что эта девочка могла пойти в бой и повести за собой солдат!
Наш смех совсем смутил бедняжку; а между тем в эту самую минуту готовилось нечто такое, отчего все переменилось, и молодежь увидела, что смеется тот, кто смеется последний. Из-за Волшебного Бука на нас глянуло знакомое и страшное лицо, и мы тотчас поняли, что это Бесноватый Бенуа вырвался из клетки, и всем нам пришел конец! Оборванное, обросшее и страшное чудовище вышло из-за дерева с топором в руке. Девочки громко закричали, и все мы кинулись бежать кто куда.
Нет, не все: Жанна не побежала; она не тронулась с места. Добежав до спасительной опушки леса, окружавшего поляну, некоторые из нас оглянулись: посмотреть - не настигает ли нас Бенуа, и увидели, что Жанна все еще стоит, а сумасшедший крадется к ней с поднятым топором. Это было ужасное зрелище. Мы замерли на месте, дрожа и не в силах двинуться.
Я не хотел видеть, как свершится убийство, но не мог отвести взгляда. И вдруг я увидел, не веря своим глазам, как Жанна шагнула ему навстречу. Он остановился; я видел, как он погрозил ей топором, словно запрещая приближаться, - но она не послушалась и твердо шла к нему, пока не подошла прямо под топор. Мне показалось, что она заговорила с ним. Я почувствовал дурноту и головокружение, все поплыло перед моими глазами, и я уже ничего не мог различить.
Не знаю, сколько времени это длилось. Когда я снова взглянул на них, Жанна шла к деревне, ведя Бесноватого за руку. В другой руке она держала топор. Мальчишки и девчонки один за другим вылезли из своих убежищ и стояли разинув рты, пока те двое не дошли до деревни.
С того дня мы и прозвали Жанну Бесстрашной.
Мы оставили черный флаг на траурной вахте; у нас была теперь другая забота. Мы бегом бросились в деревню, чтобы поднять тревогу и спасти Жанну, хотя мне после всего виденного казалось, что, пока топор у нее, она сумеет за себя постоять. Когда мы прибежали, опасность уже миновала - Бесноватый был водворен в клетку. Народ сбегался на маленькую площадь перед церковью подивиться такому чуду; даже постыдный договор был на время позабыт.
Женщины наперебой обнимали и целовали Жанну, хвалили ее и плакали, а мужчины гладили по голове и сожалели, зачем она не родилась мужчиной: они отправили бы ее воевать, и она бы прославилась, будьте уверены! Ей пришлось вырваться и убежать, так тягостны были похвалы для застенчивой девочки.
Нас, конечно, стали расспрашивать обо всех подробностях происшествия. Мне было нестерпимо стыдно; я поспешил под каким-то предлогом ускользнуть и потихоньку вернулся один к Волшебному Дереву, чтобы избежать расспросов. Там оказалась и Жанна, только она, наоборот, хотела избежать похвал. Скоро и остальные тоже ускользнули от любопытных и присоединились к нам. Мы окружили Жанну и стали спрашивать, как она могла отважиться на такое дело. Она держалась очень скромно и сказала:
- По-вашему, это было невесть как трудно, но только вы ошибаетесь. Если бы еще он мне впервые встретился... А то ведь я его знаю давно, и он меня знает и любит. Я много раз кормила его через прутья клетки; а прошлой зимой, когда ему отрубили два пальца, чтобы отучить его хватать проходящих, я ему каждый день перевязывала их, пока раны не зажили.
