Сергей Сергеев-Ценский - Севастопольская страда (Часть 1)
- Так вы думаете, Владимир Алексеич, что лучше, не теряя времени, уезжать из Севастополя? - по-своему понимали его дамы.
Но Корнилов пожимал узкими плечами, продолжая отвечать своим мыслям:
- Неоспоримых оснований так именно думать я все же не имею. Змеиный остров ведь на одинаковом расстоянии и от Севастополя и от Одессы. Может быть, противник нацелился на Одессу.
- Оттуда их отобьет опять Щеголев! - сказала было одна из дам, но Корнилов поморщился.
- Ну что там Щеголев с его четырьмя пушчонками! Он, конечно, никого не отбил, это пустяки: союзники тогда высмотрели все, что им было надо, и ушли, чтобы теперь, например, высадить там десант. Одесса - город богатый и почти беззащитный. Кроме того, оттуда они могли бы выйти в Новороссию, отрезать армию Горчакова...
- Так что это именно так и будет? Значит, они пойдут на Одессу? спросили дамы.
- Не знаю, не знаю! Если бы мы вообще что-нибудь знали наверное! поднял обе руки, как для защиты, Корнилов, и одна из дам заметила на это колко:
- Нет, Владимир Алексеич, что вы там ни говорите, а вы хорошо сделали, что отправили Елизавету Васильевну в Николаев!
Корнилов, не ответив на это, оглядел рассеянно поверх искусных и благоухающих причесок дам обстановку зала, заметил кое-что новое, временно внесенное сюда для украшения стен, и, слегка улыбнувшись, проговорил не в тон сказанному раньше:
- А-а, так, значит, для бала в этом собрании наши новые сослуживцы отважились на некоторый ремонт! Знатно!
Действительно, бравый полковник Веревкин-Шелюта, готовя собрание к своему первому балу, рассчитанному на большое число гостей, затратил много усилий, чтобы обставить, насколько было возможно богаче и без того весьма богато обставленное Дворянское собрание.
Ведавший же всей хозяйственной частью устройства бала полковой казначей поручик Вержиковский заготовил большое количество бутылок шампанского и других вин, но на всякий случай в бакалейном магазине купца Носова, запертом со стороны улицы, дежурил приказчик, который мог бы значительно подкрепить этот запас.
Еще в начале августа стали привозить из окрестностей и благословенных долин небольших речек Бельбека и Качи десертный виноград лучших сортов, и теперь большие корзины чауша и шаслы стояли на стойке буфета собрания рядом с корзиной летних дюшесов и душистых зеленомясых дынь. И, глядя на все это искристое, цветистое, благоухающее великолепие, кто не мог бы мгновенно забыть о какой-то англо-французско-турецкой эскадре с огромным десантом, притаившейся против устья Дуная за плоским островом, на котором будто бы погребено было тело Ахиллеса*, перенесенное от стен Трои матерью его Фетидой, - островом, в древности называвшимся Левке, а теперь кем-то и когда-то зловеще названным Змеиным.
_______________
* А х и л л е с - один из главных героев поэмы Гомера "Илиада".
Так же точно за островом Тенедосом, лежащим против Безикской бухты, таился ахейский флот, готовясь к походу против твердынь Илиона. За Тенедосом, богатым вином; поджидал Агамемнон, вождь ахейцев, остроносые суда греков, полные воинов для десанта.
В Севастополе знали, что флагманский корабль английской эскадры, таившейся теперь вместе с французской за островом Змеиным, корабль, на котором держал свой флаг командующий эскадрой адмирал Дондас, носил звучное имя "Агамемнон".
II
- Вот посмотрите, господа, на эти часы - только по рассеянности в свои карманы не прячьте - и скажите, где здесь ключик, - говорил лейтенант Бирюлев, показывая плоские, обыкновенные на вид золотые часы в группе молодых флотских офицеров в буфете собрания.
Лейтенант Астапов, склонный к полноте блондин, повертел в руках часы, посмотрел пристально на бретерское осанистое долгоносое лицо Бирюлева и сказал:
- Просто и ясно: ключик потерян.
- Все такого мнения, господа, что ключик потерян? - обвел глазами других Бирюлев. - Как будто все! Тогда смотрите. Вот я завожу часы!.. А вот я ставлю часы по часам этого собрания, так как у меня они позади на двенадцать минут.
И он передвинул стрелку так же без ключика, как и завел часы.
И часы, только что дошедшие в Севастополь из-за границы, пошли бы гулять по рукам, если бы Бирюлев не спрятал их в карман.
- Может быть, такие часы без ключика есть у всех офицеров союзного флота, - сказал Астапов.
На это Бирюлев ответил:
- Я думаю, что и у многих армейцев. Но вот еще какая новость техники: за границей начали будто бы делать бумагу из дерева.
- Как из дерева? Из какого дерева? - удивились все.
- А из чего делают бумагу у нас? - спросил Бирюлев.
- Из тряпок, кажется.
- То-то что из тряпок. Но это - дорогая бумага, а там будто бы получается из обыкновенных бревен и очень дешевая.
- Каким же образом?
- Очень просто. Подвергаются бревна химической обработке, в результате получается прекрасная бумага.
- Вот оно что! - качнул головой лейтенант Холин, книжник и немного поэт. - Если с простыми карманными часами и с бумагой так обстоит дело за границей, то сколько же последних слов техники приготовили они для нас, грешных? А мы об этом и понятия не имеем.
- О конических пулях Минье мы уже читали, остается только увидеть их в действии, - сказал Астапов.
- Пули Минье уж не новость, я читал о каких-то ядовитых газах, выдумал один англичанин, - только не дал я этому веры, - отозвался на это мичман Завалишин, крепкий брюнет с энергичным лицом. - Могут ли быть изготовлены такие газы?
- Отчего же нет? Есть ведь "Собачья пещера" - грот такой где-то в Италии, в котором собаки дохнут. Почему же дохнут? Очень просто - ядовитые газы! - сказал Бирюлев.
- Я не об этом! Ядовитые газы, конечно, есть даже в угольных шахтах в России, - незачем в Италию ездить, - а вот как ими действовать могут? Начинять ими гранаты, что ли?
- А почему же? Хотя бы и так!
Дамы не позволили молодым флотским развить разговор о последних словах заграничной техники в военном деле. Дамы требовали неусыпного внимания к себе, иначе зачем же они пришли на бал? Наконец, они чувствовали себя встревоженно и настойчиво требовали, чтобы их успокоили по-настоящему, прочно, отвлекли бы их мысли в беззаботное прошлое.
Несмотря на то, что огромный союзный флот заставил молодой и малочисленный русский флот укрыться в бухте под мощную защиту семисот орудий береговых батарей, севастопольская жизнь отнюдь не нарушала своего заведенного задолго до объявления войны течения.
Даже и в августе до этого последнего дня каждый день в шесть часов вечера на стодвадцатипушечном корабле "Великий князь Константин", носившем флаг Корнилова и стоявшем у Екатерининской пристани, начинал играть оркестр, а на самой пристани гремело еще несколько оркестров, как флотских, так и армейских, и даже роговой хор гусарского полка с песенниками.
И тогда на Приморском бульваре, где стоял бронзовый памятник герою Черноморского флота - лейтенанту Казарскому, начиналось гулянье, и Севастополь мог показаться даже любому мизантропу самым счастливым, самым веселым городом в мире.
На гуляньях этих много было женщин, для них в сущности и устраивались гулянья, потому что Севастополь по самому чину военной твердыни, предназначенной охранять весь юг Европейской России, был подчеркнуто мужской город. Из сорока двух тысяч его населения в те времена тридцать пять тысяч приходилось на войско гарнизона и матросов флота, а из семи тысяч остальных жителей сколько могло приходиться на женщин, если исключить чиновников, купцов, ремесленников, рабочих и детей?
Конечно, город с таким огромным количеством постоянно живущих военных привлек не одну сотню жриц свободной любви, которые, чуть только раздавалась музыка на пристани, выходили на свой промысел, отчетливо, по-военному маршируя по главным улицам - Екатерининской и Морской, по Театральной площади и пристаням. На Приморский же бульвар, где у входа дежурила с шести часов полиция, могли из них попасть только те, которые одевались "под приличных дам".
По всей основной шестикилометровой бухте, которая называлась Большим рейдом, и по рукаву ее - Южной бухте - стояли картинно красивые, хотя и со свернутыми парусами, корабли, фрегаты, бриги, бригантины, корветы, яхты, тендера, транспорты, шкуны и многочисленный купеческий флот.
Было и несколько пароходов. Все знали, что за постройкою их следил и принимал их Корнилов.
На всех этих судах, хотя и праздно стоявших, все-таки кипела привычная жизнь. Между ними и от них к пристаням - Екатерининской и Графской - скользили под веслами и на парусах боты, вельботы, шлюпки и катеры с катающимися флотскими дамами. Весело, раскатисто смеялись на тихой воде, разноцветными зонтиками защищаясь от жаркого солнца, звонко пели.
В такие "царские" дни, как этот - 30 августа, все суда бывали разукрашены флагами, и эта пестрота флагов, отражаясь в зеркале бухт, не могла не веселить глаз,
