Николай Верещагин - Записки палеонтолога. По следам предков

Сам я побывал во многих пещерах мира — видел различные «окультуренные» и «дикие» пещеры Северной Америки, благоустроенные для туристов всемирно известные пещеры Франции, плавал на моторных лодках по освещенным со дна подземным озерам Чехословакии, забирался в малоизвестные пещеры Румынии. В Советском Союзе мне знакомы многие пещеры Молдавии, Карпат и Крыма, а в пещерах Кавказа, Урала и Приморья я вел специальные палеонтологические исследования.

Многие пещеры действительно таят клады особого свойства, рассказывающие о событиях далекого прошлого. Эти клады никак нельзя, однако, освоить без кропотливой, а временами тяжелой и скучной работы — планомерных раскопок. Поэтому прежде чем лезть в пещеру, всегда полезно поразмыслить о том, что может дать та или иная из них для истории давно минувших времен. Есть ведь пещеры «немые» — с каменным полом, на котором не накопилось рыхлых отложений с костями и каменными орудиями; есть холодные, продуваемые воздушными потоками, сырые, с выходом на север, и поэтому не заселявшиеся ни животными, ни человеком; есть пещеры-ловушки, улавливающие все живое скопившимися ядовитыми газами или коварными колодцами; наконец, существуют пещеры, заполненные доверху отложениями пыли, речного ила или погребенные под обвалившимися, сползшими участками склонов.

Людей каменного века и нашей эпохи всегда привлекали пещеры сухие и теплые с выходом на юг, юго-восток или юго-запад, с наличием поблизости родничка, озера или речки, из которых можно было утолить жажду.

По вполне понятной причине при исследовании пещер меня интересовали не подземные рекорды, а конкретные результаты раскопок. Идеалом же палеонтолога всегда являлись пещеры, в которых происходило универсальное накопление костных остатков животных — самопогребение пещерных обитателей, остатков обедов четвероногих и пернатых хищников, первобытного человека, отложения трупов животных, занесенных сюда водой.

Некоторые выдающиеся отечественные биографы и геоморфологи начала века считали, что современный Крым — это жалкий остаток большой горной страны, провалившейся в Черное море. Доводов для таких утверждений уйма: круто обрывающиеся, как бы съехавшие, или соскользнувшие, к морю южные берега; открытые на юг «сквозные» долины в восточной половине полуострова, напоминающие устьевые остатки больших ущелий; глубокие каньоны в северных отрогах полуострова, которые были разработаны явно более мощными потоками, нежели современные малые ручейки, текущие по их днищам. Об этом же свидетельствует наличие высокогорных реликтовых животных и растений, как бы застрявших на этом обломке большого горного массива. Таковы альпийская галка и крупный козел, исчезнувшие здесь в конце каменного века. И еще один факт: большое сходство современных моллюсков, ящериц и растений Крыма с таковыми севера Малой Азии, говорящее за недавнее сухопутное соединение нашей страны с турецким берегом.

Вот только по поводу датировки этой катастрофы мнения геологов и биогеографов расходятся. Одни уверяют, что она произошла еще в плиоцене, другие называют чуть ли не эпоху раннего неолита! Быть может, подводные исследования в Черном море помогут когда-нибудь установить истину.

В третичном периоде Крымская суша была обширна и даже соединялась временами с Кавказом и Балканами. На южном берегу Крыма обнаружены слои с остатками миоценовых гиппарионов, антилоп трагоцерусов, некрупных тюленей. Близ Керчи известны ожелезненные кости позднеплиоценовых слонов, лошадей и оленей, совершенно подобных находимым на Тамани и у подножий Балкан. Между тем северный Крым, его степные равнины и предгорья служили в ледниковые эпохи четвертичного периода убежищем для способных к миграциям животных мамонтовой фауны. Холод и снег загоняли сюда на зиму несметные стада сайгаков, лошадей, ослов, северных оленей. Проникали с равнин Причерноморья даже песцы, белые куропатки, полярные совы. Ведь при низком уровне Мирового океана и Черного моря в ледниковые эпохи теперешние мелководья Сиваша были необозримыми степными равнинами. Итак, всего в пределах 15—70 тысяч лет тому назад, т. е. в эпоху вюрма, в районе Симферополя и Евпатории был животный мир арктической тундры! Современным жителям жаркого Крыма трудно даже представить себе такие ландшафты относительно недавнего геологического прошлого.

Попав впервые зимой 1956 г. в окрестности Бахчисарая («Города-сада»), я не уставал восхищаться здешними ландшафтами и реликвиями недавнего прошлого. Бахчисарайский дворец был построен татарами Уланской орды на левом берегу ручья Чурук-Су. Его уютный дворик-сад заполнен теперь старыми деревьями вяза, шелковицы и ясеня. Занятна зарешеченная башня для обитательниц гарема, наблюдавших оттуда для «поддержания тонуса» дикие схватки — игрища джигитов. Массивна небольшая мечеть со слезоточивым мрамором фонтана, загадочны полутемные палаты, выходящие на затененные от солнца веранды. Весь этот комплекс старого разбойничьего гнезда уже давно превращен в местный краеведческий музей. В одном из его помещений я часами разбирал и определял многотысячные коллекции костей, добытых местными археологами в береговых крепостях генуэзцев, поселениях тавров, гробницах скифо-сарматов и пещерных жилищах охотников нового и древнего каменного века. Даже без просмотра орудий, предметов домашнего обихода, украшений и письмен, при раскладке и определении обломков черепов, трубчатых костей и зубов диких и домашних животных перед мысленным взором биолога вставала волнующая картина смен крымской фауны, появления и развития животноводства, вспышек жизни, войн и угасания поселений разных племен и народов в пределах этого земного рая.

Целое поколение археологов конца прошлого и начала нашего столетия вскрывало тайны тысячелетий при раскопках пещерных стоянок крымских неандертальцев и кроманьонцев. Глубокие каньоны, вертикальные и неожиданные обрывы их известняковых стен создавали идеальные места для загонных охот, особенно на лошадей и ослов, которые любили отдыхать на ветерке, стоя над самыми кромками пропастей. Первобытным охотникам в ту пору здесь было раздолье. Навесы и пещеры давали убежища от непогоды и уют для пиршеств после удачных охот (рис. 8).

Г. А. Бонч-Осмоловский исследовал мустьерские слои пещер Кийк-Коба, Аджи-Коба и обнаружил в первой остатки скелета крымского неандертальца. С. И. Забнин и О. Н. Эрнст вскрыли палеолитические слои и придавленный обвалившейся скалой завал мамонтовых костей в пещере Чокурча недалеко от Симферополя. О. Н. Бадер раскопал там же пещеру Волчий Грот, а С. Н. Бибиков — предгорные пещеры Сюрень, Шайтан-Коба, Фатьма-Коба и ряд других. В фаунистическом смысле состав кухонных костных остатков из пещерных слоев показывал отчетливую картину его полной зависимости от местоположения пещер. В слоях предгорных стоянок здесь явно преобладали остатки ослов, сайгаков, мамонтов. В стоянках или, быть может, временных бивуаках, запрятанных в горных распадках, откладывались остатки пещерных медведей, пещерных гиен, встречались кости баранов и козлов. Иными словами, древние охотники осваивали то, что было, так сказать, под рукой.

Особый интерес археологов вызывали способы охоты на мамонтов и копытных, а также назначение каменных орудий — крупных остроконечников, скребел, пластин, изготовленных из желваков превосходного дымчатого мелового кремня.

Как правило, археологи приходили к выводу, что мамонтов гнали на обрывы скал факелами и криками, заставляя валиться вниз, ломать ноги и шеи... Зная осторожность, ум и свирепость слонов, трудно поверить в возможность таких операций, тем более, что в районе Чокурчи и Волчьего Грота нет сплошных линий скальных обрывов. Более вероятно, что древние крымчане использовали для поимки мамонтов ямы и природные скальные расщелины, а также били их копьями.

В 1954 г. молодой археолог А. А. Формозов обнаружил мустьерскую стоянку Староселье в Канлы-Дере («Кровавой Балке»), восточнее Бахчисарая. Там рядом с небольшим навесом оказался шлейф обломков известняка и конус наносов ручья мощностью метра в два с половиной. Он был буквально нашпигован целыми и разломанными костями диких ослов, лошадей, носорогов, бизонов, северных оленей, сайгаков, мамонтов. Все это было кухонными остатками древних крымчан. Мне и моим помощницам пришлось тогда перебрать и определить в Зоологическом институте АН СССР более 66 тысяч костных обломков. Мелким осликам принадлежало по крайней мере 95% всех костей, минимум от 435 особей. Впрочем, трехлетние раскопки затронули менее одной трети всего объема завала.

Охотники на ослов, как видно, имели на мыске вертикального обрыва у устья Канлы-Дере свой опорный пункт. Сбросив под обрыв очередную порцию длинноухих ишаков, они разделывали их туши на плато и в самой балке. Из отходов таких пиршеств, а также из чешуйчатых обломков известняка, снесенных с плато дождевыми потоками, и образовался конус завала, принятый археологом за саму стоянку (рис. 9). На самом деле это была свалка, древняя помойка. Остатков других животных оказалось мало, они были единичны. Это кости мамонтов, носорогов, лошадей, косуль, бизонов, сайгаков, лисиц и зайцев русаков. Вместе с костями носорога из одного квадрата был извлечен и кусок нижней челюсти человека, при этом с отличным подбородочным выступом, от которого не отказался бы и англосакс.