Филипп Дженкинс - Войны за Иисуса: Как церковь решала, во что верить
И хотя с VII века церкви в Египте жили мирно, это что в государстве тем, объясняется лишь властвовали мусульмане
На протяжении всей их долгой истории христиане в Египте пользовались благожелательным отношением власти лишь периодически, на краткие периоды; то же самое можно сказать о Сирии и о других древних центрах веры. С 542 по 578 год одним из величайших вождей монофизитов был Иаков Барадей, который получил свое прозвище из-за того, что он носил на себе грубые шкуры, чтобы избежать внимания имперских властителей, которые постоянно охотились за этим опасным раскольником. Мы бы не погрешили против правды, если бы прозвали его Иаковом Бродягой. Он не жил в епископских палатах, но постоянно скитался из города в город. Он перемещался из Египта в Персию и обратно, рукополагая епископов и священников для растущей подпольной церкви. Иными словами, по образу жизни он стоял куда ближе к первым апостолам, чем к средневековым прелатам, и существовало немало деятелей, подобных ему. Если судить по количеству, Иаков обратил в свою веру больше людей, чем Павел из Тарса, и действовал на более обширной территории. Сердце христианской веры никогда не покидало катакомбы или покидало их лишь на краткое время[30].
Сердце христианской веры никогда не покидало катакомбы или покидало их лишь на краткое время. Обычные христиане приходили в диссидентские церкви не потому, что им так повелели, но потому, что они веровали
Эта история многое нам говорит о природе христианской лояльности в эпоху после обращения Рима. Если твой император или царь считает себя христианином, стоит следовать его примеру хотя бы из чувства самосохранения, и потому нам не следует думать, что члены церкви обладали глубоким познанием своей новой веры. Но если сама церковь противостоит государству и подвергается гонениям, нет никакой выгоды в том, чтобы стать ее членом, – скорее наоборот. Зачем следовать за Иаковом Бродягой? Однако на протяжении многих веков после Константина на Ближнем Востоке люди приходили в эти диссидентские церкви по тем же самым причинам, по которым их предки приходили в общины христиан в первые века. Люди надеялись, что обретут здесь исцеление в этой жизни и спасение в жизни грядущей, они искали знамений и чудес, а аскетизм вождей этой церкви окружал их ореолом святости и харизматических даров. Обычные христиане приходили сюда не потому, что им так повелели, но потому, что они веровали.
Завоевание новых миров
Кризис V века повлиял не только на религиозную жизнь, но и на глобальную политическую историю. Халкидон укрепил власть и поднял престиж растущих частей церкви в новых, только что появившихся землях – грубо говоря, в Европе, – ценой отказа от старых центров христианства. Новый, только что появившийся мир христиан откололся от старого христианского мира, их разделило то, что критики считали сомнительным богословским новшеством. Современный исследователь может увидеть аналогичные процессы в нынешнем мире, где центр тяжести христианства перемещается из Европы и Северной Америки на Глобальный Юг.
Это изменение географии христианства неимоверно усилило власть и престиж римских пап и подавило развитие центров, обладавших таким же или более высоким статусом. Халкидон и его последствия освятили власть церкви Рима и низвергли ее потенциальных соперников, из которых на первом месте стояла церковь Александрии. Фактически именно Халкидон положил реальное начало средневековому папству.
Политическая победа веры, созданной в Риме, означала, что развивающееся христианство Европы будет существовать в тесной связи с Римской империей и с западными государствами, ставшими ее преемниками, а не вернется в катакомбы (как это сделал Восток). Вследствие этого в церквях Европы сохранялась идея христианской империи, тесного союза между церковью и государством. Поэтому эти церкви постоянно пытались воплотить в политической жизни идею Града Божьего. Мысль о христианской империи настолько глубоко проникла в душу западных людей, что когда настоящая Римская империя утратила свое влияние, папы создали новую структуру в виде империи франков Карла Великого. Последствия этого решения окрашивали жизнь Европы в течение тысячелетия[31].
Разрыв отношений с древним христианством позволил внешним силам – сначала персам, а затем мусульманам – использовать разделения между христианами для своих целей. Без этого великого раскола невозможно было бы представить себе подъем ислама. Если бы не этот религиозный кризис, ислам не смог бы заполнить собой тот политический вакуум, который возник в VII веке, в империи, большинство восточных подданных которой – монофизиты и несториане – отвергли своих ортодоксально-кафолических императоров. Христианские диссиденты настолько глубоко были отчуждены от империи, что почти не были готовы сопротивляться мусульманским завоевателям, которые обещали (и демонстрировали это на практике) терпимое отношение к различным христианским сектам. На своих первых этапах эта новая религия обещала начисто приостановить исторический цикл насилия и гонений, который так сильно изуродовал жизнь христианства в поздней античности. Ислам нес с собой веротерпимость, мир и желанное отделение церкви от государства[32].
Ислам нес христианским диссидентам веротерпимость, мир и желанное отделение церкви от государства
Современный наблюдатель может увидеть в этой истории грозное предупреждение о тех опасностях, которые несет с собой смешение церкви и государства. Христиане могли наслаждаться взаимным миром только тогда, когда правительство не интересовалось созданием и введением религиозной ортодоксии и с одинаковым презрением относилось к различным соперничающим одна с другой церквям. Но оказалось, что свобода от контроля со стороны ортодоксальных христиан обошлась отколовшимся церквям слишком дорого. Вопреки ожиданиям новая мусульманская власть несла совершенно иные ценности и преследовала свои цели, которые она энергично осуществляла.
Хотя этот процесс занял не одно столетие, в итоге христианство стало увядать под властью ислама. Чтобы дать читателю представление о масштабе разрушения древних церквей, напомним, что в V веке происходила борьба за господство между престолами Рима, Александрии, Антиохии и Константинополя и что в этой борьбе были свои победители и побежденные. Однако сегодня последние три города находятся в странах, где господствуют мусульмане и традиции ислама, а христиане составляют скромное меньшинство. Сам Эфес ныне находится в восточной части мусульманской страны, которую мы называем Турцией, где христиан почти не осталось. Халкидон и его последствия настолько разделили христианский Восток, что его разрушение стало почти неизбежным[33].
Современные верующие могут вынести из этого исторического опыта самые разные уроки, которые, разумеется, не сводятся к примитивной мысли о мусульманской угрозе. Когда общины слишком глубоко погружаются в свои междоусобицы, они рискуют забыть о том, что у них общего, и не заметить более серьезной внешней угрозы по своей близорукости.
Воображаемая альтернатива
То, что в итоге было официально признано христианской ортодоксией, медленно и постепенно выковывалось в мучениях и иногда не без кровопролития. Это была череда схваток, заговоров и переворотов и иногда открытых боевых действий, занявшая не одно столетие. Нам несложно представить иной исход, в результате которого так называемые ортодоксы были бы объявлены еретиками, что повлияло бы на ход всей политической истории, не говоря уже о развитии христианского мышления и благочестия.
Мы даже могли бы сказать, что ход истории христианства зависел даже не от какого-то человека, но от одной определенной лошади – той, которая споткнулась в 450 году, что стало причиной смерти императора Феодосия II, поддерживавшего монофизитов. Он умер в сорок девять лет, то есть вполне мог бы управлять империей на протяжении последующих двух десятилетий. Это «мог бы» притягивает наше воображение, потому что, если бы он не погиб, история мира могла бы стать совершенно иной. Если бы Феодосий не погиб, не было бы и Халкидона, и в этом случае западная, европейская, кафолическая часть империи могла бы в течение последующего столетия оказаться отколовшейся. В то время казалось, что ход событий будет именно таковым[34].
Ход истории христианства зависел даже не от какого-то человека, но от одной определенной лошади – той, которая споткнулась в 450 году
Мы можем себе вообразить альтернативную вселенную, где раскол между Римом и Востоком произошел не в XI, а в V веке и где папский Рим так и не смог восстановиться после череды набегов варваров. К 450 году большая часть бывшей западной империи оказалась бы под политической властью варварских военачальников, которые преимущественно исповедовали арианство, а не веру кафоликов. Институт папства мог бы пережить арианские гонения и культурное давление, а мог бы и исчезнуть. А тем временем на Востоке Римская империя, исповедующая монофизитство, получила бы прочнейшее основание в виде единого и верного восточного региона, простиравшегося от Египта до Кавказа, от Сирии до Балкан. Такой крепкий христианский мир дал бы могучий отпор только что появившимся на сцене мусульманским захватчикам и смог бы надежно охранять свои границы.
