Роман Гуль - Азеф
- Вы не курите? - раскрыл портсигар Савинков. Азеф как бы не заметил портсигара. Встал, раскачивая колоссальное тело на тонких ногах, прошелся по комнате. Савинков заметил, ступни, как и руки, маленькие. Азеф стоял у окна, глядя на улицу. Не поворачиваясь, проговорил гнусавым рокотом:
- Хорошо, вы будете работать в терроре. Повернувшись, сказал неразборчиво:
- Беру только потому, что просил Гоц и бабушка, так бы не взял, тут много шляется. - Не глядя на Савинкова подошел к столу. На столе лежали нелегальные брошюрки: "Народная воля", "За землю и волю", Азеф, взяв одну, пробормотал:
- Ну, что, хорошие книжки?
- Да, как вам сказать...
- Эти книжки сделают то, что у России через несколько лет косточки затрещат, - гнусаво проговорил Азеф и, взяв мягкую шляпу, пошел к двери. У двери остановился.
- У вас деньги есть? - Вынув из жилетки две бумажки, кинул на стол. Завтра в восемь, в кафе "Националь", я найду вас, - и мотнув бычьей головой без шеи, Азеф скрылся за дверью.
6
На Монбланской набережной в кафе "Националь" играл оркестр. Черными фрачными фалдами трепыхали лакеи. Веранда выходила на Женевское озеро. За озером виднелись далекие горы.
По озеру скользили яхты, лодки, пароходы. С озера тянул сыроватый ветер. За столиками, у перил пили какие-то напитки две мощеобразные англичанки. Были тут и французский писатель, и румынский министр, и два прусских офицера в штатском.
В сумерках и Азеф смотрел на играющую огнями воду. Он ни от кого не отличался, походя на директора какого-нибудь концерна. На безымянном пальце у него бриллиант. В белом костюме рядом с ним сидел элегантный молодой человек, по виду могший быть секретарем директора концерна.
Несколько наперев жирной грудью на стол, Азеф проговорил тихим рокотом:
- Вам скоро надо ехать в Россию. Ставим крупное дело. Послезавтра выедете в Германию, поживите, выверите, нет ли слежки. Если будете чисты, проедете в Берлин, а там, в воскресенье встретимся в 12 дня в кафе Бауер на Унтер ден Линден.
Англичанки чему-то смеялись. Толстый француз с тонкокурчавыми волосами читал "Матэн". Возле него мальчик с бледным личиком ел пирожное. Рыдала скрипка и в такт танцам Брамса в оркестре качался первый скрипач.
- Прекрасно, но если я иду на дело, не находите ли вы, что мне надо знать несколько побольше, чем то, что вы сейчас сказали, - отпивая вино, проговорил Савинков.
- Если будете убивать, то не неизвестного, а определенное лицо, - лениво проговорил Азеф. В Берлине дам указания, явки, всё узнаете, - прогнусавил он, скучно осматривая террасу.
По террасе шла женщина, смуглая, черные волосы лежали взбитым валом, она походила на креолку.
- Не плоха? - улыбнулся в бокал Азеф. Эфиопские, мясистые губы расплылись в непонятное с первого взгляда.
- Вы женаты? Где ваша жена?
- В Петербурге.
- Скверно. За ней могут следить. Вы ей писали?
- Нет.
- Не пишите. Наверняка следят. Где она живет?
- На Среднем. А вы женаты, Иван Николаевич?
- Моя жена в Швейцарии, - нехотя ответил Азеф.
- Сегодня утром, - заговорил он. - Брешковская говорила, что какой-то Каляев приедет к воскресенью в Берлин. Я с ним должен увидеться. Вы его знаете?
- Это мой друг.
- Вы думаете, он подходящ для нашей работы?
- Безусловно. Он едет только для этого. Берите его обязательно, Иван Николаевич.
- Я беру только того, кого считаю сам нужным взять. Азеф помолчал. И вдруг улыбнулся засветившимися глазами, отчего всё его лицо приняло ласковое, почти нежное выражение.
Когда они шли по веранде, на них обращали внимание. В их фигурах был контраст. Савинков много ниже, худ, барствен. Азеф толст, неуклюж, колоссален, дышал животом.
7
- Хороший вечер, - проговорил Азеф. Савинкову показалось, что выйдя из кафе, Иван Николаевич стал проще и доступнее.
- Если с вами пошли по одной дорожке, а может еще и висеть вместе придется, - гнусаво говорил Азеф, - надо хоть поближе познакомиться. Вы ведь из дворян?
- Дворянин. А что?
- Я еврей, - улыбнувшись, сказал Азеф, - две больших разницы. Вы учились, кажется, в Варшаве? Ваш отец мировой судья?
- Откуда вы знаете?
- Гоц говорил. Только не понимаю, зачем вы пошли в революцию? Жили не нуждаясь. Могли служить. Зачем вам это?
- То есть что?
- Революция.
Савинков коротко рассмеялся.
- А декабристы, Иван Николаевич? Бакунин? Ну, а Гоц? Он же ведь богатый? Вы странного мнения о революционерах.
- Исключения, - бормотнул Азеф.
- Ну, а зачем же вы в революции? Вы инженер? Азеф мельком глянул на Савинкова.
- Я другое дело. Я местечковый еврей, не мне, так кому ж и делать революцию. Я от царского правительства видел много слез.
- И я видел.
-Что значит, вы видели? Видели одно, вы чужое видели. Я свое видел, это совсем другое. - Ну, да ладно. Мне пора. Стало быть не забудьте в воскресенье в 12 в кафе Бауер. - Простившись, Азеф повернул в обратную сторону.
Над Женевским озером, в тучах, выплыл матовый полулунок. Азеф не видел его. Он шел тяжело раскачиваясь. Возле знакомого кафе, на рю Жан-Жак Руссо, Азеф стал оглядываться по сторонам, ища женщину.
8
- Как рад, что зашли, - приподнялся в кресле Гоц. - Я назначил? Позабыл. Так устал, было собрание, но ничего, потолкуем.
Гоц был еще мертвенней и бледней.
- Вы были у Виктора и Ивана? Они говорили. На товарищей вы произвели прекрасное впечатление. Иван Николаевич берет вас к себе. Он разбирается. Он большая величина. Вам надо будет всецело подчиняться ему, без дисциплины дело террора гроша ломаного не стоит... Да, Иван Николаевич о вас очень хорошо отозвался. Стало быть завтра поедете. Кроме вас едут еще два товарища. Паспорта, явки, деньги, всё у Ивана Николаевича. В организационные планы и технику мы не входим.
Глядя на Гоца, Савинков думал:, "нежилец, жаль".
- Ну, о делах вот собственно всё. Ваше желание исполняется, идете... - Гоц оборвал, любовно глядя на Савинкова: - молодого, перенесшего тюрьму, крепость, ссылку, теперь идущего на смерть.
- Вы знаете на кого?
- Предполагаю.
- На Плеве, - тихо сказал Гоц. - Вы понимаете насколько это необходимо, насколько ответственно? Ведь он нам бросил вызов, заковывает Россию в кандалы.
- Я считаю за величайшую честь, что выхожу именно на него.
- Может быть мы и не увидимся больше. Давайте останемся друзьями, вы можете сделать многое: вы смелы, образованы, талантливы, берегите себя, Борис Викторович. Скажите, вы ведь пишете? Вашу статью в № 6 "Рабочего дела" Ленин страшно расхвалил в "Искре". Знаете? Но статьи - одно. А у вас беллетристический вид. Скажите, не пробовали?
- Пробовал, - сказал Савинков. - Вот недавно написал.
- Что?
- Рассказ.
- О чем? Расскажите, это интересно! - заволновался Гоц.
- Выдумка из французской революции. Называется "Тоска по смерти".
- По смерти? - переспросил Гоц. - Тоска? Не понимаю. Расскажите.
- Сюжет простой, Михаил Рафаилович. В Париже 93-го года живет девушка, дочь суконщика. Отец ее влиятельный член монтаньяров, партия идет к власти, семья живет в достатке. Жанна весела, спокойна. Но вдруг однажды она подходит к окну и бросается в него. Все в отчаяньи, не понимают причины самоубийства. Разбившуюся Жанну вносят в дом. Возле нее рыдает мать. Все спрашивают Жанну о причине, но Жанна на всё отвечает "я не знаю". А через несколько минут умирает и шепчет "я счастлива".
Гоц забеспокоился.
- Всё? - сказал он.
- Всё.
- Только и всего? Так и умерла? С бухты барахты бултыхнулась в окно? Неизвестно почему?
- Рассказ называется "Тоска по смерти".
- Я понимаю, - загорячился Гоц. - Но это же упадочничество! Здоровая девушка бросается в окно и говорит, что она счастлива.
- Может быть она была нездорова? - улыбнулся Савинков.
- Ну, конечно, же! Она у вас психопатка! Очень плохой сюжет. И как вы до этого додумались? Не знаю, может вы хорошо написали, но выдумали очень плохо. И зачем это вам, революционеру?
Гоц помолчал.
- Идете на такое дело и вдруг такое настроение. Что это с вами? У вас действительно такое настроение?
- Нисколько.
- Как же это могло взбрести?.. Знаете что, Борис Викторович, - помолчав, сказал Гоц, - говорят, у надломленных скрипок хороший звук. Это наверное верно. Но звучать одно, а дело делать - другое, - вздохнул Гоц. Я вас так и буду звать: надломленная скрипка Страдивариуса! А? А стихи вы пишете?
- Пишу.
- Прочтите что нибудь.
"Гильотина - жизнь моя! Не боюсь я гильотины! Я смеюсь над палачом, Над его большим ножом!"
- Вот это прекрасно, вот это талантливо! - радостно говорил Гоц. - Ну, идите, дорогой мой, - приподнялся он. - Увидимся ли только? Дай бы Бог.
Они крепко обнялись и расцеловались.
9
Над Берлином светило желтое солнце. В 12 часов в кафе Бауер на Унтер ден Линден не было никого. Сидели три проститутки, отпаивая усталую за ночь голову кофеем.
Пять минут первого в кафе тучно вошел Азеф. Не глядя по сторонам, сел к стене. Заказав кофе, он взял "Фоссише Цейтунг" и стал читать хронику.
