Федор Раззаков - Жизнь замечательных времен. 1975-1979 гг. Время, события, люди
В те минуты, когда Александров был на пути в больницу, на «Мосфильме» проходило очередное собрание, на котором обсуждался вопрос: давать или не давать характеристику актрисе Виктории Федоровой, собиравшейся выехать в Америку для встречи там со своим отцом. Как мы помним, первое собрание, состоявшееся месяц назад, ей в такой просьбе отказало, из-за чего Федорова нагрубила его участникам и ушла, хлопнув дверью. После этого ее просьба перекочевала в более высокую инстанцию — к руководству самой студии (ранее этим занимался партком объединения).
Когда Федорова вошла в кабинет, там за длинным столом сидело около двадцати пяти человек, возглавлял которых маленький сухонький человечек с седыми волосами и в заношенном черном костюме. Все знали его как представителя КГБ на студии. Именно он и задал первый вопрос испытуемой:
— Почему вы хотите поехать в Америку?
— Чтобы повидаться со своим отцом, — ответила Федорова. — Он стар и серьезно болен, и если я промедлю, то наша встреча может вообще не состояться.
— Но у нас нет никаких свидетельств о болезни вашего отца, — продолжил свой допрос кагэбэшник. — Если он действительно болен, то вы должны представить медицинское заключение о состоянии его здоровья.
— Хорошо, я постараюсь достать такую бумагу, — согласилась Федорова, которая, перед тем как прийти сюда, выслушала подробную инструкцию своей матери, как надлежит себя вести.
Далее в разговор вступил один из тех мужчин, что сидели по левую руку от чекиста. Он спросил Федорову, почему она не посещает лекции по марксизму-ленинизму. Выслушав ее ответ, он тут же напомнил присутствующим о моральном облике актрисы: дескать, она имеет за плечами несколько разводов.
— Ну и что в этом постыдного? — спросила Федорова.
— А то, что негоже разведенному человеку уезжать за границу. У вас должна оставаться здесь семья.
Федорова улыбнулась:
— Вы считаете, что я не вернусь? У меня здесь остается мать, и вы хорошо знаете, что я хочу повидать отца, а не убежать.
— Но ваш моральный облик… — вновь подал голос кагэбэшник. — Мы знаем, что у вас есть любовник.
— У меня был любовник, — поправила чекиста Федорова, — но с этим уже покончено. И вообще, я никогда не моталась между мужем и любовником, как это делают некоторые.
Присутствующие в зале без лишних слов поняли, в чей огород был брошен этот камень: вот уже несколько лет у кагэбэшника в любовницах числилась молодая студийная актриса. Он и сам понял, кого имела в виду Федорова, поэтому рассердился не на шутку.
— Как актриса вы вполне на уровне, но как женщина — не очень. Советские люди обязаны следовать определенным правилам поведения, и тех, кто их выполняет, ждет вознаграждение, а тех, кто не выполняет…
Чекист не успел закончить свою фразу, поскольку Федорову от услышанного переполнило такое чувство негодования, что она буквально взорвалась:
— Да какое вы имеете право говорить мне о ваших правилах поведения? Вы думаете, я не знаю их и мне неизвестно, как ими манипулируют? Почему, как вы думаете, я никогда не видела отца? Из-за ваших правил! И моя мать вынесла чудовищные страдания из-за ваших правил, пока новый режим не придумал новые! Всю свою жизнь я прожила с клеймом незаконнорожденной, и кто несет за это вину? Вы, каждый из вас!
После этого страстного монолога в кабинете повисла гнетущая тишина. Наконец ее первым нарушил кагэбэшник. Поднявшись из-за стола, он произнес, четко выговаривая каждое слово:
— Я думаю, что выражу общее мнение всех здесь присутствующих, если скажу, что мы пришли к следующим выводам: политически вы абсолютно неграмотны; вы не сочувствуете борьбе за дело коммунизма; к тому же вы ведете аморальный образ жизни. Вот такую характеристику мы отправим в ОВИР. А с таким документом вам никогда не увидеть ни отца, ни Америки. Вам не увидеть даже Киева.
Из комнаты, где проходило совещание, зареванная Федорова направилась в фотостудию, где попросила тамошнего фотографа снять ее на загранпаспорт.
— Может быть, в другой раз? — спросил фотограф. — Сегодня вы плохо выглядите.
— Плевать мне, как я выгляжу. Снимайте. Когда через час Виктория вернулась домой
и рассказала о том, что произошло на собрании матери, та всплеснула руками:
— Не миновать нам тюрьмы, доченька.
— Мамуля, мы и так в тюрьме, — горько резюмировала дочь.
— Что же ты собираешься делать теперь? — после некоторой паузы поинтересовалась у своего чада мать.
— Я буду защищать свою жизнь, честь и достоинство, — ответила Виктория.
Взяв клочок бумаги с именами и номерами телефонов, который оставила им в свой последний приезд Ирина Керк, Виктория набрала номер корреспондента газеты «Нью-Йорк таймс» Криса Рена и попросила его приехать к ней домой. Положив трубку на аппарат, Виктория повернулась к матери и сказала:
— Видит Бог, я этого не хотела. Но они сами вынудили меня это сделать.
В эти же дни в Москве, в самом центре города, похитили ребенка — четырехмесячную девочку Свету, неосмотрительно оставленную молодой матерью на улице. Мамаша только на пару минут заглянула в продуктовый магазин, а когда выбежала назад, обнаружила, что коляски с ребенком уже и след простыл. Обежав окрестные улицы и опросив прохожих, никто из которых, естественно, ничего не видел, убитая горем мать побежала прямиком в ближайшее, 48-е отделение милиции. Тамошние сыщики практически сразу запустили машину розыска в действие.
Из скупых показаний горе-матери было известно, что девочка находилась в синей коляске в клетку, завернутая в коричневое одеяло с белочками. Эти данные были включены в ориентировку, которую тут же разослали во все отделения милиции Москвы. И вскоре появился первый результат — в центре города, недалеко от места похищения девочки, была найдена ее коляска. К сожалению, пустая. Ни один из свидетелей, которые проживали во дворе, где была обнаружена коляска, не смог рассказать ничего вразумительного. К вечеру, когда ситуация достигла своего наивысшего накала, к поискам малютки подключили оперативников МУРа.
Похищенная была обнаружена на следующий день в вестибюле станции «Курская-кольцевая». В то утро там дежурили трое милиционеров 4-го отделения милиции по охране метрополитена: Владимир Гераскин, Анатолий Кнотько и Евгений Шамшурин. Он и обратил внимание на двух молодых людей: парня и девушку. Последняя что-то горячо ему объясняла, при этом качая на руках грудного младенца, завернутого в коричневое одеяло с белочками. Милиционеры двинулись к странной паре.
Как выяснилось, похитительницей была 24-летняя Надежда Муравьева (фамилия изменена), приехавшая в Москву из Ярославской области. Причины, которые привели ее в столицу, были сугубо личные — любовь. Узнав о том, что парень, в которого она со страстью дикой кошки была влюблена, успел охладеть к ней, она решается на отчаянный поступок — крадет на улице младенца и выдает его за своего. Дескать, милый, я родила от тебя ребенка и теперь изволь на мне жениться. Именно во время решения этой дилеммы милиционеры и застали молодую пару.
В понедельник, 27 января, по ЦТ начал демонстрироваться сериал Татьяны Лиозновой «Семнадцать мгновений весны». Несмотря на то, что это был уже третий показ легендарного фильма на голубых экранах (его премьера, как мы помним, состоялась в августе 73-го), ажиотаж он вызвал не меньший. Вновь, как и полтора года назад, улицы советских городов в часы показа сериала вымирали, поскольку невозмутимый разведчик Исаев-Штирлиц завладел мечтами и помыслами миллионов людей. «Не думай о секундах свысока…» — чуть ли не из каждого окна доносилась песня в исполнении Иосифа Кобзона.
Тем временем нынешние соратники Исаева-Штирлица в поте лица трудились над выявлением и разоблачением врагов первого в мире государства рабочих и крестьян. Одним из таких врагов суждено было стать 33-летнему авиатехнику Мячковского объединения авиаотряда Министерства гражданской авиации СССР Эдуарду Сугатову. Этот человек никогда не входил в круг так называемых активных диссидентов, не был лично знаком ни с Андреем Сахаровым, ни с Сергеем Ковалевым, ни с другими правозащитниками. Однако он давно интересовался диссидентской литературой и даже иногда ее распространял: давал читать своим друзьям произведения А. Солженицына, В. Гроссмана, Р. Медведева и других запрещенных в Советском Союзе авторов. Благодаря этому он вскоре и попал на заметку столичного управления КГБ, которое в конце 74-го внедрило в круг его знакомых своего агента-стукача. Именно с его помощью КГБ и рассчитывал «вывести на чистую воду» Сугатова.
28 января стукач позвонил Сугатову по телефону и сообщил, что собирается покупать автомобиль и по этому случаю приглашает друга завтра в ресторан: дескать, надо обмыть покупку. Сугатов с недавних пор стал догадываться о его стукачестве и сразу почуял в этом приглашении подвох. Однако отказывать не стал: побоялся прослыть трусом.
