Владимир Мединский - Скелеты из шкафа русской истории
Русский европеец хорошо видел туземную Россию и знал туземцев (простолюдинов) как помещик — крестьян, офицер — солдат, предприниматель — рабочих, чиновник, врач, учитель — тех, для кого он работал. Хуже всех знал туземцев научный работник или преподаватель университета — он мог месяцами и годами вообще не видеть никаких туземцев, кроме прислуги.
Русские европейцы по-другому одеваются, живут в иначе организованных домах, иначе едят иначе приготовленную пищу.
Я не рассказываю ничего нового.
Профессор Преображенский из булгаковского «Собачьего сердца» — попович, а отнюдь не столбовой дворянин. Очень симпатичный персонаж. Но при всей своей остроумной антибольшевистской риторике и он рассуждает о людях, которые на триста лет отстали от Европы и не научились уверенно застегивать штаны.
Лев Гумилев рассказывал, что в начале XX века, перед Первой мировой войной, очень увлекался «дикарями» Америки и Африки, часто читал о них книжки. И одна из подруг его мамы, Анны Ахматовой, как-то недовольно заявила мальчику: «Да что ты все с этими дикими носишься, Левушка?! Они же такие же, как наши мужики, только черные».
Очень хорошо заметно, что сначала дворянство, потом и интеллигенция чувствуют себя европейцами. Они вроде бы русские… и в то же время они эмигранты, живущие в туземной стране. Они со всех сторон окружены дикими туземцами.
В XVIII веке говорили «дворянство и народ». В XIX и XX веках — «интеллигенция и народ». Интеллигенция оказывалась как бы не входящей в народ или каким-то особым тоже русским, но другим русским народом.
Денди.
Этакий «гламур» XIX в.
Выразительна щемящая цитата из Василия Розанова: «Русь слиняла в два дня… Поразительно, но она разом рассыпалась вся, до подробностей, до частностей… Остался подлый народ…». Трудно понять соотношение этого «подлого народа» и Руси… Если Русь «рассыпалась в два дня», если «подлый народ» сам не Русь, то кто он? Объясняет Иван Бунин: «Есть два типа в народе. В одном преобладает Русь, в другом — Чудь, Меря». Как всегда в таких случаях, возникает вопрос о способе, как их различить, Русь и Мерю? Измерять параметры черепа, как в Третьем Рейхе? Делать анализ крови? Анализ мочи? А Бунин различает…
«Голоса утробные, первобытные. Лица у женщин чувашские, мордовские, у мужчин, все как на подбор, преступные, иные прямо сахалинские. Римляне ставили на лица своих каторжников клейма: „Cave furem“. На эти лица ничего не надо ставить, и без всякого клейма все видно».
Это не просто дрожь отвращения при виде политических врагов. Ни один красный не оценивается так же, с такой же мерой чисто физического отвращения. Да ведь Урицкий и Троцкий — тоже люди своего круга, пусть и политические враги.
А люди из «подлого народа»… Вот они: «мерзкие даже и по цвету лица, желтые и мышиные волосы». «Все они (лица людей. — Авт.) почти сплошь резко отталкивающие, пугающие злой тупостью, каким-то угрюмо-холуйским вызовом всему и всем». Даже «глаза мутные, наглые».
Дело не в том, что Бунин — скверный человек и не любит русский народ. Бунин по-своему предельно жестко отразил следствие этого трехсотлетнего разделения народа на правящих дворян, вечно всем недовольных интеллигентов… и всех остальных.
Бунин — зеркало трехвекового раскола нации. Того страшного раскола, который, думаю, и начался тогда, когда «лучшим людям города» было приказано брить лицо и курить трубку.
Русских европейцев Иван Солоневич жестко характеризовал как «подкинутое сословие». У него получалось, что они вроде кукушат, подброшенных в гнездо певчей птички. Это сословие оказывалось в двойственном, очень неопределенном положении.
Они не были европейцами, и в Европе их совершенно не ждали.
А от родной почвы они тоже оторвались и судили о России с позиций иноземцев.
Как правило, судили с недоброй иронией, осуждением. А если даже и без неприязни, с искренним интересом и сочувствием — все равно с иноземных позиций.
Самые лучшие русские историки, включая Карамзина, видели в истории России сплошную цепь заимствований: из Византии, от варягов, из Польши, от шведов, от немцев, голландцев и французов. Получалось, только после этих заимствований Россия могла перестать быть варварской.
«Наши классические историки жили на духовный чужой счет и никак не могли себе представить, что кто-то в России мог жить на свой собственный. Занимаясь систематическими кражами чужих идей, они не могли допустить существования русской собственной идеи» (Солоневич И. Л. Народная монархия. М., 2005).
Мало того, что «подкинутые» охотно подхватывали и распространяли мифы, идущие из-за рубежа, они и сами напридумывали много интересного.
Царь, который пьет как плотник
Утверждение о том, что «ни один народ так не пьет, как русские» — иноземная выдумка. Но тут наши «враги внешние» неожиданно получают огромную поддержку — начинается эпоха Петра I.
Ах, этот царь-плотник, царь-пекарь, царь-механик. Первопроходец и прорубатель окон. Плохое воспитание! Не научили ходить через двери и как минимум с уважением относиться к своим дедам-прадедам.
Все-таки велика роль личности в истории, что ни говори по этому поводу. В советское время моральный облик царя-батюшки заклеймили бы выпиской из партийного протокола, «идолопоклонничество перед Западом». Причем поклонялся Петр тому, что попроще: внешнему и броскому. Очень любил человек фантики, даже не задумываясь о конфете. О такой поддержке иноземные критики России даже не смели и мечтать.
В определенной степени Петра можно даже пожалеть. Рос без отца, матери до него не было дела. В детстве испытал тяжелую психологическую травму: близких ему родственников (боярина Матвеева, Нарышкина) на глазах у мальчишки-царя буквально разорвали на части обезумевшие стрельцы. Предоставленный сам себе, он и не мог приобрести разумного отношения к окружающему. Фактически сирота…
В «прорубленное» этим высокопоставленным «сиротой» «окно в Европу» в Россию в XVIII веке хлынула очередная волна иностранцев — «немцев». «Немцами» в те времена называли всех иностранцев, ибо они «немые» — по-русски не говорят. В Немецкой слободе проживали ремесленники, торговцы, военные, лекари, переводчики. Россия стала для них второй родиной.
В Россию в поисках счастья приезжали разные люди. Приезжали и «немцы» с темным прошлым, авантюристы. Немудрено, что основным занятием многих из жителей Немецкой слободы в свободное время было неумеренное пьянство. Иностранцы, причудливо смешав разноязыкие слова, дали русской водке название, под которым она приобрела известность в Европе — hwasser.
Русские не остались в долгу и, глядя, как жители слободы энергично потребляют водку, придумали этому синоним — «квасить».
Москвичи сторонились Немецкой слободы. Молодой Петр, напротив, — заимствовал стиль жизни ее жителей, а затем перенес в свою компанию, позже — в среду российского дворянства, а следовательно, и в Россию в целом. Не понял будущий царь-преобразователь, что веселые посиделки в Немецкой слободе, частым и желанным гостем которых он был сам, не составляли смысла жизни местных обитателей, поскольку они все-таки были «…ремесленники, торговцы, военные, лекари, переводчики» и именно этими трудами зарабатывали себе на жизнь.
Впрочем, понятие «заработать на жизнь» для царей вообще не знакомо.
Образ «истинно европейского» времяпрепровождения сформировался у Петра уже в юном возрасте и аукнулся России позднее «Всешутейшим Собором», пьяными ассамблеями и постоянными принудительными застольями, которые «гламурно» заканчивались под столом. Ведь требовал же, настаивал! До поросячьего визга, в «зюзю», в «хламину», чтобы себя не помнить! Не просто становиться европейским народом, ох не просто. А кто сказал, что будет легко? Вот тут-то и почувствовали на себе многочисленные иноземные послы всю мощь и своеобразие российского гостеприимства.
Всепьянейший собор
Это был «Сумасброднейший, всепьянейший всешутейший собор» — так официально и полностью называлось это учреждение. Всепьянейший же собор был не просто пьяной компашкой. Это была многолетняя игра со своими правилами и законами.
В этом клубе Петр тоже имел скромный чин — дьякона, а главой его сделался Никита Зотов — «Всешумнейший и всешутейший отец Иоаникит, пресбургский, кокуйский и всеяузский патриарх», называемый еще «князь-папой».
Собор был своего рода «общественной организацией» и имел даже свой устав. Его написал лично Петр, и читатель не ошибется, предположив, что это был очень длинный и невероятно детальный документ. В уставе подробнейшим образом определены чины собора и способы избрания «князь-папы» и рукоположения всех чинов пьяной иерархии. Да, рукоположения! Собор полностью воспроизводил церковную иерархию и церковные обряды.
