Марина Могильнер - Конфессия, империя, нация. Религия и проблема разнообразия в истории постсоветского пространства
«Мы-единоверцы» как неоднородная группа
Очевидно, что в качестве «Мы-группы» религиозными деятелями в первую очередь называются единоверцы: в нашем случае православные и мусульмане. Единоверцы объединены в общины, которые и составляют первичную основу солидарности:
...Здесь довольно-таки дружные между собой прихожане. То есть они друг друга поддерживают, делятся информацией религиозной, друг друга к добру призывают (интервью, мусульм.).
Тем не менее группа единоверцев в большей степени является воображаемым сообществом [745] , которое понимается как братство равных перед Богом людей, готовых прийти друг другу на выручку, несмотря на разделяющие их социальное и материальное неравенство, территориальную разбросанность, этническую неоднородность:
...Бог людей объединяет. И это есть задача Церкви. Не только в смысле спасения общины, но и вообще такая стратегическая задача: единение всех людей, единение (интервью, правосл.).
Во всех интервью подчеркивается, что отношения между людьми одной веры должны строиться на основе любви, братства (сестринства), полного совпадения религиозных убеждений, солидарности и взаимопомощи [746] . Догматически православные и мусульманские сообщества «открыты»: они предполагают возможность включения в них на равных для всех, кто пожелает. Одновременно существующее несовпадение ценностей, имеющиеся внутренние разногласия как между простыми верующими, так и между самими религиозными деятелями приводят нас к выводу о том, что в религиозном дискурсе возникает и разрешается проблема внутренней неоднородности. Здесь мы имеем в виду не только догматическую или организационную неоднородность, когда религиозное сообщество является, как, например, в случае православия, поделенным на различные поместные Церкви, или, как в случае с исламом, устроено изначально неиерархично и предполагает разнообразие направлений и школ. Эти различия очевидны и имеют достаточно серьезную традицию обсуждения как с исторической, так и с догматической точек зрения. В данной статье мы сосредоточимся на тех типах внутренней дифференциации единоверцев, которые либо проявляются на дискурсивном уровне в рассуждениях священнослужителей о своих прихожанах, либо актуализируются в интервью в контексте размышлений о том, что значит быть мусульманином или православным в конкретных условиях повседневной жизни.
Прежде чем перейти к рассмотрению маркеров внутренней сегментации, остановимся подробнее на том, как наши информанты конструируют образ «настоящего» мусульманина или православного человека. Здесь лидерам прежде всего важна не внешняя сторона обрядности, а истинность и искренность веры и связанная с этим определенная поведенческая установка в окружающем мире (любовь к людям, доброта, отзывчивость, чистота в помыслах) [747] . Если для православных священнослужителей быть православным – это «быть во Христе», «нести в себе образ Божий», то для мусульманских лидеров истинный единоверец является «исполнителем воли Аллаха» и «терпит» все законы, которые были установлены Всевышним. Особенностью «Мы-мусульман» является соответствующее требованиям религии поведение: помимо обязательных для единоверцев ритуальных практик [748] , называлось спокойное, порядочное, неагрессивное поведение в обществе («сторониться от злословия», «сдерживать обещания»), а также установка на получение знаний, как религиозных, так и светских. Православные священники для определения вхождения в «Мы-группу» используют термин «воцерковленность», под которым понимается принятие человеком духовной сути христианства, подкрепленное сложным комплексом поведенческих практик: участие в богослужении, регулярный опыт причастия и исповеди, а также в целом включенность в жизнь православной общины [749] .
Наши эксперты, рассуждая о том, насколько тот или иной образ мысли или поведения религиозного человека соответствует этому нормативному идеалу, приходили к выводу: сообщество соверующих состоит из обычных людей, которые еще далеки от идеала, а потому отличаются друг от друга по ряду характеристик.
Первый критерий внутренней сегментации сообщества единоверцев – это степень веры . Важным показателем оценки степени веры для мусульман является предписанное верующим соблюдение ряда ритуалов и обязательств, так называемых пяти столпов ислама. Народные традиции тюркских народов, в том числе и татар (социальной основы развития ислама в Татарстане), неразрывно связаны с религиозными ритуалами и обрядами. В частности, при совершении свадебного обряда (никах) обязательно произнесение свидетельства веры (шахады), чтение молитв. Мусульманские лидеры критически относятся к несоблюдению мусульманами обязанностей:
...Но если «алля иляхаилляЛлах ва ашхаду анна Мухаммадан расулюЛлах» [750] скажет – он не полностью мусульманин или мусульманка. Вот когда уже «алля иляхаилляЛлах ва ашхаду анна Мухаммадан расулюЛлах» скажет и будет все Божьи послания исполнять, вот тогда только будет мусульманкой или мусульманином (интервью, мусульм.).
При обозначении мусульман, не исполняющих обязанностей, часто используется лингвистическая конструкция «этнические мусульмане». Определение «этнический» призвано подчеркнуть, что человек, не выполняющий обязанностей, предписанных религией, исповедует ислам номинально, только на основе традиции, как религию своих предков. Эта лингвистическая категория получает в некоторых случаях негативные коннотации именно в связи с тем, что отрицательно характеризуется отсутствие религиозной практики у «этнических мусульман»:
...Ну, можно сказать, что среди мусульман есть, конечно, те, которые не очень хорошие мусульмане. Это, знаете, от чего происходит? Потому что народ – татары, они думают, что вот, я татарин, значит, я мусульманин. А насчет ислама, насчет религии – ноль… А мусульманин, он должен быть убежденным, и у него должно быть знание об исламе (интервью, мусульм.).
Однако здесь нужно отметить свойственный мусульманскому дискурсу оптимизм : мусульмане скорее готовы увидеть в человеке мусульманина, нежели неверующего:
...Ну, мы их называем мусульманами, то есть людьми верующими, потому что они какую-то часть велений Всевышнего претворяют в жизнь, то есть сторонятся запретной пищи, питаются разрешенной, ну, почитают день пятницы, почитают Коран как священную книгу, относятся положительно к намазам. То есть они запрещают себе совершать по какому-то незнанию, или до них еще не дошло, может, в полном объеме до их сердец, Божье, они это пока не совершают (интервью, мусульм.).
Группа верующих, относящихся к православию только по народной традиции, также проблематизируется и православными лидерами мнений. Однако суть проблемы формулируется не столько как неисполнение обязанностей, сколько как невоцерковленность людей, называющих себя православными [751] . Несвязанность человека с Церковью, по мнению собеседников, приводит к отсутствию религиозного рвения, которое обозначается либо через низкую степень веры, например, когда упоминаются люди, относящиеся к вере « теплохладно » [752] , либо через отсутствие религиозной практики « вера без дел мертва есть » (интервью, правосл.):
...Человек может быть верующим, но абсолютно безрелигиозным. Есть много людей, к сожалению, у которых вся вера сводится к тому, чтобы занавески постирать перед Пасхой и яйца покрасить и куличи испечь (интервью, правосл.).
В отличие от мусульманской трактовки верующего, для которого соблюдение обрядов есть обязанность, православные священнослужители конструируют особую проблемную область, связанную с обрядоверием. Здесь проводится разделение людей на тех, кто склонен к поклонению традициям (обрядоверию), и тех, кто стремится к принятию духовных основ христианства (благовествованию). Духовные лидеры подчеркивают, что обрядоверие во многом родственно оккультизму и магии, к которым Церковь относится крайне негативно:
...Нужно сорок раз «Господи, помилуй», а может сорок два, а может сорок три, Бог его знает. Низведение веры до уровня магизма какого-то, то есть какую молитву почитать. Как будто молитва – это заговор какой-то! Вот я сейчас ее прочитаю, эту молитву, и у меня пойдет как по маслу (интервью, правосл.).
Также обрядоверие связывается с невысоким знанием и непониманием верующими символичности внешней атрибутики богослужения. В интервью наши информанты отмечали, что зачастую обрядоверие распространяется и силами «околоправославных» кругов, и в первую очередь через литературу, в которой даются рекомендации немедленной помощи:
