Барбара Такман - Европа перед катастрофой. 1890-1914
14 августа в чересчур красноречивого и активного адвоката Лабори, «имевшего всегда вид Геркулеса 111 и защищавшегося, как боксер», стрелял, но не убил некий молодой рыжеволосый человек, моментально сбежавший с места покушения с криками: «Я убил Дрейфуса! Я убил Дрейфуса!»112 Имя его так и осталось неизвестным, но инцидент накалил страсти до предела. Поскольку нападавший сбежал с портфелем Лабори и его не поймали, дрейфусары заподозрили заговор националистов, которых уже ничто не может остановить. Они объявили своих оппонентов «убийцами», заклеймили позором «генштаб преступников» и поклялись, что «за каждого из нас мы убьем одного из них – Мерсье, Кавеньяка, Буадеффра, Барреса». «Боже мой, как ужасно завершается столетие!» – написала Галифе княгиня Радзивилл.
Судебный процесс закончился 9 сентября вердиктом, потрясшим весь мир. Большинством голосов – 5 к 2 – Дрейфус был осужден снова «с учетом смягчающих обстоятельств» на пять лет, которые он уже отбыл в узилище, вместо обязательного пожизненного приговора. Поскольку ничто не указывало на освобождение от обвинений в измене, судебное заключение было возмутительным для обеих сторон. Оно было придумано обвинением, которое понимало, что будет легче добиться приговора о виновности, если судьям не придется брать на свою совесть ответственность за возвращение Дрейфуса на остров Дьявола.
Вердикт имел эффект страшного бедствия. Королева Виктория телеграфировала лорду Расселу: «Королева с изумлением узнала об ужасном вердикте и надеется, что бедный страдалец обратится к высшим судьям»113. «Чудовищное, несправедливое, циничное, гнусное, варварское» – назвал решение суда корреспондент газеты «Таймс». Как разгневанный Исайя, Клемансо вопрошал 114: «Что осталось от исторической традиции, когда мы были поборниками справедливости во всем мире? Народы мира теперь хотят знать: “Где Франция? Что случилось с Францией?”» Мнение мировой общественности вдруг приобрело особую значимость в связи с предстоящей в 1900 году выставкой. В Эвиане на Женевском озере, где высший свет любил проводить летние каникулы, Пруст повстречал графиню Ноай 115 всю в слезах: «Как они посмели сделать это? Что теперь иностранцы подумают о нас?» В лагере националистов рассуждали иначе. «Это первая наша победа над чужеземцами с 1870 года», – восторгалась газета «Голуа».
Но в мире действительно были озабочены решением суда во Франции 116. В Одессе выражали «обеспокоенность», в Берлине – «негодование», в далеком Мельбурне – «отвращение и возмущение», в Чикаго устраивались митинги протеста, и повсюду раздавались требования бойкотировать Всемирную выставку. В Ливерпуле газета «Таймс» с информацией о судебном процессе была раскуплена за считаные минуты. Из Норвегии композитор Григ написал об отказе дирижировать оркестром при исполнении своих произведений в театре «Шатле» в знак протеста «против несправедливости, проявляемой в вашей стране»117. Англичане особенно негодовали на волне антифранцузских настроений в связи с Фашодой. В Гайд-парке постоянно собирались толпы протестующих, газеты осуждали «надругательство над цивилизацией», промышленные компании и культурные общества требовали бойкотировать Всемирную выставку и тем самым оказать нажим на французское правительство. Туристов уговаривали отказаться от поездок во Францию, владелец отеля в Озерном крае выселил французскую пару, проводившую медовый месяц, а один англичанин в письме редактору заявил, что Трансвааль «меркнет в сравнении с более серьезными проблемами правды и справедливости». Однако «Таймс» все-таки напомнила читателям, что французы рискуют своей жизнью ради торжества справедливости и не прекращают борьбы за исправление зла, допущенного в Ренне.
Борьбы в действительности не происходило, и общественное мнение выдохлось. В деле Дрейфуса создалась одна из тех затруднительных ситуаций, которые не поддаются разрешению. Вальдек-Руссо предложил Дрейфусу помилование, принятое им, несмотря на возражения Клемансо, поскольку он уже сломался, и предусматривавшее, что его доброе имя со временем будет восстановлено. Галифе выпустил приказ: «Инцидент исчерпан… Забудьте прошлое и думайте только о будущем». Вальдек внес проект закона об амнистии, касавшейся всех лиц, связанных с делом Дрейфуса, и возмущавшей обе стороны конфликта: правых – так как в числе этих персон не было Деруледа; дрейфусаров – так как от несправедливости пострадали Пикар, Рейнах и некоторые другие люди, которые хотели восстановить свою репутацию. Вальдек был непоколебим: «Амнистия не судит, не обвиняет и не оправдывает; она игнорирует». Тем не менее раздоры не утихли и продолжались еще целый год, прежде чем законопроект стал действующим законодательством. Вражда не прекратилась. Позиции сторон ужесточились и выкристаллизовались. Леметр, занявшийся делом Дрейфуса больше из любви к сенсациям, а не из убеждений, стал ярым роялистом. Анатоль Франс заметно полевел.
Борьба переместилась из сферы морали в политику, превратилась из дела Дрейфуса в дрейфусарскую революцию. Она продолжалась, но при иных условиях и обстоятельствах. Ее вели правительства Вальдека и его преемника Комба, пытаясь ограничить клерикалов и демократизировать образование и армию. Баталии разгорелись вокруг законопроекта Вальдека об ассоциациях, направленного против религиозных орденов, и особенно по поводу дела генерала Андра и так называемых fiches [85], когда обнаружилось, что ревностный военный министр в 1904 году использовал доносы офицеров-масонов на коллег-католиков при решении вопросов о продвижении по службе. Матье, брат Дрейфуса, и Жан Жорес все-таки добились окончательного пересмотра кассационным судом и приговора и вердикта, вынесенного в Ренне.
13 июля 1906 года, в канун Дня Бастилии, через двенадцать лет после ареста Дрейфуса и через семь лет после суда в Ренне, палата депутатов подавляющим большинством голосов 442—32 приняла закон, восстанавливающий Дрейфуса и Пикара в армии (среди противников по-прежнему был граф Альбер де Мен). Дрейфуса наградили орденом Почетного легиона, произвели в майоры, а Пикару присвоили звание генерала (эти ранги они получили бы на службе, если бы оставались офицерами). В 1902 году Дрюмона не переизбрали в палату; газета «Либр пароль» лишилась популярности, в 1907 году ее хотели продать, но не нашлось покупателей. Золя умер в 1902 году, на его похоронах Анатоль Франс произнес волнующую речь, назвав его «совестью человечества». В 1908 году прах Золя перевезли в Пантеон. Во время церемонии некто по имени Грегори выстрелил в Дрейфуса, ранив его в руку (позже он был оправдан выездным судом присяжных). В 1906 году Клемансо стал премьер-министром, назначив Пикара военным министром. «Пикар на посту Мерсье – это поразительно! – сказал Галифе. – Есть вещи, которые могут утешить человека, не решившегося умереть»118.
В Ренне дело Дрейфуса достигло апогея. После Ренна не прекратилась ни борьба за справедливость, ни война правых против республики, но дело Дрейфуса фактически завершилось. Пока оно всех волновало, Франция, как и во время революций, с успехом демонстрировала бойцовские способности и возможности политического человека. Это было время эксцессов. Люди сполна использовали свои таланты и убеждения. Они ничего не утаивали. Накануне нового столетия дело Дрейфуса показало, какие энергии и силы готовятся к встрече с ним.
5. Бой барабанов. Гаага: 1899 и 1907
В мире кто с радостью и надеждой, а кто с ехидством и недоумением отнесся к призыву молодого русского царя Николая II провести международную конференцию об ограничении вооружений, о чем он провозгласил 29 августа 1898 года. В столицах Европы, как написала французская газета «Тан», воззвание произвело эффект «молнии, сверкнувшей на севере». И удивление и недоверие вызывали эти инициативы могущественной и экспансионистской державы, которую все другие нации считали, несмотря на два столетия старательного приобщения к Европе, все еще полудикой. Прессинг российской экспансии ощущался повсюду – от Аляски до Индии и от Турции до Польши. «Царь с оливковой веткой в руке, – говорили в Вене, – это что-то новое в истории»1. Однако от таких приглашений трудно отказываться.
Производство вооружений непрестанно нарастало. Разбухал как на дрожжах колосс «Крупп» в Эссене, самый большой однотипный военный бизнес в Европе. «Шкода», «Шнейдер-Крезо», «Виккерс-Максим», конгломераты компаний, чьи названия были у всех на слуху, имели свои интересы во всех лагерях, продавали свою продукцию на всех континентах, всем участникам ссор, извлекали выгоду из любого конфликта. Каждый год тот или иной промышленник изготовлял новое оружие, еще более эффективное для человекоубийства. Его приобретала армия одной державы, побуждая соперника сделать то же самое. С каждым годом затраты на вооружения увеличивались, и их скопилось уже столько, что ими, казалось, можно было взорвать весь мир.
