А. Фурсов - De Secreto / О Секрете
Такая позиция британского командующего отвечала политике его правительства. 1 апреля Черчилль писал Рузвельту: «Русские армии, несомненно, захватят всю Австрию и войдут в Вену. Если они захватят также Берлин, то не создастся ли у них слишком преувеличенное представление о том, будто они внесли подавляющий вклад в нашу общую победу, и не может ли это привести их к такому умонастроению, которое вызовет серьёзные и весьма значительные трудности в будущем? Поэтому я считаю, что с политической точки зрения нам следует продвигаться в Германии как можно дальше на восток и в том случае, если Берлин окажется в пределах досягаемости, мы, несомненно, должны его взять».
В тот день, когда Черчилль направил послание Рузвельту, 1 апреля к Сталину были вызваны командующие фронтами Г.К. Жуков и И.С. Конев. Конев вспоминал: «Сталин принял нас, как обычно, в Кремле, в своём большом кабинете с длинным столом и портретами Суворова и Кутузова на стене. Кроме И.В. Сталина присутствовали члены Государственного Комитета Обороны, начальник Генерального штаба А.И. Антонов и начальник Главного оперативного управления С.М. Штеменко. Едва мы успели поздороваться, Сталин задал вопрос: “Известно ли вам, как складывается обстановка?”. Мы с Жуковым ответили, что по тем данным, которыми располагаем у себя на фронтах, обстановка нам известна. Сталин повернулся к Штеменко и сказал ему: “Прочтите им телеграмму”.
Штеменко прочел вслух телеграмму, существо которой вкратце сводилось к следующему: англо-американское командование готовит операцию по захвату Берлина, ставя задачу захватить его раньше Советской Армии… Телеграмма заканчивалась тем, что, по всем данным, план взятия Берлина раньше Советской Армии рассматривается в штабе союзников как вполне реальный и подготовка к его выполнению идёт вовсю. После того как Штеменко дочитал до конца телеграмму, Сталин обратился к Жукову и ко мне: “Так кто же будет брать Берлин, мы или союзники?”». Конев писал: «Так вышло: первому на этот вопрос пришлось отвечать мне, и я ответил: “Берлин будем брать мы и возьмем его раньше союзников”».
Присутствовавший на этом совещании Штеменко вспоминал, что после выступлений Жукова и Конева «Сталин сделал… вывод, что Берлин мы должны взять в кратчайший срок; начинать операцию нужно не позже 16 апреля и всё закончить в течение 12–15 дней».
16 апреля, в день начала Берлинской операции, Жуков сообщил Сталину, что, судя по показаниям военнопленного, немецкие войска получили задачу решительно не уступать русским и биться до последнего человека, если даже в их тыл выйдут англо-американские войска. Узнав об этом сообщении, Сталин, обратившись к Антонову и Штеменко, сказал: «Нужно ответить товарищу Жукову, что ему, возможно, не всё известно о переговорах Гитлера с союзниками». В телеграмме говорилось: «Не обращайте внимания на показания пленного немца. Гитлер плетёт паутину в районе Берлина, чтобы вызвать разногласия между русскими и союзниками. Эту паутину нужно разрубить путём взятия Берлина советскими войсками. Мы это можем сделать, и мы это сделаем».
2. Цепляясь за призрачные надежды
Хотя весной 1945 г. всем здравомыслящим людям было ясно, что дни Третьего рейха сочтены, Гитлер и немногие из его сподвижников всё ещё надеялись найти спасительный выход. В те дни, пытаясь «поднять моральный дух народа», Геббельс старательно подбирал в истории параллели, позволявшие ему увидеть сходство между отчаянным положением гитлеровского режима и иных государств, оказавшихся в схожей ситуации, но сумевших выйти из них с честью. 3 марта Геббельс писал: «Я читаю относящиеся к 1808 г. меморандумы Гнейзенау и Шарнхорста о подготовке народной войны. Тогда дела обстояли точно так же, как сейчас, и мы должны защищаться от врага теми же средствами, что и перед освободительными войнами».
Геббельс даже находил сходство между положением рейха весной 1945 г. и положением СССР во время обороны Москвы осенью 1941 г. Геббельс привёл слова генерала Власова, который в беседе с ним утверждал, что «всё советское руководство уже тогда потеряло голову; лишь Сталин продолжал упорствовать, хотя и был уже сильно измотан». Комментируя эти слова, Геббельс написал: «Положение было примерно таким, какое мы переживаем в данное время. И у нас ведь есть вождь, требующий любой ценой оказывать сопротивление и также снова и снова поднимающий на это дело всех других. Беседа с генералом Власовым подействовала на меня очень ободряюще. Я узнал из неё, что Советский Союз оказывался в точно таких же критических положениях, в каком оказались теперь мы, и что из этих критических положений всегда существует выход, если ты полон решимости и не падаешь духом».
Геббельс даже приписал Сталину слова Долорес Ибаррури («Лучше умереть стоя, чем жить на коленях»), которые якобы были им сказаны в наиболее тяжёлые дни войны для СССР. Геббельс приводил пример Черчилля, который после поражения английских войск летом 1940 г. «обратился к английской нации с великолепной речью и снова подстегнул её». Эти примеры Геббельс использовал для того, чтобы убедить Гитлера выступить с обращением к народу с призывом к борьбе. 28 марта Геббельс, по его словам, снова напоминал Гитлеру, «как поступали Черчилль и Сталин, когда их страны оказывались в кризисном положении».
Особенно часто Геббельс обращался к примеру Фридриха II, с трудом удержавшемуся у власти в ходе Семилетней войны. Более того, Геббельс даже пытался утверждать, что подобные «почти катастрофы» — это историческая судьба Германии. 28 февраля 1945 г. Геббельс писал в дневнике: «Мы должны быть такими, каким был Фридрих Великий. Фюрер полностью со мной согласен, когда я говорю о том, чтобы, если в Германии каждые 150 лет будет возникать такое же серьёзное критическое положение, наши внуки могли сослаться на нас как на героический пример стойкости». В эти дни Геббельс читал биографию прусского короля, написанную английским историком Карлейлем. По словам Геббельса, он изложил Гитлеру «некоторые главы из неё, которые его глубоко потрясли».
12 марта Геббельс, по его словам, передал «имеющийся у меня лишний экземпляр книги Карлейля “Фридрих Великий”, которая доставляет ему большую радость. Он подчёркивает, что мы должны сегодня подражать подобным великим примерам и что Фридрих Великий среди них — самая необыкновенная личность. Нам необходимо иметь честолюбивое стремление и ныне подать такой пример, на которые последующие поколения в периоды аналогичных кризисов и трудностей могли бы ссылаться так же, как мы сегодня ссылаемся на героев прошлого».
Явно выдавая желаемое за действительное, Геббельс обнаруживал сходство между Фридрихом и Гитлером: «По стоически-философскому отношению к людям и событиям фюрер очень напоминает Фридриха Великого… Фюрер — стоик и верный последователь Фридриха Великого. Он подражает ему сознательно и бессознательно».
Одновременно Гитлер, по словам Геббельса, дал «указание опубликовать в немецкой печати подробные рассказы о Пунической войне. Пуническая война наряду с Семилетней — это тот великий пример, которому мы сейчас можем и должны следовать. Собственно говоря, она ещё больше подходит к нашему положению, чем Семилетняя война, так как в Пунической войне речь шла более о всемирно-историческом решении, последствия которого сказывались на протяжении нескольких столетий. Да и столкновение между Римом и Карфагеном, в точности как нынешнее из-за Европы, было решено не в ходе одной войны, и то, кто будет руководить античным миром — Рим или Карфаген, — зависело от храбрости римского народа и от его руководства».
Однако ухудшающееся положение на фронтах не позволяло гитлеровцам находить успокоение в исторических сравнениях. 22 марта Геббельс писал, что Гитлера «приводит в отчаяние обстановка, складывающаяся на фронтах… И даже мои исторические примеры на этот раз не производят на него особого впечатления».
24 марта Геббельс вновь обратился к книге Карлейля. Он писал: «Читая его книгу, можно ещё раз увидеть, в каких критических ситуациях оказывался наш великий прусский король и с каким внутренним спокойствием, с каким поразительным стоицизмом он всегда с ними справлялся. Ему тоже иногда казалось, что он должен разувериться в истории, даже в самый чёрный час для него восходила новая яркая звезда, и Пруссия оказывалась спасённой в такой ситуации, когда он уже терял всякую надежду. Почему бы и нам не надеяться на столь же чудесный поворот событий!».
Определяя задачи отдела культуры своего министерства, Геббельс писал 4 апреля: «Анализ сочинений Клаузевица, статьи о Второй Пунической войне, замечания по “Римской истории” Моммзена, статьи о письмах и сочинениях Фридриха Великого, жизнеописания величайших военных гениев всей истории человечества — вот намётки лишь немногих новых задач, которые больше отвечают требуемой цели, чем невинные развлекательные исторические анекдоты, лишённые всякого политического и морального смысла».
