Ариадна Эфрон - История жизни, история души. Том 1
Здесь тоже ветры океанские, но очень уж свирепые. Так хотелось бы, чтобы зимой океан спал — и дышал возможно реже и тише! Зима в этом году началась чуть ли не с августа. Давным-давно всё укутано и частично удушено снегом, только над серединой Енисея стоит пар, там ещё не замёрзло. Конечно, 7 ноября демонстрация у нас не состоялась «из-за климатического условия и плохой погоды», но на площади, которая превращается в таковую только по большим праздникам, был митинг, как всегда очень трогательный и красивый, и в три цвета — белый снег, красные лозунги и люди цвета времени. Помнишь «цвет времени» в сказках Перро? Это просто неправильный перевод «temps» — погода. Так же, как хрустальный башмачок Золушки должен был быть сафьяновым — vair вместо verre. У тебя, наверное, тоже была такая книга, большая, в красном переплёте с золотым обрезом, и, главное, с иллюстрациями Доре. До сих пор помню поворот головы «Ослиной кожи», едущей в тёмном, волшебном лесу, и Красную шапочку с круглой плоской лепёшкой в корзиночке — une galette66, и другой почти такой же, только с лентами, на голове. И спящие в золотых коронах на огромной деревенской кровати дочери людоеда. У меня хорошая память на всякие нелепости, я знаю и помню не менее тысячи сказок разных народов — а к чему? Но зато до сих пор задумываюсь над семью девять и восемью девять с неменьшим, чем в детстве, тупоумием. Я давно уже не живу на свете, Борис, я уснула, ибо другого выхода для меня нет — работать так, как нужно, нельзя — а жизнь — это работа, творчество, плюс всё остальное, даже пусть без всего остального. Я сплю под всеми этими снегами, не зная даже, придёт ли моя поздняя весна, когда я докажу, что я настоящая ветвистая пшеница, а не цепкая и прожорливая сорная трава. Или не пробить мне ледяной корки никогда? Только твои редкие письма доходят до меня солнцем — но потом опять льды, снега да трудности, всё не от меня зависящее и не имеющее ко мне никакого отношения.
Скрябин! Ты помнишь, где он жил? Борисоглебский или Николопесковский, кажется. Я играла с его дочками, Ариадной и Мариной, а жена его и мать всё не могли пережить этой смерти, и жена его, красивая, черноглазая, вся бархатная, плакала над его нотами и никому не давала прикоснуться к его инструменту. Её звали Татьяна Фёдоровна2. У неё всегда болела голова, она умерла от этого — от воспаления мозга. Только после её смерти квартира Скрябина была превращена в музей и там всё стало тихо и чинно — без шагов твоего божества.
Я ужасно устала от всей предпраздничной подготовки, устала и вся промёрзла, работать приходится в нетопленном помещении, нетопленном и шумном — все бесчисленные лозунги и плакаты пишу на полу, так что от умственного труда страдают главным образом ноги, всё время на коленях, как в Страстную неделю. Работаю много, а результатов не видно — кроме лозунгов. Ну и быт тут какой-то, по сравнению с Москвой и даже Рязанью, — доисторический, и всё это отнимает всё время и все силы.
Опять я тебе всё написала, как по кочкам проехала, и тряско, и нелепо. Совсем не так хотелось бы говорить с тобой, но и то слава Богу.
Если у тебя будет желанье и возможность, пришли хоть немного своего нового написанного и пиши мне. Целую тебя.
Твоя Аля
' Вероятно, эти слова - ответ на приведенный в примем. 2 к письму Б. Пастернаку от 15.VIII.51 г. отрывок из воспоминаний о годах его дружбы с Мариной Цветаевой.
1 Татьяна Федоровна Шлёцер (1883-1922) - вдова композитора А.Н. Скрябина, мать его дочерей: Ариадны (1903-1944) и Марины (1911-1998). М. Цвета ева часто бывала в доме Скрябиной в Николопесковском пер. № 11, во время предсмертной болезни Т.Ф. проводила ночи у ее постели.
Е.Я. Эфрон и З.М. Ширкевич
10 ноября 1951
Дорогие мои Лиля и Зина! Большое спасибо вам за поздравление с 34 годовщиной Октября. А я не поздравила вас — не из-за невнимания, но просто все предпраздничные дни была, во-первых, дико занята, а во-вторых, сидела без копейки: на письмо не было времени, на телеграмму — денег. Эта осень у меня выдалась особенно трудная материально, т. к. моё месячное пребывание в колхозе, где я заработала всего 60 р., довольно невыгодно отразилось на моих финансовых делах, а главное, осень — время всяческих закупок и запасов, от дров и картошки до всего прочего. Ведь и такие продукты, как мука, жиры, сахар, обычно появляются у нас в предпраздничные дни, а потом быстро сходят на нет. Правда, весь год мы не чувствовали никакого недохвата в крупе, и то очень хорошо. Короче говоря, мы с Адой впервые залезли в долги, теперь понемногу рассчитываемся. Тут вообще жизнь довольно дорого обходится - находясь в двух шагах от Заполярья, мы не пользуемся ни одной из заполярных льгот. В Заполярье завозится несравненно больший ассортимент товаров и продуктов, чем к нам, ставки по сравнению со здешними удвоенные и т. д. Кроме того, мы были очень удивлены, когда, вскоре после последнего снижения цен на прод<укты> и промтовары, вдруг цены оказались повышены на всё, кроме хлеба, муки и круп, причём на некоторые товары и продукты довольно чувствительно. Когда мы стали спрашивать, в чём тут дело, нам объяснили, что это «мероприятие» местного порядка, что-то связанное с наценкой на перевозки грузов на дальние расстояния. Вот и получается, что живём мы от всего и всех далеко, в тяжёлых условиях и трудном климате, а за товары и продукты почему-то должны платить дороже, чем все прочие граждане Советского Союза, проживающие в более приятных местах. Ну, в общем, всё это неважно, жить можно и здесь, и сравнительно неплохо! Зима у нас в полном разгаре, стоят большие холода, ещё, как обычно, усугубляемые сильными ветрами. Из-за этого опять не смогла состояться демонстрация в нашем Туруханске, уже который год приходится ограничиться коротеньким, но задушевным митингом на «площади» нашего села. Очень я люблю эти митинги - красные полотнища в белых снегах, заиндевевшие речи ораторов, румяные от мороза щёки и носы, седые от мороза волосы присутствующих трудящихся райцентра, дружные и глухие аплодисменты в рукавицах. Только музыки у нас нет — духовой оркестр что-то не работает, да и трубы не выдерживают такой температуры, приходится их промывать чистым спиртом, что несерьёзно настраивает самих музыкантов. Я дома два послепраздничных дня, отдыхаю, отсыпаюсь и отогреваюсь, т. к. в клубе такой сумасшедший холод, что иной раз совсем невтерпёж кажется. Впрочем, это только кажется, т. к. всё же под крышей, в помещении, а не на свежем воздухе, где работают всю зиму очень и очень многие.
Каждый раз, когда пишу вам, хочется ещё и ещё благодарить вас за всё то, что вы мне прислали. Всё присланное мне так дорого, так нужно, так ценно, за что ни возьмись. Спасибо вам, мои родные!
Дни у нас сейчас стоят коротенькие, но светлые и ясные. Небо очень красивое и постоянно полное каких-то сюрпризов — например, на днях видела восход солнца — на горизонте встаёт одно настоящее и на равных от него расстояниях, справа и слева, - два ложных солнца, чуть поменьше и потусклее подлинного. Это — к морозу. Удивительная картина, как будто бы не с Земли смотришь на привычное нам солнце, а с другой планеты. Да и так похож наш Туруханск на иную планету — такой снежный, такой ледяной! <...>
Нет ли у вас пришвинского «Жень-шеня»? Так хотелось бы перечесть, а в здешней библиотеке совсем нет Пришвина. Очень жду вестей о вашем лете и о жизни. Крепко и нежно целую.
Ваша Аля
Если что знаете о Нине и Кузе, напишите!
Б.Л. Пастернаку
5 декабря 1951
Дорогой Борис, пишу тебе очень наспех, т. к. работаю как оглашенная, дата за датой догоняют и обгоняют меня, и я должна успеть всё «отметить и оформить». Большое спасибо тебе за присланное. Я понимаю, насколько это трудно тебе сейчас, так, как если бы была совсем близко. Все эти сумасшедшие пространства не мешают мне отлично представлять себе всё, связанное с твоей жизнью и работой. Я так часто и так, не сомневаюсь в этом, верно думаю о тебе! Это почти забавно, видела я тебя всего несколько раз в жизни, а ты занимаешь в ней такое большое место. Не совсем так, ««большое место» -слишком обще и пусто. Вернее — какая-то часть меня, составная часть — так в незапамятные времена вошла в меня мама и стала немного мною, как я — немного ею. А вообще вёе то, что чувствуется ясно и просто, превращается в далёкую от этого чувства абракадабру, как только пытаюсь изложить это на бумаге.
Мне так хорошо думается, когда я тороплюсь куда-нибудь недалеко, и вокруг снега и снега, кое-где перечёркнутые иероглифами покосившихся заборов, и провода сильно и тоскливо поют от мороза. Хорошо и просто думается, как будто бы достаточно нескольких глотков свежего воздуха, да нескольких взглядов на туруханскую зиму, для того, чтобы всё встало на свои места и пришло в порядок. К сожалению, это лекарство, такое доступное, не надолго помогает.
