Анатолий Левандовский - Потомок Микеланджело
«…Ваше величество должно отказаться от протектората над Рейнским союзом, вывести войска из Италии, возвратить свободу Голландии, прекратить вмешательство в дела Испании, одним словом, вернуться к естественным границам Франции. Если же вы пожелаете еще больше увеличить ваши лавры, то этим окончательно разорите Францию и окажетесь в прямом противоречии со стремлениями своих подданных…»
В гневе Наполеон захлопывает рукопись.
Мерзавцы! Что они подсунули ему? Куда смотрел Савари? А эти идиоты секретари? Всех в тюрьму, и этого горе-философа в первую очередь!.. Впрочем, кто он?..
Наполеон смотрит на подпись:
«Анри де Сен-Симон, двоюродный внук герцога де Сен-Симона, автора „Воспоминаний о регентстве“…»
Это, конечно, ничего не говорит императору, ибо «Воспоминаний о регентстве» он не читал. И все же… Рука, уже потянувшаяся к звонку, останавливается. Он вновь листает рукопись…
…Странно встретились они, великий император и одинокий мечтатель. Император владел полумиром, который залил кровью. А мечтатель владел целым миром, в котором собирался строить всеобщее счастье. У императора через пару лет останется только прошлое, которое он будет с тоской вспоминать на крошечном острове, затерянном в океане. А мечтатель будет жить только будущим, которое он подарит всему человечеству.
Ибо как раз в 1814 году он напишет знаменательную фразу:
«Золотой век не позади нас (как считали философы и поэты), а впереди, и заключается он в усовершенствовании общественного строя; наши отцы его не видели, наши дети когда-нибудь к нему придут. Наша обязанность — проложить им путь».
Глава четвертая
1
Если бы в то время изобретение братьев Люмьер уже порадовало человечество, то можно было бы сказать, что все происшедшее в 1813 — 1814 годах удивительно напоминало кинопленку, пущенную в обратном направлении.
Вновь пошли кампании и сражения, но если раньше Наполеон шел от победы к победе и военные неудачи были лишь незначительными эпизодами, не нарушавшими общего фона, то теперь, после России, и фон был другим, и эпизоды выросли до размеров событий.
Нельзя сказать, чтобы он терпел одни поражения; напротив, побед было достаточно, и побед подчас удивительных, где полностью проявился его военный гений. Да и сам он на какое-то время словно переродился, помолодел, снова стал предприимчивым и энергичным, он даже с упорством маньяка непрерывно твердил о неизбежном и близком переломе. Но перелом явно произошел в другую сторону — кривая неуклонно опускалась: армия выдохлась, маршалы потеряли энтузиазм, ресурсы иссякали, никто никому больше не верил, а силы противостоявшие, несмотря на временные неудачи, ежедневно росли и приобретали стойкую уверенность.
Казалось, у него была еще возможность остановиться и, отдав часть захваченного, выторговать рубежи, на которых он мог бы сохранить и корону и власть. Но он-то прекрасно понимал, что подобный исход иллюзорен, что для него не может быть отступления. Все или ничего, aut Caesar, aut nihil[39] — такова была дилемма, которую он сам поставил перед собой и перед врагами. И поскольку, в силу объективных условий, Цезарем он стать больше не мог, оставалось ничто. Из ничего вышедший, достигнув небывалых пределов величия и славы, он несся теперь в противоположном направлении, пока снова не превратился в ничто. Ex nihilo nihil[40].
Несся стремительно: если «туда» пленка разматывалась почти четверть века, то на «обратно» хватило лишь одного года.
2
Была минута, когда он надеялся, что Россия пойдет на примирение и удастся кончить партию вничью.
В докладе о русской войне, сделанном Сенату, он заявил:
— Я предпринял эту войну без вражды, желая избавить Россию от тех зол, которые она сама себе причинила. Я мог бы вооружить против нее часть ее же народа, провозгласив освобождение крестьян. Но я отказался от меры, которая обрекла бы на смерть тысячи семейств…
Каково великодушие! Оказывается, русский царь и русские помещики должны были благодарить коварного врага, захватившего их землю и разорившего их города за то, что он воевал «без вражды» и не поднял новой пугачевщины!
Но Александр не поддался на эту приманку.
Тогда пришлось готовить войска.
В своих публичных выступлениях Наполеон уверял всех и вся, что «великая армия» отнюдь не погибла в России, что более двухсот тысяч бойцов вернулись на родину и готовы к новым сражениям.
То была грубая ложь.
Великой армии не существовало больше — это знали все.
Армию пришлось создавать заново и быстро.
Наполеон энергично взялся за дело и к началу 1813 года под ружьем оказалось свыше четырехсот тысяч солдат.
Но что это были за вояки…
Ему пришлось провести призыв возрастов будущих лет, а это значило, что мобилизованы были не мужчины и юноши, а отроки, почти дети.
Их обучение проходило на ходу.
15 апреля 18 13 года император выехал из Парижа и направился в Эрфурт, где собирались главные силы, чтобы двинуться против русских и пруссаков.
2 мая он одержал победу под Лютценом, спустя несколько дней вошел в Дрезден, 20 мая снова выиграл сражение при Баутцене.
В этой битве погиб маршал Дюрок, один из любимцев Наполеона. За момент до смерти он сказал Коленкуру:
— Это не может кончиться добром…
Союзники особым манифестом призвали народы к борьбе против завоевателя. Призыв был излишен: освободительное движение и без того снова подымалось повсюду.
Наполеон усилил репрессии против непокорных. Узнав о волнениях на севере Германии, он отправил туда маршала Даву с наказом: беспощадно карать всех заподозренных — сановников, чиновников, офицеров, солдат. Даву арестовал более пятисот человек. В Гамбурге и соседних городах загремели залпы расстрелов…
Союзники, неприятно изумленные всем происшедшим, предложили перемирие, и Наполеон согласился.
Перемирие было подписано 4 июня.
Оно обеспечило почти двухмесячную передышку французскому императору. Но более благоразумным его не сделало.
3
Император Франц чувствовал себя словно карась на сковородке. Он не знал, как поступить.
С одной стороны, он не хотел полного поражения Наполеона, с некоторых пор ставшего ему близким родственником. Впрочем, дело здесь не только и не столько в родстве: австрийский император как огня боялся усиления России и желал бы всегда сохранять ей противовес.
Но, с другой стороны, не будучи слепым, он видел, к чему идет дело, и в преддверии гибели Французской империи не желал конфликтовать с союзниками. На всякий случай он уже заключил «перемирие» с Россией (с которой — как союзник Наполеона — должен был находиться в состоянии войны), что вызвало — он знал это — сильное раздражение его зятя.
После тайной консультации с уполномоченными России и Пруссии Франц отправил в Дрезден своего лучшего дипломата, графа Клемента Меттерниха, чтобы тот прощупал почву для серьезных переговоров и по возможности безболезненно уладил дело.
4
Наполеон принял австрийца не слишком ласково. Он начал с угроз, прямо обвиняя Австрию в намерении примкнуть к коалиции.
Меттерних с жаром уверял, что его правительство ни о чем подобном и не помышляет.
Наполеон покачал головой.
— Не лгите, граф. Я вижу: вы жаждете воевать со мной. Видимо, уроки не идут людям на пользу. Русские и пруссаки, несмотря на жестокий опыт, осмелев после событий прошлой зимы, дерзнули снова пойти против меня — и я их побил. Вы тоже хотите получить изрядную взбучку? Хорошо, вы получите ее. Назначаю вам свидание в Вене в октябре!
Меттерних отступил на шаг, учтиво поклонился и сказал, твердо нажимая на каждое слово:
— Сир, мы хотим одного: устойчивого мира.
— Любопытно, на каких условиях?
— Почти без всяких условий. Ваше величество почти полностью сохранит то, что вы имеете на сегодня…
— Почти?.. Что значит ваше «почти»?
— За вами, сир, останутся все ваши завоевания. Вы лишь должны будете возвратить нам Иллирию, освободить Гамбург, Любек и Бремен, оставить герцогство Варшавское и отказаться от протектората над Рейнским союзом…
Наполеон вскочил.
— Только-то и всего?! Прекрасно! Но почему же так мало? О, я знаю ваш секрет. Сегодня вы просите Иллирию, а потом пожелаете Венецию, затем Тоскану и всю Италию; ваши друзья русские захотят всю Польшу, пруссаки — Саксонию, англичане — Бельгию и Голландию. Да если я уступлю сегодня, завтра вы потребуете все это, и мне волей-неволей придется воевать. Так давайте уж лучше начнем сегодня!
— Государь, вы ошибаетесь. Вам предлагают славный, почетный мир.
— Все это невозможно, — успокоившись, задумчиво произнес Наполеон. — Учтите: ваши государи родились на троне, они не могут понять чувств, которые меня одолевают. Они возвратятся побежденными в свои столицы, и для них это не станет катастрофой. А я солдат, мне для стабильности нужны честь, слава, победы. Я не могу показаться униженным перед своим народом. Мне нужно оставаться великим, прославленным, вызывающим восхищение!
