Иван Ле - Хмельницкий (Книга первая)
- Постой, постой, пан поручик... - перебил Жолкевский. - Ведь всем известно, что сын чигиринского подстаросты, юноша Хмельницкий, победил его в честном поединке.
- Да, вашмость. Об этом уже известно и Селиму. И не только это... Ему известно и о том, что коня Ахмет-бея, трофей Хмельницкого, решили укрыть у какого-то пана Джулая, который живет на Веремеевском хуторе, в старостве князей Вишневецких. Какой-то выписчик из реестра, уважаемые панове, как сообщил пан Селим... В конце концов лазутчик по довольно сходной цене будет служить Короне...
- Позор! - неожиданно воскликнул региментар Хмелевский из дальнего угла. Словно разбуженный своим восклицанием, он тут же вскочил с места.
- Не совсем сметливым купцом оказался пан Станислав... Ведь Хмельницкий является государственным урядником! - сказал и тоже поднялся с кресла чигиринский староста, но, встретившись взглядом с Хмелевским, тотчас сел снова.
Однако его слова, пусть даже и не совсем уверенно сказанные, все же оказались поддержкой для региментара. Хмелевский вышел на середину зала и еще более решительно произнес:
- Не позволим!.. За одно слово презренного шпиона пан поручик готов уничтожить всю семью честного служащего, патриота Речи Посполитой!.. Кто разрешит, уважаемые панове сенаторы!
- Прошу успокоиться, пан региментар! - воскликнул Жолкевский, энергично подняв руку. - Пан поручик только докладывает о запрошенной цене шпиона, не сказав ни слова о согласии...
- Да, прошу панове, - вытаращив глаза, с нескрываемым беспокойством оправдывался поручик. - Я сказал пану Селиму о том, что он запросил н-необычную плату. Взяв ее, он сам с-станет на ковер поединка. Ведь победитель т-того б-бея, как известно, является вооруженным ч-человек-ком...
Приступы заикания душили Конецпольского, мешали ему говорить, и он умолк. Только его щеки все еще нервно подергивались, и он вынужден был приложить к ним руку.
- Позор! Не желаю слушать! Разрешите, ваша милость, не слушать об этом недостойном шляхтича торге... Я должен выйти к своим войскам!..
Не ожидая ответа гетмана, Хмелевский направился к выходу. Он заметил замешательство и удивление Жолкевского, вызванное такой непокорностью, но продолжал быстро идти через зал. Данилович, подзадоренный смелостью региментара Хмелевского, порывисто поднялся с кресла, намереваясь последовать за ним. Но тут же остыл. Это верно, - соображал он, Хмельницкий - подстароста, и согласие на его смерть воевода Речи Посполитой дать не может. Но в эту минуту его протест будет звучать как поддержка Хмелевского, обедневшего шляхтича и известного покровителя украинских хлопов. К тому же сейчас говорит сам гетман. Удобно ли перебивать его милость, да еще в присутствии панов комиссаров сейма? Так и остался он стоять; слушая гетмана. Остановился и Хмелевский.
- Да прошу же пана региментара, сто дяблов... - вначале гневно, а потом более спокойным тоном сказал гетман Хмелевскому, словно и не приказывал ему, а уговаривал.
Жолкевскому так и не пришлось объявить свой неудачно начатый приказ. В зал, словно буря, широко распахнув дверь, влетел Самойло Лащ, чуть было не сбив с ног региментара. Еще у порога он панически закричал:
- Прошу внимания, уважаемые панове!.. Орда! Мухамед Гирей с Белгорода, объединившись с перекопскими мурзами, разгромив слабые запорожские отряды кошевого за Порогами, полковника Нечая, по левому берегу в количестве... многих десятков тысяч конницы, со сменными лошадьми... напал на Левобережье! Распустил слухи, что движется на Москву, а со степного Левобережья хочет угрожать пограничным областям Речи Посполитой!..
На какую-то минуту в зале все замерло. Только шелест листьев кленов и ясеней за окнами раздражающе нарушал эту мертвую тишину.
Жолкевский понимал, что тут он хозяин и ему первому, как военному человеку, следует сказать свое слово о положении на восточной границе. Но какое? Вмиг всплыло в памяти сообщение комиссаров, лукавым шелестом листьев настойчиво звучало в ушах: "...Десять тысяч шестьсот живых казаков при огнестрельном оружии!.."
Итак, снова то же самое: в минуты опасности их приходится считать всех до одного, а потом... вместо поздравления и поощрения тысячами сокращать боевые реестры казаков и безжалостно урезывать их права... Гетман, будто проснувшись, нарушая страшное оцепенение сидевших в этом зале воинов, приказал:
- Пану Хмелевскому с региментом немедленно выступить на Левобережье, помочь князю Вишневецкому!..
- Думаем, что егомость вельможный пан гетман даст такой же приказ и пану... Сагайдачному? - робко и удивленно напомнил Лащ.
- Нет! Мы должны быть или господами, или могильщиками этого вооруженного сброда. Довольно играть в прятки, уважаемые панове... Пан региментар может идти к своим жолнерам. Не задерживаю... Если пан Конецпольский хочет отправиться вместе с региментом пана Хмелевского или с войсками других присутствующих здесь панов старост, я не буду препятствовать...
Казалось, что сердитый гетман сейчас набросится на всех, не стесняясь в выражениях, чтобы излить свою злость. А он взмахнул рукой, чтобы оставили его одного, умолк, опершись на спинку кресла. Через некоторое время он пошевелился и совсем спокойно сказал:
- Пана Стефана прошу... остаться со мной... - И сел, ожидая приближения Хмелевского, который снова снял с головы остроугольный жолнерский шлем и подошел к успокоившемуся гетману.
ЧАСТЬ ВОСЬМАЯ. ТОПТАЛА ОРДА ШЕЛКОВЫЕ ТРАВЫ...
1
Словно в волнах встревоженного непогодой моря, в бескрайнем степном ковыле утопали кони. Из-под их копыт взлетали стаи отяжелевших сытых стрепетов, тут же снова скрывавшихся в пепельной, обожженной августовским солнцем, колышущейся траве. В небе кружились вороны, а совсем высоко, в синеве парили степные орлы, сопровождая Орду в походе.
Дикое поле! По заросшему высокой травой бездорожью, от Очакова и Аккермана, двигались крымские татары. Они соединились с Буджацкой ордой, подстрекаемой мстительным Мухамедом Гиреем, чтобы попытать счастья на Левобережье Днепра. Первый, весенний поход Орды, как известно, завершился позорным поражением под Белой Церковью и Паволочью. Там погибло несколько тысяч правоверных мусульман, были потеряны десятки тысяч ценного ясыря!.. Мухамед Гирей поклялся возместить потери на Левобережье. В случае удачи он намеревался вести войска дальше, к южным посадам и поселениям Московии. Московская ясырь, особенно мужчины, очень ценится на рынках Кафы, Синопа и Трапезунда...
Крымчаки по-хозяйски вели на арканах каждый по две лошади. Днем они и сами шли пешком, укрываясь в ковыле от казацких дозоров. В высокой густой траве еле заметны были, и то только вблизи, головы неверных. К конским же головам были привязаны гибкие серебристые ветки, и даже с высоких курганов или с дозорных треног не всякий глаз различит издали продвижение по степи хищной Орды.
Ночью отдельные отряды татар прорывались к долинам рек, туда, где поселялись обычно на землях, не занятых панами, трудолюбивые крестьяне. Все они были беглыми людьми с Подолья или Курщины.
Хищники неожиданно нападали на селения, безжалостно расправляясь с жителями, со звериной жадностью набрасывались на их добро. Мужчины не успевали схватиться за оружие, как тут же падали, сраженные вражескими саблями или, заарканенные в мгновение ока, оказывались за околицей, в толпе таких же несчастных пленников, окруженных захватчиками.
Ни стоны, ни слезы, ни мольбы не трогали жестоких сердец людоловов. Ясырь - это урожай басурманов, сам аллах благословил его, ведь пленники были "неверными гяурами"... Будет ли жнец обращать внимание на жалобный шелест стеблей золотистой ржи, срезая их острым серпом! Жатва благословенна...
В долине почти высохшей реки, где расположился на дневной постой главный отряд Мухамеда Гирея, было оживленно, как на рынке в Кафе. У подножия высокой скалы, возле ручейка столпилось несколько сот пленников мужчин, парней, женщин и девушек. Поодаль от них, под бдительной вооруженной охраной стояли, сидели и лежали на сухой земле дети. Перепуганные девочки держались стайками, а мальчики по двое, а то и в одиночку остро переживали свое горе. Дети были в возрасте от восьми до двенадцати лет, они не нуждались в особом присмотре, и их легко было заставить молчать. Совсем маленьких захватчики вырывали из рук матерей и тут же возле хат убивали.
Усталые и не способные к какому-либо сопротивлению, дети молчали, прислушиваясь к отдаленному шуму, вселявшему в их души надежду на спасение.
Приглушенный гул в лагере взрослых, стон и рыдания женщин порождали у них иллюзорную надежду на спасение: ведь там находятся их матери, всесильные отцы!..
Мухамед Гирей не разрешил разбить походный шатер для пего вблизи пленников, принадлежащих ему по законам дикой степи. Атаман получал от своих отрядов десятую часть поживы, добытой во время набегов.
