Елена Майорова - Женщины в эпоху Крестовых походов
Вернувшись в Арагон, бывшая королева Венгрии и Сербии жила уединенно и замкнуто, пока воля Иннокентия не призвала ее к новому служению.
Она, скорбевшая по утраченному сыну, увидела безумно гордого, невыносимо надменного, ужасно одинокого и не очень счастливого мальчика. Перед ним же предстала красивая, несколько усталая утонченная дама. Такой могла быть покойная мать-императрица, такой она рисовалась ему в воспоминаниях. Возможно, именно в момент первой встречи сердце Констанцы, щедрое и привязчивое, раскрылось навстречу юному королю, а он, как все очень нервные люди, моментально это почувствовал. А может быть, они постепенно проникались друг другом, находили один в другом черты: он — столь рано утраченной матери, она — потерянного ребенка? Неизвестно. Но это был счастливый брак.
Они сошлись в чем-то главном, совпали в самых важных вещах, в основных своих пристрастиях. Обнаружились необыкновенные родство душ, совпадение мыслей, равенство чувств. Фридриху это и требовалось: полное и безусловное его приятие.
Совместная жизнь с Констанцой — время успехов Фридриха в Италии. Он наконец получил то, чего ему не хватало всю жизнь: ощущение покоя и внутреннего комфорта, чувство защищенности. Возвращаясь домой, он был уверен, что встретит не засаду, не кинжал предателя, а преданность и нежную заботу. Констанца утешала его, если он требовал утешения, и ненавидела его врагов, и любила его друзей, и прощала ему все на свете, и восхищалась его умом и мужеством. Пятнадцатилетний юноша, «ничуть не упав духом», победил мятежников, стремившихся расчленить королевство, проявил чудеса дипломатии в отношениях с напой, завел тесные связи со многими имперскими князьями. Более того, он сумел наполнить королевскую казну, почти пустую с того времени, когда его многочисленные «опекуны» раздирали государство на части. В том возрасте, когда у других на уме лишь игры да забавы, Фридрих уже был хитрым и трезвомыслящим государственным деятелем, наделенным внутренней силой и редкостной уверенностью в себе.
Через год Констанца забеременела — это еще больше привязало к ней мужа, и, несмотря на осуждение Фридриха задним числом как неисправимого развратника, укрепило семейную идиллию. II. отношению к Констанце Фридрих всегда испытывал чувство личной ответственности и проявлял нежную заботу.
Однако внезапно все изменилось самым ужасным образом.
Король Филипп Швабский, дядя Фридриха, человек любезный и даже очаровательный, не унаследовавший болезненного самолюбия Штауфенов и их уничтожающей надменности, сумел найти общий язык с папой. Был подготовлен план брака одной из дочерей Филиппа с племянником Иннокентия, которому дядя жаловал обширные области в Италии. Но 21 июня 1208 г. король был зарезан баварским пфальцграфом Оттоном Виттельсбахом в епископском дворце в Бамберге. Предполагали, что помолвленный со швабской наследницей Оттон негодовал, получив отставку. Князья, сожалея о Филиппе Штауфене, тем не менее с облегчением приветствовали конец двоевластия и Оттона IV как единственного правителя. Молодой Вельф взял в жены 11-летнюю Беатрису Штауфен, наследницу Швабии, двоюродную сестру Фридриха. Девочку привезли на сейм под возглас Оттона: «Вот ваша королева!» Все радовались объединению двух издавна враждующих династий. Но радость оказалась недолгой: Беатрисе не пришлось стать женой Виттельсбаха, но и супругой Вельфа она побыла недолго: через 2 недели после свадьбы бедную маленькую новобрачную нашли мертвой. Предполагали, что ее отравили враги Оттона.
После погребения Беатрисы все швабы и баварцы ночью покинули лагерь Вельфа.
В этом же году папа увенчал Оттона в Риме короной императоров Священной Римской империи. Короной, которая должна была принадлежать Фридриху! Говорили, что Иннокентий III плакал от радости, коронуя сына великого рода Вельфов. За это Оттону пришлось даровать папе право свободных выборов епископов в Германии — на что никогда не согласились бы Гогенштауфены, твердо державшие епископат под своим контролем, — признания Сицилии папским владением, передачи папскому престолу Анконской марки, герцогства Сполето и других спорных территорий. Папские владения должны были разрезать Италию пополам в самой толстой части итальянского «сапога». Впрочем, эти обещания остались только на словах, Оттон вовсе не собирался их исполнять. Более того, немецкие войска предались бесчинствам в Риме. Мелкие стычки переросли в настоящее сражение, во время которого погибло много итальянцев и немцев. Когда папа заявил о своих правах на земли, которые Матильда Тосканская завещала церкви, король отказался передать их ему, нарушив данные ранее обещания. Вместо этого он стал готовиться к завоеванию Королевства Обеих Сицилий, но отнюдь не для папского престола, а для себя. В сентябре 1211 г. он был уже в Калабрии, готовясь переправиться на остров, захватить его короля и либо убить, либо держать пленником.
Армии у Фридриха не было. Сицилийские арабы восстали против него, равно как и всегда готовая к предательству сицилийская знать. От королевской четы отрекались их приближенные. Во власти Фридриха фактически остался лишь дворец в Палермо.
Можно представить отчаяние Констанцы, для которой история повторялась столь трагическим образом. Угроза потерять не только власть, но и жизнь, ее собственную и любимого ею мальчика, снова становилась пугающе реальной. В довершении всего королева была в тягости, и это обстоятельство, счастливое само по себе, внушало опасения за здоровье матери и наследника и серьезно осложняло положение Констанцы и Фридриха. Роды, забота о новорожденном и роженице требовали стабильности, удобств, а будущее казалось таким неопределенным…
В Кастельмаре уже стоял корабль, готовый увезти Штауфенов в Тунис.
Но, по-видимому, как и в те страшные времена в Венгрии, Констанца не поддалась простительной женской слабости. Она поддерживала дух своего молодого супруга и стремилась вселить в него надежду, которая для нее самой становилась все более призрачной. Только Фридрих с его почти нечеловеческой самоуверенностью, фатальной верой в свою избранность мог не отчаяться в таких отчаянных обстоятельствах. Как всегда в критических ситуациях, он действовал быстро и решительно. Но Оттон был тесно связан со своими дядьями, королями Англии. Из-за этого он находился во враждебных отношениях с французским королевским двором. Однажды, еще ребенком, гостя с дядей Ричардом Львиное Сердце при дворе Филиппа-Августа, он присутствовал при одной из нередких перепалок королей. Ричард бахвалился своим родом и, указывая на Оттона, предсказал, что тот станет императором. Филипп презрительно рассмеялся и пообещал, если подобное произойдет, подарить тому Орлеан, Шартр и Париж. Теперь, получив императорскую корону, Отгон послал к Филиппу напомнить о его обещании. Филипп ответил, что Орлеаном, Шартром и Парижем звали трех маленьких щенков, которые ныне стали старыми гончими, и он с охотой посылает их императору.
Оттон воспитывался при блестящем дворе своего дяди, где труверы Северной Франции и трубадуры ее юга воспевали честь, доблесть и любовь. Пышность и веселье окружения, казалось, должны были сформировать характер беззаботный и легкий, ум широкий, склонный к авантюрам и эскападам, великодушие и легкость в общении. Но молодой принц, мужественный, высокий ростом и крепкий телом, будто бы сконцентрировал в себе мрачность и нелюдимость своей прабабки императрицы Матильды и угрюмую заносчивость предков со стороны отца, могучих Вельфов. «Бели бы его доброта соответствовала его огромному росту, он обладал бы многими добродетелями», — иронизировал знавший его трубадур. «Неприятный даже для сторонников», — резюмировал летописец с юга Германии.
Тем временем папа Иннокентий направил письмо германским епископам, касающееся Оттона IV, которое начиналось словами: «Мы раскаиваемся в том, что породили такого человека…» Это было началом формирования против Оттона мощной общеевропейской коалиции, приведшей в конечном итоге к его низложению и упадку рода германских Вельфов[25].
Дипломатия папы оказалась весьма результативной.
Немецкие князья отреклись от Отгона Брауншвейгского и избрали Фридриха Гогенштауфена императором Священной Римской империи. Большая часть баронов и дворянства настоятельно призывали его в Германию.
Некоторые приближенные не советовали Фридриху принимать сан императора. Констанца тоже была в их числе, опасаясь, что муж не доберется до Германии живым. Для таких страхов имелись основания: часть Италии и половина германских княжеств все еще находились в нерешительности относительно Фридриха, а многие гвельфы поддерживали так жестоко обманувшего папу низложенного императора Оттона Брауншвейгского.
