Сергей Утченко - Древний Рим. События. Люди. Идеи.
Однако эти представления настолько противоречат установившейся еще в древности репутации Цицерона, что они не могли не вызвать противоположного движения в самой же западноевропейской историографии. Мнение о Цицероне как апологете и провозвестнике принципата было основательно поколеблено работами Р. Гейнце. Он убедительно показал, что государство, которое имеет в виду Цицерон в своем трактате, есть аристократическая республика сципионовского толка. Понятие auctoritas, которым оперирует Цицерон, всецело находится в этой же сфере. И даже слово princeps есть типичное слово аристократической идеологии. Principes у Цицерона — всего лишь перевод греческого слова ἄοιστοι. Principes — это руководящие мужи сената.
Как видим, Р. Гейнце пытается опровергнуть взгляд на Цицерона как на апологета монархии путем анализа некоторых терминов (например auctoritas, princeps), которыми оперирует Цицерон. Он одним из первых пытался вскрыть внутреннее содержание этих терминов и доказать, с одной стороны, отсутствие в них монархического привкуса, а с другой стороны, подчеркнуть их традиционный и лояльный характер. В этом же направлении строит свое исследование и В. Шур, который занимает как бы промежуточную позицию, пытаясь показать, что Цицерон, некогда твердо стоявший на республиканских позициях, постепенно был вынужден пойти на уступки «монархической действительности» и примириться с нею. В. Шур думает обосновать этот тезис, прослеживая различные нюансы в словоупотреблении Цицерона. Его тоже интересует главным образом употребление термина princeps. Анализируя этот вопрос, он, однако, приходит к выводу, что, поскольку Цицерон все же употребляет слово princeps в единственном числе и применяет его к Периклу, а тем более к Помпею, то нельзя не считаться с тем, что слово приобретает «новый оттенок», и в этом–то как раз и заключается уступка Цицерона «монархической действительности». Если в речах после возвращения из изгнания слово princeps имеет еще республиканский смысл, то в речах «О своем доме», «За Сестия», в речи «О консульских провинциях» ив письме к проконсулу Лентулу Спинтеру в декабре 54 г. оно, несомненно, приобретает уже новый оттенок, наполняясь монархическим содержанием. Следовательно, Цицерон, делает вывод В. Шур, подготовил почву для монархической трактовки идеи принципата. Эти выводы в конечном счете приводят В. Шура к оценке Цицерона как «идеологического предтечи» принципата Августа и в одном месте он прямо называет Августа «непосредственным учеником Цицерона».
Так как все или большинство вышеприведенных высказываний о политических позициях Цицерона основываются на материале его трактата «О государстве», то, очевидно, прежде чем изложить нашу точку зрения на этот вопрос, необходимо, хотя бы в общих чертах, остановиться на политических тенденциях трактата Цицерона в той его части, которая посвящена разбору вопроса об идеальном государственном деятеле.
Но, прежде всего — несколько слов о положении самого Цицерона в тот период, когда он работал над трактатом. Это, пожалуй, может во многом объяснить политические настроения и взгляды, нашедшие свое отражение в трактате «О государстве».
Трактат «О государстве» был начат, вероятно, в 54 г., а закончен и опубликован в 51 г., непосредственно перед отъездом Цицерона в Киликию. Мы знаем, об этом говорилось выше, что в 50–х годах политическая обстановка в Риме была чрезвычайно напряженной. Государственный аппарат работал с серьезными перебоями, высшие магистраты не избирались, в комициях царили подкуп и анархия. Все это кончилось такими событиями как убийство Клодия на Аппиевой дороге, массовые волнения в Риме в связи с его похоронами и, наконец, вручение Помпею сенатом смягченной формы диктатуры, т.е. избрание его консулом без коллеги. Политическая борьба в Риме подходила к решающему моменту своего развития: приближался неизбежный конфликт между бывшими триумвирами.
Положение Цицерона во все эти годы было чрезвычайно двусмысленным. Он заигрывал с триумвирами еще в тот период, когда существовало единство действий между его членами (т.е. при жизни Красса), за что и заслужил нерасположение сенатской оппозиции. После смерти Красса он тоже продолжает лавировать между Помпеем и Цезарем, хотя, очевидно, был склонен к ориентации на первого, что вытекало из свидания и беседы с Помпеем перед самым его отъездом в Киликию, когда он отсоветовал Помпею уезжать в Испанию.
Все это говорит за то, что Цицерон в этот период едва ли был настроен таким образом, чтобы сознательно пропагандировать идею принципата. Бесспорно, что в эти годы он находился в состоянии тяжелой моральной депрессии и с болью говоря о том, что «республики — нет», а «Помпей — всесилен», считал свою политическую карьеру — и в значительной степени именно по этой причине — разбитой. Ни о каком «тяготении» Цицерона к принципату не может быть и речи. Более того, пропаганда идеи принципата в этот период для Цицерона была чрезвычайно невыгодна, во–первых, потому что она могла лишь подкрепить бросавшиеся ему обвинения в измене «прежнему делу», перебежке в другой лагерь, а во–вторых, и потому, что пропаганда идеи единовластия при «соглашательской» политике Цицерона в отношении Цезаря и Помпея была опасной: она бесспорно была бы воспринята враждебно одним из двух соперников.
Кроме того, если предположить, что в трактате «О государстве» идет речь о принцепсе — Помпее, то непонятно почему трактат не был опубликован хотя бы в 52 г., когда сенатские круги до известной степени были готовы примириться с диктатурой, а лишь в 51 г., хотя в этом году настроение существенно изменилось. И, наконец, почему современники и последователи Цицерона, как, например, Целий, Аттик, совершенно не замечали этой «идеи принципата» в трактате? Но само собой разумеется, что политические тенденции трактата Цицерона следует определять исходя не только из окружающей обстановки, но, прежде всего, из материала, представляемого самим произведением. Вернемся к трактату «О государстве».
Занимаясь изучением вопроса о смешанном государственном устройстве, мы рассматривали тот раздел трактата, который сам Цицерон считал посвященным описанию лучшей формы государства (de optimo statu civitatis). Теперь нам придется обратить внимание на последний раздел диалога, где трактуется вопрос о государственном деятеле, об идеальном гражданине (de optimo cive).
В согласии с традиционно–римской точкой зрения: «римское государство сильно старинными нравами и мужами», Цицерон считает, что своим процветанием государство всегда обязано взаимодействию именно этих двух факторов: нравы (mores) и мужи (viri). Поскольку в римском государстве осуществлен идеал смешанного устройства, то оно само по себе отнюдь не нуждается в каких–либо принципиальных изменениях по уравнению с древнейшей римской «конституцией», но нужно лишь «подновить краски», вдохнуть древний дух — древние mores и virtutes — в граждан государства. Иными словами говоря, необходима лишь нравственная реформа. Но она, очевидно, может быть проведена каким–то руководящим лицом, которое способно выполнить подобную задачу и занять соответствующее положение исключительно в силу своих собственных нравственных и гражданских качеств. Подобного реформатора Цицерон и называет rector rei publicae или civitatis.
Еще Р. Гейнце обратил внимание на то, что идеальный реформатор действительно всюду называется Цицероном rector rei publicae (civitatis), но не princeps (за исключением некоторых неточных эксцерптов). Термин rector впервые появляется в диалоге «Об ораторе» при определении государственного деятеля. Он не имеет никакого монархического оттенка, являясь лишь латинским эквивалентом греческого ἀνὴρ πολιτικός. Несомненно в таком же смысле этот термин употребляется и в трактате «О государстве». Монархический оттенок никак не приложим к слову rector. Под этим термином Цицерон постоянно подразумевает «аристократа–реформатора». В кн. VI приводятся образцы этих rectores rei publicae: Сципион, Л. Эмилий Павел, Катон, Гракх–отец, Лелий, Сципион Назика. А так как в дальнейшем Цицерон примеряет и самого себя к идеалу rector rei publicae, то немонархический характер этого понятия совершенно ясен.
Небезынтересно отметить, что в De re publica отмечаются лишь обязанности ректора, но не его права. Поэтому, на наш взгляд, вполне правильно было в свое время замечено, что для Цицерона понятие de optimo cive есть норма поведения, а не власти.
Действительно, Цицерон требует от своего rector rei publicae прежде всего определенных нравственных и гражданских достоинств, требует благоразумия, требует, чтобы в таком человеке разум торжествовал над низкими страстями, ибо, если это необходимо для каждого человека, то для правителя государства необходимо вдвойне. Помимо этого Цицерон требует от правителя мужества, осмотрительности, воздержанности и, наконец, трудолюбия, без которого правитель не может удовлетворять своему высокому положению и задачам.
