Георгий Холопов - Грозный год - 1919-й (Дилогия о С М Кирове - 1)
В один из августовских вечеров после заседания Реввоенсовета в кабинет к Кирову зашел матрос. Вместе с Куйбышевым Сергей Миронович в это время просматривал вечерние донесения с боевых участков.
Киров с трудом узнал в матросе радиста Басова, которого Ульянцев захватил с собой в Ленкорань. Басов около двух недель пробирался на небольшой лодке до Астрахани; в пути он изведал голод, жажду, обессилел и похудел, и не столько от этих невзгод, сколько от горя.
Пала молодая Муганская республика, зажатая кольцом контрреволюции!.. Погиб в бою председатель Муганского ревкома балтийский матрос-большевик Тимофей Ульянцев!..
Мугань, Мугань! Не она ли решила судьбу дагестанских большевиков, еще 13 июня приговоренных к смертной казни?
31 августа ранним утром из Порт-Петровска вышел бронепоезд "Кавказец", на котором ночью из тюрьмы были увезены члены Военного совета при подпольном обкоме РКП(б) Дагестана. Перед разъездом Темиргое по дороге в Хасав-Юрт посреди выжженной солнцем степи бронепоезд остановился. Белогвардейцы вывели из вагона приговоренных к расстрелу и поставили их в ряд недалеко от заранее вырытой ямы.
Из бронепоезда вышли представители горского правительства, представители штаба Деникина и английской военной миссии в Дагестане.
Английская военная миссия была представлена Адамом Фоклендом. Он был в белоснежном костюме, пробковом шлеме английского колонизатора, с кодаком, перекинутым через плечо.
Адам Фокленд был уже майором королевских экспедиционных войск. Повышение в чине и должности он получил за "астраханский поход". Многие друзья завидовали и ненавидели его за это, а особенно старый друг Тиг-Джонс. После расстрела двадцати шести бакинских комиссаров Тиг-Джонс не получил обещанного повышения, оставался все еще капитаном. А он ли не был ревностным служакой?!
Пока представитель "высшего военно-шариатского суда" читал дагестанским большевикам приговор, Фокленд успел нащелкать десяток снимков "на память о Дагестане". Потом он грубо оборвал чтение приговора и попросил князя Верховского спросить, за что умирают эти люди и что они хотят сказать перед смертью.
Деникинец охотно выполнил приказание Фокленда.
За всех ответил Буйнакский. Он стоял плечом к плечу со своими друзьями Саидом-Абдул-Халимовым и Абдурахманом Измайловым. Рубаха его была изорвана, на лице и теле кровоподтеки. Много раз его пытали, морили голодом, били.
- Мы все тут верные сыны народа, - близоруко щурясь на товарищей, спокойно ответил Буйнакский. - С детства мы посвятили свою жизнь освобождению народа, его будущему счастью. Для него мы жили, учились и боролись... Вы расстреляете нас, но идею, которая живет в нашем народе, не сумеете уничтожить никогда!.. Мы смело смотрим смерти в лицо и уверены, что возмездие близко. Недалек тот час, когда лучи освобождения проникнут в веками порабощенные ущелья Дагестана. Народ вам отомстит за нас!..
Абдурахман Измайлов запел:
Вставай, проклятьем заклейменный...
Над выжженной зноем степью широко и торжественно понеслись слова революционного гимна.
Представитель "высшего военно-шариатского суда" все же дочитал приговор, хотя это уже было пустой формальностью. Начальник конвоя подпоручик Мициев дал команду, конвоиры вскинули винтовки, раздался залп, второй, третий...
Казалось, что все уже кончено. Но вдруг из груды тел, шатаясь, весь в крови, поднялся Буйнакский.
Фокленд выхватил у стоявшего рядом конвоира новенький английский карабин, перезарядил его, кивнул князю Верховскому:
- За этим, князь, я охотился еще в Астрахани.
Уллубий посмотрел на англичанина и понял: этот не промахнется!.. Перед ним с какой-то калейдоскопической быстротой пронеслись картины детства, лица родных, друзей, товарищей по Московскому университету. И вдруг в подернутых дымкой тумана песках ему привиделся Киров, в пыльных сапогах, в развевающемся на ветру плаще. Уллубий близоруко сощурился и закрыл глаза.
Адам Фокленд навел карабин на Буйнакского, замурлыкал Киплинга:
К нам вернись, солдат британский,
Возвращайся в Мандалей...
Раздался выстрел, и Буйнакский упал замертво.
Фокленд вернул карабин конвоиру, крикнул Верховскому:
- Посмотрите, князь, совсем они убиты?
Начальник конвойной команды предупредил князя. Он подал сигнал своим головорезам, те выхватили кинжалы и бросились к уже мертвым большевикам.
У пыльного, затерявшегося в степи разъезда Темиргое повторилась трагедия двадцати шести бакинских комиссаров. Там, в закаспийской пустыне, на перегоне между станциями Перевал и Ахча-Куйма, на 207-й версте, расстрелом большевиков командовал английский разведчик Тиг-Джонс, здесь Адам Фокленд...
Оскар Лещинский был казнен позже, 18 сентября. В 7.30 вечера за ним в камеру явился подпоручик Мициев. Оскара вывели на задний двор Петровской тюрьмы. Он был зарублен пьяными солдатами конвоя...
ГЛАВА ШЕСТАЯ
После беседы с командой рыбницы, уходящей на рассвете в Баку, Атарбеков задержался у Кирова. Пора была поздняя, и Киров был рад этому ему давно хотелось по душам поговорить с Георгом, но все как-то не мог выбрать подходящего момента.
Искурив весь табак и все папиросы Сергея Мироновича, Атарбеков нервно перебирал свои окурки в пепельнице - искал табаку на цигарку и, не находя его, еще больше нервничал. Эту нервную возбужденность Киров и раньше замечал в нем, но не придавал ей значения. Да и курил Георг намного меньше.
- Тебе трудно стало на работе? - как бы между прочим спросил Киров, бросив на него внимательный взгляд.
Георг сильно исхудал в последнее время. Глаза у него были красные от бессонницы, щеки впалые, лоб прорезали глубокие морщины. Даже рыжая его борода как-то выцвела. Разве скажешь, что ему двадцать семь лет! Дашь все сорок - сорок пять.
- Утомляет жара, Мироныч. Но что поделаешь: Астрахань, всем жарко! Атарбеков усмехнулся, отведя глаза. "Жарко" имело определенный смысл.
- Да, жарко, Георг! Трудное время. Много сложных задач возложено на плечи каждого. - И, видя его состояние, Киров как можно мягче проговорил: - Я думаю, ты очень устал в последнее время, тебе следует немного отдохнуть и подлечиться. На твоей нелегкой работе всегда надо иметь свежую голову и крепкие нервы, чтобы не было никаких случайностей и ошибок...
- Жалуются на меня? - спросил Атарбеков.
Киров помедлил с ответом.
- Да, Георг.
- И на что жалуются? - Атарбеков оттолкнул от себя пепельницу.
Киров снова помедлил с ответом.
- Говорят, стал ты излишне подозрительным... Борясь с настоящими врагами, ты порой сажаешь людей и не столь виновных. Опасная штука!
Руки Атарбекова невольно стали шарить по карманам, но, увы, портсигара он не нашел; который уже раз за последнее время он забывал его то дома, то на службе. Этого раньше не случалось с ним.
- И от кого поступают жалобы?.. Не от Аристова ли?..
- И от Аристова, и от работников Реввоенсовета, и от исполкомовцев... Говорят коммунисты, а не обыватели! К ним стоит прислушаться!
- Теперь мне все понятно... - загадочно произнес Атарбеков. - И куда ты думаешь меня отправить "отдыхать", Мироныч?.. Не в Пятигорск ли?..
Киров рассмеялся:
- Нет, в Пятигорск еще рановато. А вот на Черепаху вполне можно поехать. Что же делать - лучшего курорта у нас пока нет. Отдохнешь, наберешься сил, тогда и работать будет легче.
- А если я буду... протестовать? - Атарбеков скрестил руки на груди.
- Не поможет, Георг. Будет написан самый настоящий приказ Реввоенсовета с подписями и печатями. Попробуй его не выполнить!
- Так и в трибунал могу угодить?
- А что ты думаешь? - Киров снова рассмеялся. - Но лучше за отказ ехать лечиться, чем... - Он пошевелил в воздухе пальцами, не найдя точной и необидной для Атарбекова формулировки. Но Атарбеков прекрасно его понял. - Вчера с начальником санотдела я ездил на Черепаху. Прекрасные места! Знаешь, что мы задумали? Открыть там санаторий для больных и раненых красноармейцев!
Атарбекову в общем неприятен был весь этот разговор об отдыхе и Черепахе. Он зажал бороду в кулак, мучаясь в догадках: то ли Мироныч действительно думает о его здоровье, то ли за этим отдыхом кроется нечто другое, может быть, даже перевод на другую работу, отставка, так сказать.
- Окруженная со всех сторон Астрахань - и санаторий для красноармейцев? - спросил Атарбеков. - Я не ослышался?
- Нет, не ослышался! - Киров откинулся на спинку кресла. - В этом деле мы думаем сделать почин. Заодно я приглядел на Черепахе и небольшой домик для тебя. Он весь утопает в зелени. Повесишь в саду гамак и будешь себе почитывать книги. Выделим и "четверть коровы". Одним словом... собирайся на отдых.
- Ты что, Мироныч, на самом деле хочешь устроить для меня этакую дачную идиллию?
- До Черепахи - полчаса езды. В любую минуту сможешь приехать в город, - уклончиво ответил Киров.
Вошел телеграфист с кипой телеграмм. Пока Сергей Миронович читал и ставил на телеграммах свои размашистые резолюции, Атарбеков перебрал разбросанные на столе книги. Он взял одну из них, раскрыл: глаза пробежали по строкам, а мысли все вертелись вокруг Черепахи. Потом посмотрел на обложку книги. Это был роман Чернышевского "Что делать?".
