Денис Абсентис - Христианство и спорынья
Эта странная эпоха охоты на ведьм и одновременного развития науки и культуры часто вызывала удивление. Налицо какая-то нестыковка. Еще Вольтер поражался, что «ведьм судили грамотеи века, окончившие университеты». Стандартная цитата из многочисленных сегодняшних статей на эту тему: «Охота на ведьм в Европе поднимала в народе злобу, ненависть и страх по отношению к церкви. Она совпадала с эпохой Возрождения и выражала в себе противостояние «новых веяний» сил прогресса и старых верований и устоев».
Но действительно, просто ли так «совпали» резкий скачок в развитии науки и церковно-народное мракобесие? Нет ли здесь какой-либо связи? Может одновременное развитие этих, на первый взгляд совсем противоположенных тенденций, не случайно? Впрочем и на это многие уже обращали внимание, например так пишет В. Прокопенко в статье «Огонь на Кампо Ди Фьоре»:
«Исторический парадокс состоит в том, что именно на эпоху взлета человеческого духа, расцвета его творческой мощи, ренессанса искусств, наук, на эпоху Возрождения приходится и время самого черного, самого жестокого господства инквизиции. А может быть, и не парадокс это вовсе, а закономерность — и Джотто, и Гус, и Леонардо, и Рафаэль, и Дюрер, и Лютер, и Колумб, и Жанна могли явиться лишь в тех же исторических декорациях, что и Лойола, Кортес, Ришелье, Сикст IV».
Для автора поставленный вопрос риторичен, он не ждет на него ответа и сам его не ищет. Но можно попробовать такой ответ предложить. Для этого нам надо вспомнить о …пауках. Ошибка Виктора Нюхтилина — в неверных постулатах, цитирую:
1) «Исторические условия были не только не связаны с этим переворотом, они были напрямую против самой науки»
2) «Никак не связана была сама Европа и географически с тем, что в ней произошло в XVI–XVII веках»
Тот же Ле Гофф, отказав средневековью в технических новшествах, отметил: «Средневековье мало что само изобрело и мало чем обогатило даже продовольственную флору. Рожь, например, — главное приобретение средних веков…»
Вот эта самая рожь и связана географически с Европой, ибо там и росла, а упомянутые исторические условия как раз связаны с ее (ржи) наличием и присутствием в этой ржи спорыньи.
А при чем здесь, казалось бы, пауки? Да просто нужно вспомнить опыты применения ЛСД, проводимые над животными. Про пауков Хофманн писал: «у пауков ЛСД производил явные изменения в плетении паутины. При очень низких оптимальных дозах паутина была даже более пропорциональной и аккуратной, чем обычная: однако, при больших дозах паутина становилась неправильной и рудиментарной».
Миф об абсолютной вредности ЛСД — именной что миф. Сам Альберт Хофманн, регулярно принимающий ЛСД — своего «трудного ребенка» — дожил до 102 лет в полном здравии и рассудке. Опять же, из этого частного случая никак нельзя делать вывод, что ЛСД всенепременно полезен, как полагают фанаты «кислоты». Единственное, что можно сказать: кому-то плохо, а кому-то, возможно, хорошо. Это как водка: финского лесоруба только согреет, а для чукчи — беда. Только действие галлюциногена не спрогнозируешь и по национальному признаку. Тех, кому было «хорошо» (не в смысле тупого кайфа), оказалось значительно меньше. И тем не менее «психоделическая музыка» родилась именно тогда. И подарила миру Пинк Флойд, «Сержанта Пеппера» Биттлз, Танжерин Дрим и многое другое.
Насколько мне известно, до сих пор не зафиксировано ни одной смерти, которая была бы прямым последствием отравления ЛСД. Многочисленные случаи смертельных последствий, приписываемые употреблению ЛСД, действительно имели место, но все это были несчастные случаи, даже самоубийства, которые можно отнести на счет дезориентирующего состояния, возникающего при интоксикации ЛСД. Опасность ЛСД лежит не в его токсичности, а, скорее, в непредсказуемости его психических эффектов.
Именно невозможность предсказать действие, указанная Хофманном, и привела к запрету этого психоделика. Обоснованность (не возможная необходимость, а именно обоснованность) этого запрета смущает многих до сих пор:
Перед началом работы над этой книгой автор имел возможность в неформальной обстановке задать несколько иной (но имеющий непосредственное отношение к первому) вопрос ряду ведущих московских специалистов по наркологии и психиатрии — профессорам и руководителям клиник.
— Скажите, пожалуйста, — спрашивал автор, — почему LSD — это плохо?
Действительно, что ужасного в малотоксичном химическом соединении, когда-то бывшем официально признанным лекарством, которое воспевал целый ряд врачей, например знаменитый С. Гроф. Ведь его наркотические свойства, например способность вызывать физическую зависимость, являются недоказанными и спорными? Ведь автору нужно именно это объяснить своим читателям.
Все специалисты — абсолютно разные люди — ответили примерно одно и то же. — На самом деле ничего плохого в LSD нет, — говорили они, — просто существуют знания, которые не должны покидать стены медицинских институтов.
И только… часть вечного как мир разговора о разнице между «толпой», которая недостойна получать знания, и «научной элитой» общества.
Так может ЛСД это не так уж и страшно, как кажется промытым мозгам обывателя? Но, с другой стороны, мы уже видели, что спонтанный прием спорыньи сотворил со средневековой Европой (имеется ввиду не физическое воздействие токсинов). Можно ли на этом фоне средневекового ужаса отыскать хоть что-то положительное?
ЛСД не зря называют «интеллектуальным наркотиком». Он особенно привлекателен для людей творческих, думающих. Действуя на мозг, он стимулирует творческую деятельность. Прибавьте к этому удобство потребления — порошок, жидкость, никаких шприцов, отсутствие физической зависимости, ломок, возможность наращивания доз. Но в этих плюсах и состоит главная опасность. ЛСД действует индивидуально и непредсказуемо. Были случаи, когда после одного приема минимальной дозы ЛСД люди сходили с ума. Помните роман Лемма «Солярис»? Там мыслящий океан материализовывал фантомов из самых закрытых уголков человеческого сознания, — примерно так действует ЛСД, вызывая галлюцинации. Собирающийся принять ЛСД должен отдавать себе отчет, что он выпускает на свободу монстра-убийцу.
Но это, скорее, «страшилки». До 1965 года ЛСД ограниченно применяли в медицине (в основном для лечения психических расстройств и алкоголизма), но вскоре столкнулись с тем, что он приносит как пользу, так и вред. Музыканты и художники могли увидеть в ЛСД свое, об этом еще в СССР писали, отмечая как отрицательные, так и положительные стороны приема галлюциногена:
«Нет ни прошлого, ни будущего». Пространство деформируется. Все краски приобретают изумительную яркость и радуют взор как никогда. А музыка звучит так волшебно, словно ее исполняют райские оркестры.
И синестезия — смешение чувств: человек, попробовав ЛСД, «думает, что он может обонять музыку, слышать звук цвета или ощущать прикосновение запаха». Один пациент после ЛСД-терапии услышал Пятую симфонию Бетховена: «Внезапно он стал гладить воздух, утверждая, что каждый мотив различает на ощупь: «Это чистый шелк. А это острая галька. А теперь я ощупываю одежду ангела».
Некоторые писатели, художники психологи утверждают, что ЛСД обостряет их ум, дает возможность углубиться в созерцание, избавив от тяжелых забот, и помогать творить: «Шоры спали с моих глаз. До этого я не видел красоты!»
Даже врачи нашли в ЛСД полезные свойства: один прием большой его дозы может будто бы излечить алкоголика от пьянства. Шизофрению, депрессию и другие психические заболевания он тоже, утверждают некоторые, как рукой снимает: «30 сеансов, проведенных с помощью ЛСД, равносильны годам обычного психоаналитического лечения.»
Это, так сказать, хорошие стороны ЛСД. Ну, а плохие?
Безумие! Безумие! Безумие!
Итак, ЛСД может одних свести с ума, а у других также может стимулировать умственную и творческую деятельность. Именно то, что произошло в Европе Возрождения: безумные толпы, сжигающие ведьм и кошек, разрезающие кожу «оборотням» и выделывающие коленца в конвульсиях св. Витта — с одной стороны, и расцвет науки и искусства — с другой.
Формулирую свою гипотезу: как не парадоксально это выглядит на первый взгляд, но эпоху Возрождения и развитие европейской цивилизации спровоцировала та же самая спорынья, которая унесла жизни половины населения Европы.
Почему же только в XVI–XVII вв. появляются научные открытия, хотя спорынья к тому времени уже властвует над Европой добрую тысячу лет? Во первых всех, кто хоть как-то «высовывался», христиане уничтожали, и не всегда на кострах: тот же упомянутый Эуриген (хотя ученый из него никакой, его больше интересовало, сам ли вставал член у Адама) умер, получив чернильницей по голове от своих же братьев-монахов. Во вторых, возможно, ответ как раз в упомянутых выше опытах над пауками — слишком много поначалу было спорыньи, порог «возможности развития» был постоянно превышен. Гении и безумцы… Это очень тонкая грань (см. Ч. Ломброзо. Гениальность и помешательство). А уж безумцев в средние века хватало (см. М. Фуко. История безумия в Классическую эпоху). Пора было возникнуть и гениям. Но алкалоиды спорыньи — не ЛСД, они ядовиты. «Потенциально возможные гении» не могли себя реализовать — они просто умирали от «огня св. Антония». Когда же качество хлеба стало чуть лучше и еда разнообразилась — та же картошка, помидоры, пшеничный хлеб и т. д., «вулкан научной мысли», как назвал процесс В. Нюхтилин, и извергнулся…
