Валентина Мухина-Петринская - Встреча с неведомым
Никто не ответил ему. Мистер Слегл взглянул на него и, переведя взгляд на океан, прочитал по-английски:
Дух сражений, веди меня до конца!
В моих жилах течет еще кровь бойца.
Чтобы в битве постичь тайный смысл бытия,
На вершине мы встретимся - Смерть и Я.
Вечером я спросил мистера Слегла, чье это стихотворение. Он не помнил, но прочел его целиком. С помощью мистера Слегла я перевел стихотворение заинтересовавшемуся Ермаку Сафонову.
- Какие хорошие слова! - поразился Ермак и повторил: - "На вершине мы встретимся - Смерть и Я". Да, настоящий человек должен встретить смерть на вершине...
Нас всего пятеро научных сотрудников. Хорошо еще, что пилот Ермак Сафонов деятельно помогал нам чем мог. Плохо бы нам без него пришлось. И без его вертолета - чудесной красной машины!
За неделю до Нового года наше небо навестил самолет с Мирного. Сбросил нам посылки, пенал с письмами, тюк с фруктами, чудесную елочку - настоящую, из Московской области,- покачал в знак приветствия крыльями и улетел. В одной из посылок оказались елочные игрушки, заботливо переложенные ватой.
Мы радовались елке, как маленькие. Письмам, разумеется, еще больше. Каждый получил их десятки.
Никогда еще мне не было так трудно подходить к нашей радиорубке. Как я скажу им? Что скажу? Я нерешительно, подавляя отчаяние, смотрел на большой железный ящик приемника, ручки управления, телеграфный ключ. Язык радио слишком лаконичен и прям. Он бьет в лоб, в сердце...
Услышал свой позывной. Меня вызывал Русанов. Плотно прижав ладонями наушники, выжимаю из приемника всю возможную громкость.
- Плато доктора Черкасова... Я - плато Черкасова!
У Марка своя манера работы на ключе. Быстрая, легкая, приплясывающая передача. За какие-нибудь пять минут выбросил слов триста. Переходит на прием... Как я ему скажу такое? В дверях стоит хмурый, постаревший Черкасов. Как он похудел и осунулся. Считает себя виноватым, хотя он ни в чем не виноват.
- Я - остров Грина, я - остров Грина! Марк, случилось несчастье. Марк, у нас большое несчастье...
Мы так весело встретили Новый год. Под елочкой кучи радиограмм поздравления со всего мира. Пришлось здорово потрудиться, чтобы принять их и разослать поздравления. Дали для нас новогодний концерт из Москвы. Разговаривали с родными. Все выступления записаны на магнитофонную пленку, чтобы потом в свободное время слушать их снова и снова.
До чего же дружная мужская компания собралась за столом. Ни о какой "психологической несовместимости" и речи у нас не было (на других станциях случалось).
До родины по прямой больше шестнадцати тысяч километров. Ближайшие соседи: обсерватория Мирный, австралийская станция Моусон, французская на земле Адели - полторы тысячи, полторы тысячи километров!..
Мы от души повеселились. Провозглашали тосты, читали стихи, острили, смеялись. Потом с шампанским вышли "на улицу", подняли флаг и дали залп из ракетниц. Спать не хотелось, и мы еще раз встретили Новый год - вместе с Москвой - в четыре часа утра по местному времени.
Один Сафонов был какой-то грустный (наверное, опять затосковал по жене и сыну: у него это приступами, как хроническая болезнь). Чтобы развеселить его, мы ставили его любимые пластинки. А Черкасов поставил пластинку с голосами птиц. И они так защебетали, зачирикали и запели, что у всех сердце перевернулось от тоски по родине!
Молчаливый Ермак вдруг сказал:
- Обычно думают, что счастье заключается в чем-то большом, сложном, труднодоступном, а оно в самом малом: вот идти рано утром лесной тропинкой с дорогим тебе человеком, прислушиваясь, как поют птицы... Это и есть счастье! Разве не так?
Мы удивленно смотрели на него, и Ермак добавил:
- Вся прелесть человеческой жизни в том, что она состоит из таких вот несложных радостей.
Наше пребывание в Антарктиде близится к концу. Еще месяц-два, и за нами придет пароход. Мы "закруглялись", в свободное время уже писали отчеты.
И вот тогда стал вопрос об этих горах. Считалось, что они недоступны. Это было белое пятно на карте Антарктиды. Путь по земле (собачьи упряжки, вездеходы) был невозможен: трещины, пропасти, узкие и глубокие ущелья. Самолет в горных условиях бессилен. Оставалось одно: вертолет. Предыдущие экспедиции не раз пытались обследовать этот горный район, но вертолеты не могли приземлиться. Пилоты в один голос заявляли, что вертолет не всесилен. По этому поводу Черкасов беседовал с начальником экспедиции в Мирном. Тот посоветовал рискнуть, только непременно захватить с собой рацию и радиста... на всякий случай. Окончательное решение зависело от Сафонова. Ермак решил лететь.
- Раз надо, значит, надо! - сказал он, как обычно.
Мы вылетели поутру.
Профессор сидел рядом с Ермаком Сафоновым в застекленной с трех сторон кабине. Я пристроился сзади.
Безмятежно сияло небо, светло-синее, почти фиалкового цвета. Но порывистый ветер бросал вертолет из стороны в сторону. Лопасти, словно гигантские усы, мелькали в воздухе, увлекая наш красный вертолет все выше. Под нами ослепительно сверкали льды. Я задумался. Не остаться ли мне еще на год в Антарктиде? Я уже приноровился к ее суровому климату. Довел бы до конца свои наблюдения. Если бы я остался еще на год, диссертация была бы обеспечена. Но если уедут Черкасов, Сафонов, Мальшет... пожалуй, не захочется здесь оставаться. С ними бы я остался без колебаний.
Вертолет осторожно снижался, замедляя скорость, и я отогнал эти мысли. Угрожающе ощерились острые гребни гор. Я заметил, что Ермак тоже смотрит вниз.
Это и были те самые горы, еще не исследованные, не нанесенные на карту. Нагромождение каменных глыб, валунов, льда. Скалы вздымались как башни, среди них мелькали реликтовые озера, зеленые и синие. Между полосатыми скалами таяли узкие ледники, и сотни ручейков вливались в озера.
Сафонов напряженно всматривался, ища место для приземления. Но прошло более часа, пока он начала осторожно спускаться.
Ветер пытался бросить вертолет о скалы, но, не коснувшись каменных стен, Ермак каким-то чудом уводит машину от смертельного прикосновения.
Я невольно съежился: места действительно неприступные даже для вертолета. Мне показалось, что мы целый час спускались в этот каменный провал.
Приземлились на пятачке. Еще не остановились лопасти, а мы уже выскочили из вертолета.
До чего безжизненно было вокруг!
Белые слои кварцитов среди черных сланцев. Над ущельем пролетел с воющим криком поморник. Неподалеку валялись останки погибшего буревестника: белые, истрепанные ветром крылья, прикрепленные к скелету.
Ветер завыл, как сирена. Мне вдруг вспомнилось детство и вой сирены на море в туманы и штормы. Сердце невольно сжалось, охваченное дурным предчувствием.
- Чего ты боишься, Александр? - сказал я сам себе.
Я взглянул на профессора. Сафонов тоже, улыбаясь, смотрел на него. Черкасов был счастлив, как ребенок, которого одного пустили в игрушечный магазин: ройся сколько хочешь, выбирай! Он был словно опьянен и высоким весенним небом, и солнцем, и, главное, бесконечным разнообразием пород, представших перед нами. Розовые слои гранитов, черных кристаллических сланцев, полосатые мигматиты, темные полоски диабазовых вертикальных жил. Голубоватые зерна кварца и, словно капли крови, кристаллы граната. Белый кварц с золотистыми кубиками железного колчедана и мазками медной зелени. Зеленые гнейсы. Цепочки линз белоснежных мраморов среди розовых дигматитов.
Горы поросли зеленоватым мхом, оранжевыми лишайниками. В камнях гнездились белоснежные буревестники. В пресных озерах, куда стекали прозрачные ледяные ручьи, светились сине-зеленые водоросли. Мелкие, словно воробьи, кочурки парили над скалами. Нет, жизнь здесь была своя, неповторимая, не зависящая от человека...
Мы набрали массу образцов. В вертолет их относил Ермак. Кажется, мы с профессором слишком увлеклись. Настала белая антарктическая ночь-едва заметное потемнение.
- Пора домой, Дмитрий Николаевич! - крикнул я.- Ведь Сафонов никогда не поторопит. А он устал.
- Сейчас, возьму еще вот этот образец.
Он отколол молотком кусок кварцита и с довольным видом положил его в рюкзак. Добрались мы до дома благополучно, но Ермак выглядел очень утомленно и рано ушел спать. Правда, утром он встал рано и до завтрака уже подготовил вертолет.
В этих проклятых каменных ущельях Сафонов показал все свое летное искусство. Вертолет у него прыгал, как блоха. Застывал на высоте, чтобы профессор мог получше разглядеть геологический разрез. Садился в самых недоступных местах.
Ох, эти посадки в каменных узких коридорах, среди острых скал - до чего они мне не нравились! Мы каждодневно, ежечасно рисковали своей жизнью, и ради чего! Чтобы стереть белое пятно с карты. Но мы не можем иначе, мы не остановимся никогда. Закончим исследование Антарктиды, на очереди Луна. -Потом Марс, Венера, Юпитер, Сатурн. Вечно ищущий Человек...
