Карл фон Клаузевиц - О войне. Части 5-6
Такой колоссальной территории, как Россия, не имеет ни одно европейское государство, и лишь у немногих из них можно себе представить линию отступления, достигающую сотни миль. Но зато и такая сила, как у французов в 1812 г., нелегко может встретиться при других обстоятельствах, а особенно такой перевес, какой наблюдался в начале похода на одной стороне: у французов было более чем вдвое войск и, кроме того, решительное моральное превосходство. Поэтому то, чего удалось здесь достигнуть лишь на протяжении 100 миль, при других обстоятельствах, пожалуй, может быть достигнуто при отступлении на 50, а то и на 30 миль.
К числу благоприятствующих обстоятельств принадлежат:
1) малокультурная местность;
2) верный воинственный народ;
3) дурное время года.
Все эти обстоятельства затрудняют содержание неприятельской армии, вынуждают организовать обширный подвоз, обусловливают постоянное выделение отрядов, утяжеляют службу, увеличивают заболевания и облегчают обороняющемуся воздействие на фланг противника.
Наконец, мы должны коснуться и абсолютных размеров боевых сил, что оказывает в данном случае известное влияние.
По самой природе вещей, независимо от соотношения сил обеих сторон, небольшая армия, в общем, скорее истощается, чем более значительная; следовательно, наступательный полет ее будет короче, а размеры ее театра войны не могут быть велики. Таким образом, до известной степени существует постоянное соотношение между абсолютными размерами вооруженных сил и размерами пространства, какое эти силы могут занять. Не может быть и речи о том, чтобы дать численное выражение этому соотношению; к тому же оно всегда будет меняться под влиянием других обстоятельств; достаточно сказать, что эти явления в глубочайшей основе своего существа обладают такой связью. С 500000 человек можно двинуться на Москву, с 50000 – нельзя, хотя бы в последнем случае соотношение сил и было гораздо более благоприятным, чем в первом.
Если мы примем это соотношение между абсолютными силами и пространством, одинаковым в двух разных случаях, то нет никакого сомнения, что успех нашего отступления в смысле ослабления неприятеля будет расти с ростом масс.
1. Продовольствие и расквартирование неприятеля будет затруднительнее, ибо хотя пространство, захватываемое войсками, растет в той же пропорции, как и сама армия, все же продовольствие никогда не добывается исключительно на этом пространстве, а все, что приходится везти за армией, подвергается потерям в большем размере; так же и для расквартирования можно использовать не все пространство, но лишь всьма малую его часть, которая не растет пропорционально росту масс.
2. Проникновение внутрь страны будет тем медленнее, чем крупнее становятся массы; следовательно, требуется больше времени для завершения всего пути наступления, и сумма ежедневных потерь возрастет.
3000 человек, которые гонят перед собою 2000, не позволяют последним в обычных условиях местности отступать небольшими переходами в 1–2, максимум 3 мили и время от времени останавливаться на несколько дней для отдыха. Настигнуть их, атаковать и погнать – дело нескольких часов. Но если мы помножим эти количества на 100, то картина получится совсем иная. Действия, которые в первом случае требовали нескольких часов, потребуют теперь уже целого дня, а то и двух дней. Каждая из сторон уже не может находиться полностью сосредоточенной в одном пункте; в связи с этим растет разнообразие всех движений и комбинаций, а следовательно, увеличивается и время, требуемое для их выполнения. Но при этом наступающий оказывается в худшем положении, так как он вынужден из-за трудности снабжения разбрасываться больше, чем отступающий, и, следовательно, всегда находиться под угрозой того, что последний нападет на какой-нибудь пункт превосходными силами, как то хотели сделать русские под Витебском.
3. Чем крупнее становятся массы, тем больше увеличивается затрата сил каждого отдельного человека, которую от него требует ежедневная стратегическая и тактическая служба. 100000 человек, которым ежедневно приходится выступать и развертываться, – то останавливаться на привал, то снова продолжать марш, то браться за оружие, то готовить пищу и принимать продукты, – 100000 человек, которые не могут расположиться на ночлег раньше, чем со всех сторон не придут надлежащие донесения, потребуют, в общем, вдвое больше времени для всех этих второстепенных побочных усилий походной жизни, чем это нужно колонне силой в 50000 человек; но ведь сутки для тех и для других имеют лишь 24 часа. А насколько время и усилия, затрачиваемые на один переход, различаются в зависимости от массы войск, мы уже показали в IX[150] главе предыдущей части. Правда, это напряжение разделит с наступающим и отступающий, но у первого оно значительно больше.
а) Потому что, согласно предположенному нами превосходству его сил, масса его больше.
б) Потому что обороняющийся, постоянно уступая место противнику, этой жертвой приобретает себе право всегда сохранять в своих руках решение, всегда предписывать другому закон. Он заранее составляет для себя план действий, и в большинстве случаев этот план ничем не нарушается, между тем как продвигающийся вперед может строить свой план лишь в согласии с неприятельской группировкой, которую он предварительно всегда должен постараться разведать.
Дабы не подумали, что мы впадаем в противоречие с тем, что нами было сказано в XII главе 4-й части, мы должны здесь напомнить, что речь идет о неприятеле, который не только не потерпел поражения, но даже не был побежден в сражении.
Эта прерогатива – всегда предписывать закон противнику – ведет к сбережению времени и сил и ко многим побочным преимуществам; получаемый выигрыш, суммируемый на протяжении известного времени, окажется весьма существенным.
в) Потому что отступающий, с одной стороны, делает все, чтобы облегчить свой отход, – он распоряжается починкой дорог и мостов, выбирает самые удобные места для ночлегов и т. д., – а с другой стороны, направляет столько же усилий на то, чтобы затруднить продвижение преследующему, разрушая мосты, уже одним своим прохождением портя и без того плохие дороги, отнимая у противника лучшие места для ночлега и пользования водой, так как он сам их занимает, и т. п.
Наконец, как на особо благоприятное условие укажем еще на народную войну. На последней здесь не приходится более подробно останавливаться, так как ей мы посвящаем особую главу.
До сих пор мы говорили о выгодах, какие приносит подобное отступление, о тех жертвах, каких оно требует, и об условиях, которые должны иметься налицо для его успешности; теперь мы хотим еще поговорить о его выполнении.
Первый вопрос, который мы должны поставить, касается направления отступления.
Оно должно совершаться внутрь страны, следовательно, вести по возможности к такому пункту, где неприятель с обеих сторон будет охвачен нашими провинциями; тогда он подставит себя под их воздействие, мы же не будем подвергаться опасности быть оттесненными от главного ядра нашей страны, что могло бы произойти, если бы мы избрали линию отступления, проходящую слишком близко к нашей границе; это получилось бы с русскими, если бы они в 1812 г. решились отступать на юг вместо того, чтобы отступать на восток.
Это – условие, заключающееся в самой цели мероприятия. От обстоятельств будет зависеть, какой пункт страны признать за лучший, насколько может быть соединена с таким выбором задача непосредственного прикрытия столицы или другого важного пункта или же отвлечения неприятеля от них в другом направлении.
Если бы русские в 1812 г., заранее обдумав свой отход, проводили его вполне планомерно, они легко могли бы от Смоленска взять направление на Калугу, на которое они перешли лишь после очищения Москвы; очень возможно, что в этом случае Москва совсем не пострадала бы.
Дело в том, что под Бородином силы французов приблизительно достигали 130000 человек; нет никаких оснований предполагать, что французы были бы сильнее, если бы русские приняли сражение на полпути к Калуге; сколько же из этих сил французы могли выделить и направить к Москве? Очевидно, весьма немного: но на расстояние 50 миль (удаление Смоленска от Москвы) нельзя отрядить слабые силы против такого города, как Москва.
Положим, что Бонапарт счел бы возможным рискнуть выделить для этой цели силы раньше, чем имело место решительное сражение, – например, из Смоленска, после боя под которым у него еще оставалось 160000 человек. Допустим, что для этого он отрядил бы 40000 человек, а против главных русских сил у него осталось бы 120000 человек. В таком случае к моменту сражения эти силы сократились бы до 90000 человек, т. е. оказались бы на 40000 меньше, чем имевшиеся налицо под Бородином. Таким образом, у русских получился бы перевес в 30000 человек. Если принять ход Бородинского сражения за мерило, то можно предполагать, что в этих условиях русские оказались бы победителями. Во всяком случае, соотношение сил было бы более для них благоприятным, чем под Бородином. Но отход русских не являлся осуществлением заранее обдуманного плана; отступление зашло так далеко потому, что всякий раз, как задумывали принять бой, находили себя недостаточно сильными для генерального сражения. Все средства продовольствия и пополнения были направлены на дорогу, ведущую от Москвы к Смоленску, и в Смоленске никому не могло прийти в голову ее оставить. Кроме того, победа между Смоленском и Калугой никогда не загладила бы в глазах русских греха оставления Москвы беззащитной в жертву возможному захвату ее неприятелем.
